Автобус номер четырнадцать неспешно, точно дряхлый старик, проезжает мимо окна, и когда он тормозит, шины скрипят о раскаленный асфальт. Беатриса смотрит, как Аби исчезает в салоне транспорта, как Бен продолжает махать рукой вслед даже после того, как автобус сворачивает за угол и скрывается из виду. Слишком темно, чтобы разглядеть выражение лица брата, но Беатриса четко представляет себе это выражение. Блеск в орехово-карих глазах, кривоватая улыбка на полных губах. Такое увлеченное выражение она видела на его лице лишь однажды.

И когда он медленно, неохотно направляется к дому, она понимает – тем особым чутьем, какое бывает только у близнецов, – что это начало чего-то нового.

Беатриса задергивает шторы так резко, что они продолжают колыхаться, даже когда она отходит от окна и начинает расхаживать по комнате. Она не включает свет, предпочитая вслушиваться в доносящиеся снаружи звуки: скрип ключа в замке, стук модных ботинок Бена по плитке коридора, его шаги, когда он, преодолевая разом по две ступеньки, поднимается по лестнице к ее комнате. Почему осознание того, что брат, похоже, нашел кого-то, кто ему нравится, вызывает у нее желание заплакать?

Он распахивает дверь, и в спальню проникает свет с лестничной площадки.

– Почему ты сидишь в темноте, глупышка? – смеется он, щелкая выключателем.

Она пожимает плечами и садится за туалетный столик. Бен тяжело опускается на двуспальную кровать, матрас прогибается под его весом.

– Кэсс и Джоди ушли, а Пэм снова заснула за мольбертом. Ну, как, по-твоему, прошел нынешний день?

Кажется, он искренне переживает за нее, и от этого у нее замирает сердце.

– Хорошо, пожалуй. – Она вынимает из ушей серьги. – Я продала несколько украшений. И подарила Аби ожерелье.

Беатриса внимательно следит за выражением лица Бена в зеркале, ища намек на что-либо. Она замечает робкую улыбку при упоминании имени Аби, затем Бен встречает ее взгляд, и улыбка пропадает с его лица.

Он хмурится.

– Ты в порядке, Би?

– Я видела, как ты провожал Аби. – Беатриса знает, что не должна этого говорить, но ничего не может с собой поделать. – Она тебе нравится, да? Этого не было в планах, Бен.

– В планах? – На подбородке Бена бьется жилка, и Беатриса понимает, что разозлила его. – При чем тут какие-то планы? Мы всей компанией приятно провели время, немного выпили, посмеялись, а потом я проводил ее до автобусной остановки. Больше и упомянуть не о чем.

– Ты понимаешь, о чем я. Ты должен быть осторожен. Ты знаешь, что она пережила.

– Она уже большая девочка. – Бен откидывается назад, заложив руки за голову, и смотрит в потолок. Беатриса замечает, что он все еще в ботинках, и это ее раздражает.

– Это я должна помогать ей, – огрызается она. – И я не думаю, что эмоциональная вовлеченность сейчас пойдет ей на пользу.

– Как скажешь, Би. Ты, очевидно, решила, что она – еще один твой проект?

– Проект? – недоуменно переспрашивает она. – Это не просто совпадение, Бен… Это знак.

– Знаю, ты уже говорила. – Бен снова садится прямо и вздыхает. – Слушай, я, кажется, выпил лишку. Надо идти спать.

Он встает и выходит из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Беатриса смотрит на себя в зеркало. Она не собирается плакать. Вместо этого проводит по глазам ватным диском, смоченным гидрофильным маслом для снятия макияжа, а затем привычными круговыми движениями очищает лицо и шею.

Едва встретившись с Аби, она сразу поняла, кто эта девушка. Эти большие зеленые глаза всколыхнули что-то в ее памяти еще до того, как та успела представиться. А ее имя окончательно довершило картину. Аби Кавендиш. Близнецы Кавендиш. Их нежные личики в форме сердечка смотрели со всех газетных полос с наивной серьезностью, не подозревая о будущем, которое их ожидало. Вернувшись домой вчера – неужели только вчера? – Беатриса достала газетную вырезку, спрятанную между лифчиками и трусиками в ящике с нижним бельем, и показала ее Бену, взволнованно водя пальцем по строкам и убеждая, что это должно что-то значить. Разве он не понимает, разве он не видит, что это судьба? Она вырезала этот листок из газеты больше года назад, и вот теперь, около года спустя после этого, она встретила ту самую девушку из статьи. Беатриса сказала брату, что если Аби придет на «открытую студию», то это будет знаком свыше. Именно этой девушке должна помочь Беатриса.

И Аби действительно пришла. «Видишь, Бен? Это судьба».

Беатриса сердито протирает лицо ватным диском. Нет, она не должна зацикливаться на случившемся. Сегодня был хороший день, удачный день. Она не только сделала первый шаг к тому, чтобы стать настоящей художницей, но и притянула на орбиту своей жизни Аби.

Беатриса знает, что совершила нечто ужасное, непростительное. Но, помогая Аби, она может сделать первые шаги к исправлению. Она еще может стать Хорошим Человеком. Так работает карма.

Она должна приложить все усилия, чтобы на этот раз Бен не помешал ей.

Глава четвертая

Вернувшись в свою холодную, пустую квартиру после тепла, шума и гомона, царивших в доме Беатрисы, я чувствую себя собакой, которую изгнали из натопленного жилища в садовую конуру.

Тишина угнетающе действует на меня, напоминая, что я живу одна – что рядом нет Нии, хлопочущей на кухне и постоянно заваривающей и разливающей по кру́жкам чай, или Люси, уютно устроившейся на диване за своим ноутбуком. Несмотря на то что они никогда не жили со мной здесь, в этой квартире, я все равно не могу привыкнуть к тому, что их нет, все равно ожидаю увидеть их призраки в каждом углу. Это одна из причин, по которым я покинула Лондон.

Я включаю лампу, а когда пересекаю гостиную, чтобы задернуть шторы, замечаю что-то – кого-то – на улице внизу. Мое сердце начинает учащенно биться. Мужчина стоит у ворот, и я едва могу различить его силуэт на фоне непроглядной ночи. Воротник поднят, сигарета уныло свисает с нижней губы; лицо видно смутно, словно тень или карандашный рисунок со стертыми ластиком чертами, но форма головы и долговязая фигура хорошо знакомы мне, и я сразу же понимаю: это Люк. Это Люк, он нашел меня. Я нащупываю свой мобильный, который лежит в кармане куртки – я ее так и не успела снять, – и дрожащими пальцами спешно набираю номер родителей. Затем он поднимает взгляд на мое окно, его глаза на мгновение встречаются с моими, и я замираю. Не выпуская из рук мобильник, я смотрю, как он бросает сигарету на бордюр и бежит по садовой дорожке, чтобы позвонить в квартиру, расположенную этажом ниже. Это не Люк, конечно же, не Люк. Ния никогда бы не нарушила данное мне обещание. Но это неприятное напоминание о том, что я не единственная, кто не может простить себя за то, что произошло в тот вечер Хэллоуина более восемнадцати месяцев назад.

Я мечусь по квартире, поспешно задергивая шторы и включая свет. Когда сердце замедляет свой бег, а дыхание приходит в норму, я устраиваюсь на диване с чашкой кофе и звоню маме. Мне нужно услышать ее голос, чтобы успокоиться после пережитого испуга.

Она отвечает хрипло, как будто я разбудила ее, и я понимаю, что уже за полночь.

– Аби? Ты в порядке?

Я представляю, как она сидит в постели в своей фланелевой пижаме, с бешено стучащим сердцем, ожидая услышать в трубке мои рыдания, поэтому сразу же заверяю, что все в порядке. А потом, не успев подумать, рассказываю ей о Беатрисе. И мысленно даю себе пощечину, когда слышу в мамином голосе беспокойство.

– Это ведь не то же самое, что было в прошлый раз, правда, милая?

– Конечно, не то, – заверяю я, мои щеки пылают при мысли об Алисии.

Мама колеблется, и я понимаю, что она хочет сказать гораздо больше, но у нее есть твердое убеждение: нужно думать, прежде чем говорить. И она просто отвечает мне – мол, как здорово, что я нашла подругу, что я начинаю обживаться в Бате. Затем, как обычно, напоминает мне, что я должна продолжать сеансы у Дженис, что я не должна забывать о приеме антидепрессантов, что я должна сделать все возможное, чтобы не оказаться там снова – она понижает голос, когда произносит последнюю фразу: а вдруг соседи услышат сквозь стены, что ее дочь побывала в психиатрической клинике!

По завершении разговора я продолжаю сидеть, положив телефон на колени. Когда я думаю о сегодняшнем вечере, о Беатрисе, это вызывает у меня небывало острые эмоции – впервые за долгое время. Танцы в ее гостиной после того, как все потенциальные «клиенты» разошлись по домам, ее крутые, артистичные подруги, выпитое вино, от которого мы стали легкомысленными и глупыми и находили всё невероятно смешным, а потом, когда свет погас и мы все уселись на бархатный диван, я оказалась между Беатрисой и Беном, и наши колени соприкасались; впервые за много лет я поверила, что принадлежу себе и только себе.

Я дотрагиваюсь до ожерелья, висящего у меня на шее, – ожерелья, которое Беатриса сделала своими руками. Ведь она та, кто мне нужен, верно? Даже наши имена сливаются друг с другом – Аби и Би – Аби-и. Неужели она тоже ощущает? Эту связь, эту уверенность в том, что нам суждено было встретиться?

Затем мою душу поглощает тьма, гася мою радость. Я не заслуживаю счастья. Вина – бессмысленное чувство, Дженис постоянно твердит мне об этом, но сегодня вечером я тону в этом чувстве. «Тебя признали невиновной, Аби». Я почти слышу мягкий голос Люси, ее дыхание у моего уха, как будто она устроилась на диване рядом со мной, а затем, к моему удивлению, ей отвечает мой собственный, более низкий голос, возникший ниоткуда, он эхом отражается от стен моей крошечной квартиры и пугает меня:

– Мне так жаль, Люс. Мне так жаль! Пожалуйста, прости меня.

Проходит два дня, а от Беатрисы нет известий. Два дня я безвылазно торчу в своей квартире, дождь барабанит по мансардным окнам в крыше, и мне уже кажется, что солнечная, жаркая суббота мне пригрезилась. Мама звонит и приглашает меня к себе, но я отказываюсь под предлогом срочной работы, хотя на самом деле мысль о том, чтобы провести выходные с родителями, но без Люси, снова наполняет мою душу такой тоской, что я почти тону в ней. Наша семья похожа на стол с отпиленной ножкой: дефектный, навсегда сломанный.

Я знаю, что мне вредно оставаться одной слишком надолго: чем дольше длится одиночество, тем сильнее одолевают меня навязчивые мысли о Люси, воспоминания о ее последнем вечере, паника, страх. Этот страх снова и снова приходит ко мне в те моменты, когда я меньше всего этого ожидаю: когда я лежу в постели на грани сна или когда просматриваю страницу Люси в соцсети, перечитывая соболезнования от ее трехсот с лишним подписчиков. Я внезапно начинаю ощущать запах мокрой травы, смешанный с вонью от выхлопных газов, вижу кровь, запекшуюся на голове Люси, ее прекрасное, но жутко неподвижное лицо, когда Люк держит ее в объятиях, слышу, как Каллум отчаянно кричит в мобильный телефон, вызывая скорую помощь, чувствую успокаивающее прикосновение руки Нии к моему плечу, когда я, скорчившись, прижимаюсь к дереву – кора шершавая, на губах металлический привкус крови, в горле желчь, и Ния снова и снова шепчет, что с Люси все будет хорошо, тщетно пытаясь успокоить меня или себя. И дождь, непрекращающийся дождь, который льет точно из ведра, так что наша одежда прилипает к телу; он льет, как наши слезы.

Чтобы отогнать эти неумолимые, разрушающие душу мысли, я пытаюсь вспомнить мягкий шотландский акцент Беатрисы, ее манеру говорить – торопливо, взволнованно, – ее тепло, ее юмор. Я до сих пор не уверена, знает ли она о том, что я сделала, – быстрый поиск в «Гугле» выявил бы все. Может, поэтому она и не выходит на связь? Кто захочет дружить с человеком, убившим собственную сестру-близняшку?

У меня есть нечто общее с Беатрисой – даже больше общего, чем мне казалось. Она не только близнец, но и знает, что такое потерять близкого человека, – она меня понимает. Теперь, когда я нашла ее, я знаю, что не смогу ее отпустить.