Нонна ловко установила пластинку под Живую Иглу и опять заговорила:

– Сейчас я воспроизведу всё, что успела записать. Ты не думай, что я это устройство везде с собой ношу. Просто так совпало. Я иногда записываю музыку… ну то есть концерты в филармонии, и у меня с собой был графофон. Вот я и воспользовалась им. Записала последние фразы того подслушанного разговора.

Она перевела дыхание и нажала кнопку на своём устройстве.

Поначалу я не услышал ничего, кроме тишины, шороха и потрескивания. Но через несколько секунд из маленького рупора появились звуки голоса – густого баритона моего отца.

– Это не просто хорошие деньги. Это баснословные деньги! – сказал он с напором.

Опять послышался треск, а потом снова – голос Бориса Ломоносова:

– Вторую половину суммы перечислю, когда в нашей семье больше его не будет, – сказал он уже быстрее и требовательнее. – Устрой ему несчастный случай. Он мешает мне вернуть уважение нашей золотой магии, как было раньше, во времена Государственного Алхимика! Но я готов пожертвовать собственным сыном для общего блага. Так пусть принесёт пользу роду хотя бы своей смертью. Это не моя воля. Такова воля Башни Мер и Весов!

Наступила тяжёлая тишина.

Нонна подняла иглу и вынула пластинку из аппарата.

– Это всё? – тихо уточнил я.

– Всё. Когда я это услышала, то поняла, что речь о тебе. А потом узнала про нападение колдунов в поезде. Мне так жаль, Илья. Возможно, это первая попытка тебя убить. Колдунов порой нанимают для заказных убийств.

Она замолчала, с беспокойством оглядывая моё лицо.

Я же сразу подумал о том, кто бы мог быть убийцей.

Мысли вернулись к моему новому знакомому – Лаврентию Лаврову. Именно он привёл за собой колдунов в моё купе, и если бы не тайные боевые навыки, то я бы точно не отбился.

Глядя на меня, Нонна закусила губу.

– Илья, мне так жаль. Речь ведь о твоём отце. И о моём дяде. Я его хоть и недолюбливаю, но сейчас… сейчас в полной растерянности. Может, сообщить в полицию? Не знаю, будет ли считаться доказательством такая экспериментальная пластинка с записью, но…

– Никакой полиции! – отрезал я, сверля её взглядом.

– Но почему? Убийца ведь не остановится, и ты об этом знаешь.

Я покачал головой.

– Полиция нам не поможет. У отца безупречная репутация, а я наследник с позорным даром, отчисленный из академии и получивший официальное одобрение Комиссии по Избавлению. Думаешь, в полиции мне кто-то поверит? Это будет выглядеть как месть отцу, который надо мной поиздевался. Все родственники тому свидетели. Так что отец всё предусмотрел и на этот счёт.

Нонна схватилась за лоб.

– Но что теперь делать?

Я посмотрел кузине в глаза, сам не ожидая от себя настолько железного спокойствия.

Наверное, в глубине души я всё же ждал чего-то подобного, просто сейчас убедился в этом. А предупреждён, значит, наполовину спасён. Не знаю, кто это сказал, но точно не монахи из моего мира.

К тому же, после нападения колдунов у меня появились большие планы на треклятую алхимию.

И плевать, что отец задумал сделать её великой и поднять до высот, с которых она упала. Алхимия в этом мире уже давно не магия номер один. После смерти Государственного Алхимика она потеряла позиции и продолжает их терять.

Но амбиции у отца ещё остались.

Не знаю, как моя смерть поможет ему возвеличить алхимию, но просто так я ему не дамся. Не на того нарвался. Знал бы он, скольких алхимиков я уничтожил в прошлом мире, то планировал бы моё убийство иначе. А теперь у меня есть ещё одна причина вставать по утрам и делать собственную магию более смертоносной. Любыми способами, вообще любыми. Даже используя саму алхимию.

Да, занятный парадокс получается.

Чтобы противостоять алхимику, который мечтает возвысить алхимию, я буду использовать алхимию, чтобы усилить магию, которая уничтожает алхимиков.

Наблюдая за моей реакцией, Нонна заволновалась.

Не знаю, что именно она разглядела в моих глазах, но поёжилась, будто от озноба.

– Илья, ты меня пугаешь. У тебя такой жуткий взгляд, будто… не знаю… будто ты собираешься кого-то убить.

Я не стал её переубеждать, но взгляд всё-таки смягчил. Уж кто-кто, а кузина порядком рискнула, чтобы сейчас быть здесь. Хотя у меня уже мелькала нехорошая мысль проверить её память на всякий случай, чтобы исключить из подозрений. Только я бы всё равно не смог этого сделать: Проверка Памяти почему-то не работала на моих кровных родственниках.

– Спасибо, что всё мне рассказала, – поблагодарил я. – Но если мой отец узнает об этом, то тебе не жить. Ты понимаешь?

– Но никто ведь не узнает, правда?

– Не от меня, – ответил я.

– И не от меня, – добавила Нонна.

Чтобы унять волнение, она принялась аккуратно и заботливо укладывать свой графофон в чемодан вместе с пластинками.

Потом опять уселась за стол.

– Тогда закажи в купе ужин, будь любезен. Я проголодалась. К тому же, путь неблизкий. Десять дней ехать через всю державу.

Я глянул на мрачное лицо кузины.

Она, похоже, собралась на десять дней сделать из моего купе не только свой депрессивный будуар, но ещё и депрессивный ресторан.

– Ужин будет, но сначала скажи, зачем ты со мной в Гнилой Рубеж собралась? Тебе своих проблем мало? Тебе лучше вернуться, так будет безопасней.

Она подняла на меня взгляд и призналась ещё кое в чём:

– Я любитель копаться в старых книгах по алхимии, ты же знаешь. Я много читаю, у меня хорошая память. Собственно, для этого я себе Кольцо Транспозиции и сделала. Чтобы тайно проникать в библиотеку с ценными родовыми бумагами. Заряжаешь кольцо на Транспозицию, потом подсовываешь его под запечатанную дверь – и вот ты уже там, куда тебя не пускают.

– Да, это хорошая вещь, – кивнул я.

– Так вот, – продолжила Нонна. – Если бы не это, то я бы никогда не узнала, что ворота всех усадеб, которые создал Михаил на Ломоносовских Пустырях, защищены печатями. Их может открыть только маг из рода Ломоносовых. Неважно, какого ранга. Но этот маг должен быть из касты «Золото и Солнце», понимаешь? Никому другому ворота не откроются. Точнее, любого другого мага эти ворота просто убьют. Так я прочитала в одном из его дневников.

Я скрипнул зубами.

Вот и ещё одна плохая новость.

– Смею предположить, – добавила Нонна, – что твой отец решил подстраховаться. Если ты выживешь в поезде, то умрёшь на глазах у свидетелей от удара золотой печати на воротах. Будто сам Михаил не хочет, чтобы ты жил и позорил его род. Так что можешь поблагодарить своего отца – он весьма предусмотрительный человек.

– Обязательно поблагодарю, – процедил я сквозь зубы.

– Мне очень жаль, что… – начала Нонна, но её прервал стук в дверь.

Принесла же кого-то нелёгкая.

– Илья Борисыч! Смилуйтесь, Ваше Сиятельство! – проорали по ту сторону двери. – Мне скучно пить одному! Присоединяйтесь, будьте милосердны! У меня родился… этот самый… то-о-ост! Илья!

Нонна вскочила.

– Кто это?.. Голос знакомый, – зашептала она нервно. – Неужели тот самый княжич, которого ты провожал с поезда? Почему он всё ещё тут?

– Потому что он решил поехать дальше, чтобы испытать судьбу, но пока испытывает только мои нервы, – со вздохом ответил я и направился к двери, чтобы спровадить Лаврова.

– Не говори ему, что я здесь, – быстро попросила кузина.

– Разумеется. Но тебе придётся притаиться и подождать, пока я уведу его обратно в вагон-ресторан.

Нонна кинулась за мной и ухватила за локоть.

– Может, дать ему таблетку усыпления? Специально для неугомонных пьяниц. Пара таблеток в бокал – и проблема собутыльника решена. Он проспит не меньше суток.

Я покачал головой: у меня уже родился план насчет пьяного Лаврова.

– Ты пока располагайся, не буду тебе мешать. А мне вдруг срочно понадобился собутыльник. Со мной порой такое бывает.

– И как часто бывает? – Нонна вскинула брови.

– Всё зависит от уровня отчаяния, которое вызывают у меня плохие новости.

Я мрачно усмехнулся и, оставив обеспокоенную кузину в одиночестве, быстро вышел из купе.

– Ну наконе-е-ец-то! – выпалил Лавров при виде меня и заулыбался.

Мой собутыльник даже не подозревал, что несколько минут назад попал под подозрение.

Глава 8

Я проверил Эла вдоль и поперёк.

За три дня мне удалось просмотреть множество воспоминаний Лаврентия, истратив на это целых три Формулы Проверки Памяти.

По одной ежедневно.

Я ждал, когда ячейка Вертикали восстановит заклинание, а затем снова отправлял его в голову Эла. Так тщательно я раньше никого ещё не проверял, да и опасался так делать – объект мог почувствовать проверку.

Но Лавров ничего не заподозрил – каждый вечер он был слегка навеселе, потому что выпивал за свою свободу, а в таком состоянии вообще сложно что-то заметить.

Вот он и не замечал.

И каждый раз я проникал в его память всё дальше, просматривал даже самое интимное, не предназначенное для чужих глаз.

Моральных мук при этом я не испытывал, даже когда казалось, что подглядываю за человеком через замочную скважину. Но и никакого удовольствия при этом не получал, а даже наоборот. Проверка Правды была крайней мерой.

Но в итоге – ничего.

Да, теперь я знал много чего из воспоминаний Сердцееда Лаврова. Его любовные интрижки, его горячие постельные развлечения, его пьянки, драки из-за девушек, ссоры с отцом и постоянное враньё матери.

А еще – его прямолинейность и чувство юмора, его раздолбайство и природный талант в магии, достижения в учёбе и попытки создать невероятный артефакт, чтобы повысить ранг до Прозревшего Мастера.

Я проверил всё, до чего мне хватило умений дотянуться, но всё равно не нашёл ничего, что указывало бы на связь Эла с моим отцом и попыткой моего убийства.

И наверняка, узнав о том, что я покопался в его воспоминаниях, Лаврентий «Эл» Лавров разворотил бы мне голову, скинул бы меня с поезда или действительно создал бы проклятый артефакт, чтобы я мучился всю оставшуюся жизнь.

Но он не знал, поэтому был счастлив от того, что едет куда глаза глядят и теперь свободен.

Относительно свободен, конечно.

Его матушка продолжала следить за ним через нательную метку, которую пообещала снять через полгода, когда Эл наконец пройдет семейный ритуал. То есть практически никогда.

Тем временем счастливый Эл уже забыл про нападение колдунов и частенько переписывался со своей сестрой Ольгой по Скриптории. Чаще всего, сидя за чашкой кофе или бокалом пива в вагоне-ресторане (он вообще оттуда почти не выводился).

– Написал Оле о том, что у меня появился друг, у которого я ещё не увёл невесту, – сообщил он мне на третий день путешествия. – А она, знаешь, что ответила? Ответила, что не увёл, потому что у тебя невесты нет. А если б была, то увёл бы.

Я зловеще сощурился.

– Это была бы последняя глупость в твоей жизни.

– Злой ты, Илья, – поморщился Эл, после чего окинул взглядом пустой ресторан. – Но жаль, конечно, что ты без невесты едешь. Не хватает компании дам. Или взять, к примеру, твою двоюродную сестрицу, Нонну Евграфовну…

– Вот её попрошу оставить в покое.

Эл опять поморщился.

– Ты ещё и зануда. Даже помечтать не даёшь. Вот была бы Нонна в этом поезде, то я бы даже соблазнять её не стал. Просто наслаждался бы её обществом. Чисто платонически. Признаюсь честно, так я никогда ещё не делал, но готов пожертвовать собой.

– Да ты герой, Эл, – усмехнулся я. – Какая сила воли.

Знал бы он, что Нонна сейчас находится в соседнем купе и пробует на вкус очередной пирог моей няни, то уже бы отправился на соблазнение неприступной девушки.

Но он не знал.

Он вообще мало что знал о моих делах, хоть порой и спрашивал, зачем я еду в такую глухомань.