– У него изо рта пахнет деньгами и скукой, – пожаловалась я пустоте.

«Зато какими деньгами! – тут же встрял в мои мысли Шишок. „Шишок, помолчи, – мысленно взмолилась я. – От твоей тяги к роскоши у меня сейчас аллергия начнётся“.

Аглая, видя моё кислое лицо, молча указала мне на мешок с сушёной ромашкой. Лучшее средство от дурных мыслей – монотонная работа. Я уселась за стол и принялась механически отделять белые лепестки от жёлтых сердцевинок. Раз, два, три… лепесток. Раз, два, три… сердцевинка. Мысли потихоньку замедляли свой бег.

«А я всё равно считаю, что павлин – отличная партия, – не унимался Шишок, сооружая из ромашковых стеблей шалаш. – Он, конечно, скользкий, как угорь в масле, но зато какой богатый! У таких и крошки со стола размером с мой шалаш! А у охотника твоего что? Только хмурый взгляд и стрелы в колчане. Ими сыт не будешь!»

Внезапно тишину нарушил тихий шорох. Он доносился из-за большой каменной печи, где у нас хранились дрова и всякий полезный хлам. Я замерла, прислушиваясь к непонятным звукам. Шорох повторился, на этот раз громче и как будто… жалобнее.

– Кто здесь? – спросила я, медленно вставая со стула.

Ответом мне была звенящая тишина. Но я точно знала – там кто-то есть. Маленький, живой и очень-очень напуганный.

«Мышь! – деловито пискнул Шишок, выглядывая из своего укрытия. – Огромная, серая и наглая мышь! Хозяйка, хватай веник! Сейчас мы ей покажем, кто в доме главный! А потом отберём все её запасы и поделим по-честному: сыр мне, крошки – тебе!»

Я проигнорировала его воинственный клич и на цыпочках обошла печь. В самом тёмном и пыльном углу, за поленницей, сидел маленький комочек пыли и отчаяния. Ростом он был не больше котёнка и, казалось, был соткан из паутины, старой соломы и вековой грусти. На голове у него торчал забавный хохолок из сухого репейника, а из-под него на меня с ужасом смотрели два огромных, как блюдца, глаза.

– Ты… кто? – прошептала я, боясь, что от моего голоса это хрупкое создание рассыплется в пыль.

– К-кикимора я, – пропищало существо тоненьким, дрожащим голоском. – Домашняя. Была…

«Кикимора! – присвистнул Шишок, мигом забыв про мышь. – Ого! А она ничего так! Вся такая… концептуальная. Пыльная, лохматая – настоящий андеграунд! Хозяйка, спроси, она надолго? А то у меня шалаш одноместный, придётся делать пристройку. И вообще, какого лешего она забыла на моей территории? Я тут главный дух!»

– Что случилось? – спросила я, опускаясь на корточки, чтобы не нависать над ней.

Кикимора шмыгнула носиком, похожим на сморщенную ягодку, и по её чумазой щеке скатилась слеза, оставляя за собой чистую дорожку.

– Хозяева новые в доме… – запричитала она, и её голос задрожал ещё сильнее. – Злые, нелюдимые! Чистоплюи! Всё им не так! То я им молоко скислила, чтобы не пропадало, – они меня веником! То я нитки в клубке спутала, чтобы им вечером нескучно было, – они в меня солью кидаются! А вчера… вчера они попа позвали! Он пришёл, махал какой-то вонючей метёлкой и кричал страшные слова! Я еле-еле в печке спряталась! Извести меня хотят, ведунья! Из дома моего родного выгнать! А куда ж я пойду? Я ж не лесная, я – домашняя! Я без печки и без родной пыли под лавкой с тоски помру!

Она так горько и безутешно зарыдала, что у меня сердце сжалось от жалости.

«Так-так-так, – Шишок тут же сменил ревность на деловой тон. – Значит, нашу сестру обижают? Непорядок! Никто не смеет обижать маленьких и пыльных! Кроме нас, конечно! Хозяйка, надо ей помочь! Это дело чести! Мы, как представители профсоюза мелкой нечисти, должны заступиться за коллегу по цеху!»

– Тише, тише, не плачь, – я осторожно протянула руку и погладила её по колючему хохолку. Он был на удивление мягким. – Мы что-нибудь придумаем.

Кикимора с надеждой посмотрела на меня своими огромными глазищами.

– Правда? А ты меня не прогонишь?

– Конечно, нет. Рассказывай, что за хозяева такие.

Оказалось, в дом, где эта кикимора по имени Фёкла жила уже лет сто, въехала молодая купеческая пара. Они были просто помешаны на чистоте. Каждый день мыли полы с мылом, выбивали ковры и на дух не переносили малейшего беспорядка, который Фёкла так любила устраивать из самых лучших побуждений.

– Я им ночью башмаки местами поменяла, левый с правым, чтобы они утром зарядку для мозгов сделали, – всхлипывала она. – А они… они меня чуть в печке не сожгли!

«Гениально! – восхитился Шишок. – Поменять башмаки! Фёкла, ты мой кумир! Почему я до этого не додумался?! Давай дружить! Мы с тобой такие дела наворотим! Мы им в суп соли насыплем! А в квас – перца! А потом поменяем сахар и соль в солонках местами!»

– Шишок, тихо! – мысленно шикнула я на него. – Не до шуток сейчас.

Я задумалась. Извести кикимору – не вариант. Она такая же часть дома, как печь или крыша. Но и хозяев не выгонишь. Значит, нужно сделать так, чтобы они… подружились. Или хотя бы научились жить вместе. Мне нужно было не приворотное зелье, а зелье мира. Что-то, что сделает этих чистоплотных купцов чуть более расслабленными и терпимыми к мелкому бытовому хулиганству.

– Так, Фёкла, слушай сюда, – скомандовала я. – Я сварю зелье. А ты должна будешь незаметно подливать его хозяевам в вечерний чай. По капельке. Каждый день. Сможешь?

– Смогу! – встрепенулась кикимора, и её глаза загорелись надеждой. – Я в их чае могу хоть искупаться, они и не заметят! Я тихая, как пыль!

Я принялась за работу. В котёл полетели успокаивающая мята и ромашка, чтобы снять их нервное напряжение. Корень валерианы – чтобы они крепче спали и не просыпались от ночных шалостей Фёклы. Ложечка мёда – для сладости жизни. И, в качестве секретного ингредиента, я добавила щепотку пыльцы хохотуньи-травы – той самой, что устроила в лавке чихательный переполох. Только в микроскопической дозе она вызывала не чих, а лёгкое, беспричинное веселье и желание смотреть на всё сквозь пальцы.

«А давай ещё сушёных мух добавим? – не унимался Шишок, который теперь был моим главным ассистентом. – Для пикантности! И паутинки! Паутина – это очень полезно для пищеварения! Наверное… А ещё у меня есть отличный сушёный таракан! Придаст напитку неповторимый аромат!»

«Шишок, если ты сейчас же не перестанешь предлагать мне всякую гадость, я сварю зелье молчания и опробую его на тебе», – мысленно пригрозила я.

Когда зелье было готово, оно имело приятный золотистый цвет и пахло луговыми травами и мёдом. Я перелила его в маленькую склянку и протянула Фёкле.

– Вот, действуй, и больше не попадайся им на глаза. Просто делай так, чтобы им в их чистом доме стало… уютно. Поняла?

– Поняла! – пискнула она, с благоговением принимая склянку обеими ручонками. – Спасибо тебе, ведунья! Век не забуду!

Она прижала к груди драгоценный пузырёк, шмыгнула носом на прощание и юркнула обратно за печку, оставив после себя лишь небольшое облачко пыли и чувство выполненного долга.

– Ну вот, – удовлетворённо заявил Шишок, забираясь обратно ко мне на плечо. – Ещё одно доброе дело в нашей копилке. Мы с тобой прямо команда спасателей! Тимур и его команда, версия два точка ноль! Я считаю, за спасение целой кикиморы я заслужил не просто орешек. Я заслужил целый пирог с орешками! И стакан кваса! Холодненького!

* * *

Прошло несколько дней, которые я провела в относительном затишье. Горький опыт научил меня сидеть тихо, поэтому я старалась из лавки лишний раз нос не показывать, чтобы не пугать местных своим «ведьмовским» видом. Аглая, заметив моё усердие и кротость, только одобрительно хмыкала. Работы она мне подкидывала всё больше и больше, но я была даже рада. Руки заняты, голова свободна от лишних мыслей. Я уже научилась плести простенькие обереги от сглаза, которые, по словам Аглаи, даже работали, и варить отвар от зубной боли. К моему величайшему изумлению, он и вправду помогал – проверено на ворчливом соседе-мельнике.

Я почти выкинула из головы свою ночную гостью, решив, что та история была каким-то странным сном. Но однажды вечером, когда мы с Аглаей уже садились ужинать варёной картошкой, из-за печки снова послышался знакомый шорох.

«Опять она! – тут же раздался в голове писклявый голос Шишка. Мой фамильяр сидел на краю стола и с видом великого архитектора строил пирамиду из хлебных крошек. – Хозяйка, спроси, она надолго к нам? А то я уже почти смирился с мыслью, что придётся делить с ней свои запасы. А мои запасы – это святое! Особенно тот вяленый паук, которого я припас на самый-самый чёрный день! Он такой жирненький!»

Я мысленно попросила его замолчать. Из-за печки, опасливо оглядываясь по сторонам, показалась знакомая лохматая макушка. Это была Фёкла, наша домашняя кикимора. Но сегодня она выглядела совершенно иначе. Пропал вид забитого и несчастного существа. Теперь передо мной стояла маленькая, но очень гордая личность. Её глазки-блюдца горели озорным огнём, а хохолок из сухих травинок и репейника был лихо зачёсан набок, словно у столичного франта.

– Получилось! – пропищала она таким счастливым голосом, что я невольно улыбнулась. Она подбежала ко мне и в порыве чувств обняла мой сапог. – Ведунья, ты настоящая волшебница! Твоё зелье – это просто чудо из чудес!

– Какое зелье? Что получилось? – не сразу поняла я, а Аглая, сидевшая напротив, с живым любопытством приподняла бровь.

– Они… они больше не злые! Совсем! – захлёбываясь от восторга, тараторила Фёкла. – Я им вчера, как ты и велела, по капельке в вечерний чай добавила. А сегодня утром хозяин проснулся, увидел, что я ему лапти местами поменяла, и представляешь, не стал в меня солью кидаться! Он рассмеялся! Представляешь? Рассмеялся и сказал жене: «Смотри, Марфа, наш домовой опять балуется!». А она ему в ответ: «И то правда, забавник!». А потом, потом я им молоко скислила, так она не то что ругаться не стала, а напекла целую гору оладушек! И даже… – тут Фёкла заговорщицки понизила голос, – блюдечко с одним оладушком за печкой для меня оставила! С мёдом! Настоящим липовым мёдом!

Она так сияла от счастья, что, казалось, даже пылинки вокруг неё заплясали в радостном хороводе.

«Оладушек! С мёдом! – Шишок от возмущения чуть не свалился со стола, разрушив свою хлебную башню. – Ей – оладушек с мёдом, а мне – ничего?! Хозяйка, это же вопиющая несправедливость! Я требую свою долю! Я, между прочим, был идейным вдохновителем всей этой операции! Без моих ценных советов и моральной поддержки у тебя бы ничего не вышло! Я требую немедленную компенсацию! Моральную и материальную! В виде того самого оладушка! Или хотя бы двух! Нет, трёх!»

– Я очень рада за тебя, Фёкла, – искренне сказала я, стараясь не обращать внимания на внутренний бунт моего жадного фамильяра.

– Это всё благодаря тебе! – пискнула кикимора. – Я пришла тебя отблагодарить. Я хоть и бедная, но честная. И очень благодарная.

Она деловито порылась где-то в своих многочисленных лохмотьях и с важным видом протянула мне… обычный на вид клубок старых серых ниток. Он был пыльным, кривоватым и, честно говоря, выглядел так, будто его только что отобрали у стаи мышей.

«Клубок? – разочарованно протянул Шишок у меня в голове. – Серьёзно? Мы спасли её от тирании, обеспечили пожизненный пансион с оладушками и мёдом, а она нам в ответ – моток старой пряжи? Хозяйка, это грабёж средь бела дня! Скажи ей, что мы на такое не согласны! Пусть несёт оладушек! С мёдом! И сметану пусть не забудет!»

– Спасибо, – вежливо улыбнулась я, принимая сомнительный подарок. Ну, в хозяйстве всё сгодится. Носки, может, себе свяжу. Зима, говорят, здесь холодная.

– Он не простой, – хитро прищурилась Фёкла, заметив, видимо, моё лёгкое недоумение. – Он – обманный. Если попадёшь в беду и нужно будет внимание отвлечь, просто дёрни за ниточку и пожелай чего-нибудь.

– Пожелать? – не поняла я.