Эти двое странные. И относятся к нему по-дружески, хотя видят первый раз в жизни. Подвох точно существует. Обязательно, непременно, только Бин Чуань его в упор не видит. Но, по крайней мере, его соседями оказались не одногруппники. И над ним не издеваются.

Пока что.

Кажется, его пребывание в общежитии обещает быть вполне сносным.

Глава 2

Гань Юэ определенно импонирует новенький, которого подселили к ним. Хотя за несколько дней создалось ощущение, что он слишком идеальный. Таких людей не может существовать по определению.

Каждое утро – безукоризненно заправленная кровать и безупречно чистая раковина в блоке, хотя обитатели триста четвертой умудряются превратить ее в шедевр абстракционизма одной только зубной пастой всего за пятнадцать минут. Учебники и тетради, максимально компактно уложенные в освобожденном уголке общего шкафа, с разноцветными стикерами-закладками на страницах. А еще Гань Юэ мельком видел конспекты Бин Чуаня. Даже у него самого никогда не было таких аккуратных записей.

Вещей у новенького мало, и он хранит их в сумке под кроватью. Большую часть вечера, когда они втроем находятся в общежитии, его не видно и не слышно: либо готовится к занятиям за столом в комнате, уйдя в наушники, – Гань Юэ искренне не понимает, как можно что-то учить и при этом еще и запоминать в наушниках, – либо возится в кухне.

Да, он в самом деле готовит, как и обещал. А готовит… если коротко, то так же, как и все, что он делает. То есть идеально.

Получается, в самом деле спаситель от голодной смерти.

Но раньше остальных встает все-таки не он.

Сегодня суббота, и у заклинателей факультативные занятия, которые, как и обычные пары, проходят с утра. Гань Юэ за два года армии привык просыпаться ровно в пять тридцать. С учетом того, во сколько ему приходится ложиться, чтобы подготовиться к парам, и явно совиной натуры Ши Дина, это, без сомнений, чревато неизбежным хроническим недосыпом. Но давно знакомым и даже родным. Гань Юэ не замечает его.

В комнате он может ориентироваться, не включая свет. Аккуратно снимает напульсники, чтобы умыться без них, тихо выходит с мылом, зубной щеткой и пастой, через пять минут тихо возвращается и снова тщательно закрывает запястья.

Ничего такого, на самом деле.

Просто старые шрамы, которые другим не следует видеть.

Так же в темноте он переодевается – черные штаны, черные носки, светло-коричневое худи с рукавами до самых пальцев – и складывает в рюкзак учебные принадлежности. К тому времени, как он заканчивает, как раз просыпается по будильнику Бин Чуань – шесть утра, можно щелкнуть выключателем и услышать ворчание Ши Дина, разбуженного звуком и светом. Одновременно с будильником Бин Чуаня звенит и его собственный – правда, это абсолютно не означает, что сейчас Ши Дин встанет.

Как он умудрялся просыпаться вовремя целый год до появления Гань Юэ и умудрялся ли – загадка века. Особенно с учетом того, что жить Ши Дину в комнате сначала посчастливилось одному, а будильник он, как оказалось, каждый раз ставит с вечера, но магическим образом сбрасывает, не просыпаясь, и преспокойно досматривает сны.

Еще через пятнадцать минут, когда Бин Чуань приводит себя в порядок, – вставать этот идеальный человек тоже умеет сразу, без «еще немножечко», – и уходит в кухню готовить завтрак, а Гань Юэ осуществляет не вполне удачные попытки стянуть Ши Дина с кровати и при этом не задеть ничего из висящего вокруг нее, на телефон приходит уже привычное сообщение.

Хунь Лан 06:16 аm

Доброе утро, а-Юэ^[11]!

А-Юэ. Когда-то его так называла мама, давно, настолько давно, что это уже кажется иллюзией и ложным воспоминанием, которое он создал для собственного утешения. Так что от подобного обращения становится немного больно, но в то же время… приятно. Он мог бы сказать, что пишет ему старый хороший друг, с которым они давно и близко общаются…

Но на самом деле Гань Юэ знает его лишь четыре месяца, а общаются они и того меньше, с перерывом в половину этого срока. А сообщения с пожеланием доброго утра Гань Юэ получает всего две недели.

Хунь Лан^[12] – четверокурсник с исторического факультета с длинными угольно-черными волосами и такого же цвета глазами, который, кажется, знает буквально все и обо всем, носит берцы, кожаные штаны и кожаную куртку, повязывает на лоб яркие банданы, а еще везде таскает с собой графический планшет или скетчбук и подрабатывает тем, что рисует на заказ.

Он живет этажом ниже, в двести пятой комнате, с двумя соседями, имен которых Гань Юэ не запомнил, и, с тех пор как поступил еще в школу Сяньчэна, ни разу не был дома. Он ненавидит рыбу в любом виде и терпеть не может готовить, однако делает это весьма неплохо, если берется. А еще хочет завести домашнюю лису после выпуска, когда съедет из общежития, где держать животных запрещено.

На данный момент это все, что Гань Юэ известно о нем.

Ну, кроме того, что именно Хунь Лан принимал у него документы во время приемной кампании, которая проходила в начале июля.

В полурваной, как сейчас модно, футболке с вырвиглазно-ярким принтом он выглядел безумно не соответствующим обстановке, слишком выделяющимся в пыльной душной аудитории, где десятки абитуриентов ожидали своей очереди. Гань Юэ был несколько растерян, когда электронный голос назвал его номер и номер стола, за которым сидел этот странный парень.

– Добрый день, – полуулыбка на губах и ленивым тоном сказанная уже заученная фраза, – меня зовут Хунь Лан, я помогу вам подать документы на поступление.

Звук его имени вдруг что-то потревожил в памяти, но Гань Юэ решил не зацикливаться на этом. По крайней мере, пока.

Хунь Лан как сидел, закинув ногу на ногу, так и продолжил. Взял у Гань Юэ документы, пробил их по базе Сяньчэна – конечно же, там отобразились первое поступление и последующее отчисление «по обстоятельствам, не зависящим от воли обучающегося и учебного заведения», хоть паспорт у него тогда и был другой. А чего он, впрочем, ожидал?

– Итак, вы желаете восстановиться на прошлом факультете или попробовать что-то новое?

Гань Юэ не особо задумывался, на какой факультет будет поступать, когда вернется. Да, именно так, он явился в университет, не имея представления, куда хочет пойти. Но на самом деле главным было сбежать подальше от прошлой попытки.

– Новое, – решительно ответил он. – Я хотел бы поступить на химический факультет.

Сказал первое, что пришло на ум. Как он будет сдавать вступительные экзамены по химии, на тот момент в голове даже не промелькнуло. Но ведь в итоге как-то сдал, верно? Даже умудрился набрать порог, хотя бюджетное место в любом случае при втором поступлении недоступно.

Хунь Лан вздернул одну бровь, но кивнул, что-то быстро забил в компьютере и выдал ему бланк заявления вместе с согласием на обработку персональных данных. Вот только…

– Извините, – неловко произнес Гань Юэ, – вы забыли дать мне ручку.

– О, да, разумеется, – странный парень только улыбнулся и, казалось, вообще не растерялся от собственного промаха. – Прошу прощения.

Это «прошу прощения» прозвучало так лениво, словно прощения говорящему просить абсолютно не за что.

Пока Гань Юэ заполнял нужные бумаги, он вернулся к тому, что потревожило его память. Имя. Имя, которое он где-то как будто прежде слышал. Хунь Лан. Хунь Лан… Ну конечно же! Так звали юношу, с которым он познакомился, когда учился здесь первый раз.

Тот оканчивал старшую школу, ходил на подготовительные университетские курсы, любил подолгу сидеть в холле внизу и смотреть в окно, а еще был крайне неуклюж: знакомство их состоялось, собственно, когда он споткнулся на лестнице, потерял равновесие и налетел на Гань Юэ, который поднимался на нужный этаж, уткнувшись в конспект.

Сам паренек отделался испугом, а вот Гань Юэ – слегка рассеченным об угол ступеньки локтем. Но трудно было злиться после долгих сбивчивых извинений и при виде крайне растерянного лица паренька с огромными черными-черными глазами.

Он был милым. И обычно, когда они пересекались на большой перемене в буфете, робко расспрашивал об учебе в университете. Почему-то ужасно смущался, когда Гань Юэ угощал его сладкими булочками, и однажды подарил довольно красивый набросок. Цветок пиона. После этого создалось впечатление, что юноша непременно должен поступить на художественный факультет, хоть и неясно было, к чему на самом деле лежит его сердце.

Потом жизнь Гань Юэ стремительно полетела в пропасть… И порой бывает стыдно вспоминать, скольким он обязан этому юноше за помощь в то время.

Гань Юэ украдкой посмотрел на сидящего перед ним Хунь Лана, скучающе покачивающего ногой и рассматривающего собственные ногти. Люди могут так сильно меняться? Но, с другой стороны, прошло слишком много времени. Даже сам Гань Юэ не рискнул бы сравнивать себя с прошлым собой. Его тоже можно узнать далеко не с первого взгляда.

– Извините… а можно спросить, из каких иероглифов состоит ваше имя? – неловко поинтересовался Гань Юэ.

– Можно. Почерк у меня не очень, поэтому вот, – легко отозвался парень и, подцепив с края стола студенческий, протянул Гань Юэ. – А что?

– А… – внутри было напечатано «Хунь» как «темнота» и «Лан» как «волк». Гань Юэ разочарованно опустил плечи, ощутив отчего-то горечь. – Нет, ничего. Просто спросил.

Тот паренек показывал иероглифы «сбиться с толку» и «сорная трава» в своем временном пропуске в университет. Гань Юэ еще тогда подумал: боги, кто дал ребенку столь уничижительное имя? Кому хватило совести назвать собственное дитя сорняком^[13]?!

Так или иначе, Гань Юэ умудрился поступить, и они с Хунь Ланом столкнулись еще дважды. Просто случайно пересеклись, даже не разговаривали, разве что взглядами встретились с неожиданным эффектом узнавания. Сначала в актовом зале университета первого сентября на приветственной церемонии, – кажется, это была среда, – потом на перекличке перед началом факультативных субботних занятий. Там же выяснилось, что Хунь Лан – с отделения темных заклинателей.

Третий раз был уже в понедельник, когда Ши Дин, очень быстро взявший за привычку нарушать личные границы Гань Юэ, как и прочих своих знакомых, при любом удобном случае, на большой перемене потащил его в буфет под предлогом, что «скоро ветром сносить будет». В принципе, что не так с его телосложением и с тем, что он не ест в буфете, ибо там для него дорого, Гань Юэ искренне не понимает до сих пор.

Хунь Лан, преспокойно обедавший за одним из столиков, тогда махнул приветственно рукой, мягко улыбнулся и сказал что-то вроде: «Мы в последнее время так часто встречаемся, неужели Гань Юэ запомнил меня с приемной кампании и хочет познакомиться поближе?»

То, как он выделил это «Гань Юэ», то, что он в принципе безошибочно назвал имя…

Насколько давно Гань Юэ сделался такой уникальной персоной? Какой момент из своей нынешней серомышиной жизни умудрился пропустить? Или его слава прогремела сильнее, чем он предполагал?

От одних только мыслей об этом у Гань Юэ разболелась голова. Наверное, ему стоило выбрать колледж, а не университет. А лучше – поступить в обычное учебное заведение. И почему этот вариант не пришел ему на ум?

А потому, что в колледж можно поступить только после окончания девяти классов школы, а вот после двенадцати – будьте добры, выбирайте какой-то вуз. А еще потому, что ничего обычного он бы не потянул. Ему и так бюджет больше не светит в любом случае, а после отказа от заклинательского пути еще бы перестали выплачивать положенные всем совершенствующимся пособия.

Гань Юэ был не готов лишиться пособий. У него не имелось нормального источника дохода, потому что он ничего толком не умел. Ему, как совершеннолетнему, не полагались больше никакие социальные компенсации – только та одноразовая, которую он получил, отслужив в армии. Так что продолжать путь заклинателя было единственным выходом.