Поозиравшись, девушка подцепила пальцами ног тапочки. Подумала, не переодеться ли, и небрежно повела кистью – ей стесняться нечего!

– Проверка… – бодро объявила Лея.

Она нашарила в аптечке ивернитовый индикатор, и присвистнула – приборчик ярко светился, притухая до красноватого мерцания и разгораясь насыщенным зеленым огнем.

– Ничего себе… – растерянно пробормотала «Рожкова».

– Жить… буду? – послышался слабый голос.

Вздрогнув, Лея перевела взгляд на Ерошина. Тот лежал, дыша часто и запышливо, но смотрел на свою спасительницу с восхищением.

– Да куда ты денешься, – мельком улыбнулась девушка, ловя себя на том, что не испытывает стеснения. Груди словно раздвинули полы халатика, круглясь бесстыдно и дерзко, а ее не покидает приятное волнение… И немного кружится голова, словно от легкого хмеля…

– Что со мной? – выдохнул Димон.

– Поздравляю, ты стал паранормом! – хмыкнула Лея. – Это инициализация, Дим.

– Спасибо…

– Не за что, – криво усмехнулась девушка. – Сама виновата. Не подумала и… Мы встретились – и у тебя случился дофаминовый шок!

– И я… о-чень рад… э-то-му, – серьезно сказал Ерошин, старательно выговаривая каждый слог. – О-чень…

– Дурак! – фыркнула Лея.

– Ага! – радостно согласился Димон, задыхаясь. – Знаешь… на что э-то всё по-хоже? Чи-тала «Ге-ном» Лукья-ненко?

– Читала… – сморщила носик «Рожкова». – Слишком много гадостей. М-м… Ты про метаморфоз Ким вспомнил? Как Алекс с нею возился?

– Ну! А га-дости… – облизывая запекшиеся губы, Ерошин задумался. – Знаешь, когда я по-пал к вам в «Альфу»… Это было так… Не знаю! Слов-но я уго-дил в будущее! А у нас в «Гам-ме» всё другое… «Геном» я давно чи-тал, еще на втором курсе, и меня тоже коробил изврат, но ко-гда у нас гомиков с лесбиянками признали нор-мой, когда дозволили – и даже освятили! – однополые браки…

– Нет, ну почему – у вас? – нехотя воспротивилась Лея. – В России же это запрещено!

– Ха! Зато в Евро-пе – пожалуйста! Думаешь, границы спаса-ют? Если у тебя дача рядом с клад-бищем, лучше не пей воду из колодца – туда может просочиться трупный яд!

Кивая, девушка обхватила пальцами мужское запястье – пульс учащенный, но ровный.

– Встать можешь?

Смущенно кряхтя, мужчина оперся локтями, подтянул колени, перевалился набок, и сел.

– Ух, как меня… – пробормотал он.

– Ступай в ванную, – велела Лея, чувствуя, как темная волна вздымается внутри, силясь подчинить душу. – Вымойся хорошенько, а трусы – в стирку…

– Слушаюсь и повинуюсь…

Шатаясь, Димон скрылся за узкой дверцей санузла, а Лея прислонилась к стене и дернула губами – лишь сейчас она поняла, что происходит с нею самой. Дофаминовый шок.

«Инициализация… – гаснущая логика кое-как связала события. – Она и меня накроет… Пусть…»

Девушка скинула халатик, и легла на смятую постель. Так было полегче, а вскоре тревоги, заботы, мысли распались, канули в подступающую тьму, жаркую и манящую.

Минутой позже в ванной стихли брызги, и оттуда выглянул Ерошин, розовый от смущения.

– Лея… Я… – залепетал он. – Он… Он у меня совсем… Совсем твердый… Я думал, холодной водой… И никак…

– Я знаю, как… – слабо донеслось в ответ. – Иди ко мне… Скорей…

* * *

Лея первой вышла из любовного транса. Они с Димой оба лежали на боку, крепко обнявшись.

«Слиплись… Как леденцы на солнце…»

Лицо мужчины было спокойным и умиротворенным, как в приятном сне.

«Рожкова» ласково улыбнулась. Она, как Инна в свое время, подсознательно искала мужчину, в чем-то похожего на отца. Это вообще свойственно женщинам, но у Дворской, а теперь и у нее проявилось особенно явно.

Ее папулечка реально в чём-то похож на Фёдора Дмитриевича, а Димон – на папу. Он такого же склада ума, как молодой «Миха», и харизма в нем чувствуется, и решительность есть, плюс нехилый интеллект. И, при всём при том, Дима – очень скромный парниша, не любит быть на виду… Недаром же они свиделись только сегодня!

…В две тыщи одиннадцатом всю группу Димона направили в распоряжение «товарища Гарина», а «товарищ Гарин» поселил «ерошинцев» в Ново-Щёлково, загрузив работой по самые уши.

Рахимов, в свою очередь, исполняя приказ «Роситы», обвешал всю «банду» Ерошина подписками, а Димона – аж в два слоя. И глаз с них ни днём, ни ночью не спускал. Так что они в Москву и Питер за прошедшую семилетку максимум пару раз в году вырывались.

А Лея всё это время была плотно погружена в свои медицинские дела, жила в основном в Москве, в «красном доме», да ещё ей «Росита» кураторство над «Китежградом» навесила. Вот и не встретились он и она…

…Дима глубоко вздохнул, и открыл глаза. Долго смотрел на девушку, ловя зрачками ее улыбку, а потом спросил хриплым шепотком:

– Ты мне снишься?

– Не-а, – качнула головой Лея.

– А… Что это было?

– Слияние, милый.

– Ле-ея… Я не смогу без тебя… Не хочу…

– И не надо…

– Хорошо, что мы встретились… Правда?

– Правда, милый.

– Я… Знаешь, Лея… никогда не верил, что можно… вот так вот, вдруг, с первого взгляда! Но… Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю! – Лея легла на бок, прижимаясь к мужчине и ласково вороша его волосы. – Спи, милый! Ночь еще… А утром ты проснешься – и скажешь, что любишь меня, только уже наяву! Два… Нет, три раза!

Уговор скрепили поцелуем.

Документ 2

КГБ СССР

ЧГУ

Управление кадров

Дата: 9 ноября 2017 года

Автор: Наталья Ивернева, майор.

Псевдоним постоянный: «Белоснежка»

Статус: исполнитель

Содержание: из характеристики на тов. Ерошина Дмитрия Кирилловича, сотрудника СБС с 2011 года.

Гриф: конфиденциально

СПРАВКА

Тов. Ерошин родился в 1980 году в пос. Котельниково, Волгоградской области (мир «Гамма»). В 1997 поступил на физический факультет МГУ.

С 2000-го по 2002-й служил в морской пехоте на ТОФ. Демобилизовавшись в звании сержанта, продолжил обучение на физфаке МГУ.

Окончил университет в 2004 году, работал по специальности (математическая физика, компьютерное программирование). В том же году женился на Лидии Лариной, в 2006-м развелся, детей нет.

В 2011 году был завербован Д. Багровым («Данила-мастер») и принимал участие в запрещенном проекте. Тов. Ерошин вовремя сделал верные выводы и воспрепятствовал преступным планам гр. Багрова, проявив мужество и героизм.

С 2011 года по сегодняшний день является сотрудником УСБС по «Альфе».

Характер спокойный, выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Отличный спортсмен: чемпион Ново-Щёлкова по самбо. Холост; в связях, порочащих его, не замечен. К уголовной ответственности не привлекался. Отмечен благодарностями УСБС и почетной грамотой КГБ СССР.

Н. Ивернева

Глава 3.

Вторник, 8 января. Утро

«Гамма»

Тель-Авив, площадь Менделя

Градусник тужился дотянуть красный капилляр до плюс шестнадцати, но безуспешно. Свежий ветер дул порывами, нагоняя тучи – и кургузые, лохматые пальмы сучили перистыми листьями, словно задирали зеленые руки, сдаваясь непогоде.

Талия Алон, сложив руки под грудью, усмехнулась, глядя за окно. Зима…

Женщина насмешливо фыркнула. Знали бы местные, каков бывает истинный январь! На Алтае где-нибудь, или под Ленинградом… Памятью коснувшись города на Неве, Талия легонько поморщилась – нынче принято говорить: «Санкт-Петербург».

«Сислибы» и прочие демократизаторы с неутомимостью психопатов выпалывали, выжигали, вытравливали всё советское, замарывая самую великую эпоху в истории страны. Вот и город Ленина перекрестили – откопали на свалке истории «старорежимное», самим императором отвергнутое название, смахнули с него пыль, отряхнули нафталин…

«Зла на них не хватает!» – скривилась Талия.

Недаром братья Стругацкие, разбирая сущность мещанина, указывали, что данный индивид «не может мыслить хорошо». А либерализм – философия мещанства…

Весьма натурально звучит, скажем, «питерский извозчик». Но «петербургское метро»… Как ножом по стеклу.

А кто выстоял в суровом сорок втором, кто превозмог лютый голод блокады – и победил? «Петербуржцы»?

Презрительно фыркнув, женщина повернулась спиной к окну. Однако разбуженная память уже толклась в сознании, жаля рассудок или милуя. Это теперь она – Талия, доктор наук и прочая, и прочая, и прочая, а раньше… Звалась она Натальей, и бродила по ленинградским проспектам, не заморачиваясь нарядами. Да и зачем молоденькой девчонке в цвету безвкусное тряпьё «от кутюр»?..

Бросая рассеянный взгляд на частые полки стеллажей, гнувшиеся под весом древних черепков и бронзулеток, на рабочие столы, заваленные пухлыми инкунабулами и хрупкими папирусами, гэвэрет Алон подошла к большому зеркалу, висевшему на двери в лабораторию.

Холодное, надменное стекло отразило стройную блондинку, чьи светлые волосы были стрижены под каре – практично и строго, без излишеств. Светлая бархатистая кожа лица нежно оттеняла редкий фиалковый цвет глаз.

Улыбнувшись, Талия обхватила ладонями тонкую талию и с удовольствием покрутилась перед зеркалом, переступая длиннущими ногами, изгибая «амфорные» бедра… Ну, разве дашь этой красотке шестьдесят?!

«Шестьдесят два… – вздохнула женщина. – Ужас…»

А сколько ей было по приезду в Ленинград? «Осьмнадцать лет!» – как Лауре из «Маленьких трагедий»…

…Семьдесят пятый год стал для Натальи Иверневой житейским водоразделом, когда одна жизнь скоропостижно закончилась, а другая едва началась.

Тем летом погибла Наташина мама. Это было сумасшедшее горе. Весь мир тогда разом потускнел и опустел, а девушка, выплакав все слёзы, покинула ставший чужим Шерегеш, где росла с малых лет, и подалась в Ленинград. Там, на 16-й линии Васильевского острова, в доме номер одиннадцать, доживала свой век ее единственная родная душа – Евгения Сергеевна Ивернева.

Ох, и разохалась бабушка! Ох, и разнюнилась! Но приютила внучку, хоть и внебрачную, с великой радостью. И даже никаких документов не спросила, сразу признала сыновнюю кровь.

Поначалу-то Наташа собиралась лишь погостить у бабы Жени, а та уговорила ее остаться. Жить-поживать, да ума наживать – перевелась внучка из новосибирского медучилища в ленинградское, и через годик его закончила…

…Годовщину отметили очень скромно. Наташа настругала колбаски и сырку, а Евгения Сергеевна сочинила немудреный салатик, да откупорила бутылочку душистой наливки – подарок старых друзей из Симферополя.

– Что ж, Наташенька… – длинно вздохнула бабушка. – Давай, по обычаю – не чокаясь.

Кивнув, внучка пригубила густой настой – сладкий и чуть терпкий, он грел не хуже коньяка.

– Жаль Тату, – пригорюнилась Евгения Сергеевна. – Очень, очень жаль…

– Маму звали Таисия, – неловко усмехнулась Наташа.

– Помню, помню… – мелко закивала старушка. – Мне еще Славик говорил, когда письмо получил… Только я привыкла Татой звать. «Дар Алтая»… – Плотно сжатые губы изогнулись в горести. – Не поехал Славик, гордец этакий, не простил… А когда опомнился, поздно было. Так и сгинул, в одиночестве, да в тоске…

– Баб Жень, – осторожно вставила внучка, – может, хорошо всё… Сколько раз так бывало – пишут: «Пропал без вести», а человек живой!

– Нет, Наташенька… – затянула бабушка, тяжко воздыхая. – Да я и сама грешна. Ни слова ведь не сказала Славику! А надо было настоять! Езжай, мол, и без Таты не возвращайся! Без Таси…

Наталью резануло жалостью. Когда она впервые увидала Евгению Сергеевну, величественную седую даму в глухом платье с кружевами, то оробела. Однако всего за пару дней разглядела за внешней строгостью многое пережившую женщину, как прежде, любящую и страдающую.