– А вот это самое интересное, – горько усмехнулся Дмитрий. – Наш дорогой князь Глеб люто, бешено ненавидит всё, что связано со старой магией. С травами, заговорами, духами, знахарством – со всем тем, чем ты, собственно, и занимаешься. Он считает это пережитком тёмных времён, который мешает его великому царству идти в светлое механическое будущее. Последние несколько лет он издаёт указ за указом, один безумнее другого. Сначала запретил проводить старые обряды на праздники. Потом разогнал всех придворных магов и звездочётов, назвав их шарлатанами. А последний его указ, который вышел неделю назад, гласит: любая «магическая деятельность» карается… смертью.

Мир вокруг меня сузился до размеров этой маленькой, пахнущей травами и деревом лавки. Я вдруг отчётливо поняла, что всё это время играла не просто с огнём. Я весело и беззаботно танцевала на огромной пороховой бочке с зажжённым фитилём.

– Он считает, что будущее – за механизмами, за шестерёнками и паром, – продолжал Дмитрий, и в его голосе слышалась неприкрытая злость. – А все эти ваши лесовики, водяные и травницы вроде тебя – это мусор, который нужно вычистить, чтобы построить новый, идеальный мир из железа и пара. И эти его твари – волки, лисы, птицы – это его ищейки. Его личная инквизиция. Они ищут очаги «старой магии», чтобы потом прийти и выжечь их калёным железом.

Он замолчал, давая мне время осознать весь масштаб катастрофы.

– Вересково, – наконец выдохнула я, с трудом ворочая языком. – Мы ведь тоже в его княжестве?

– В самой глухой его части, – кивнул Дмитрий. – Но, как видишь, его длинные механические руки дотянулись и сюда. А после того, что ты тут натворила – спасла старосту от железной лисы, очистила озеро от неизвестной мути, обезвредила его «ищеек». Ты для него теперь как кость в горле. Ты – живое доказательство того, что старая магия не просто существует, а ещё и способна дать отпор его железякам. Ты для него – враг номер один. Личный враг.

Я молча смотрела в одну точку, на трещинку в деревянном полу. Картина сложилась. Жестокая, уродливая и совершенно безнадёжная. Я была не просто какой-то аномалией. Я была государственной преступницей. Еретичкой. И за мной теперь охотится не просто какой-то злодей-одиночка, а вся мощь государственной машины.

– Я же говорил тебе, Ната, – тихо сказал Дмитрий, снова накрывая мою руку своей. Его ладонь была тёплой и сильной. – Тебе нельзя здесь оставаться. Это смертельно опасно. Поехали со мной в столицу. Там, среди сотен тысяч людей, гораздо легче затеряться. Я найду тебе покровителей. В столице не все поддерживают безумные идеи князя. Есть люди, которые понимают ценность таких, как ты. Я спрячу тебя, я защищу.

Он смотрел на меня с такой искренней тревогой и заботой, что я на миг почти поверила ему. Почти поддалась, но потом я вспомнила его слова про «золотую клетку». И поняла, что он предлагает мне не свободу, а лишь смену хозяина. Из провинциальной ведьмы в столичную диковинку.

– Спасибо, Дмитрий, – я осторожно высвободила свою руку из его. – Я очень ценю твою заботу. Правда. Но я не могу убежать.

– Почему? – в его голосе прозвучало неподдельное изумление. – Ты же не самоубийца! За тобой пришлют не соколов, а настоящих солдат!

– Потому что это мой дом, – твёрдо сказала я, и сама удивилась силе, прозвучавшей в моём голосе. – Здесь мои друзья. И я буду его защищать.

«Вот это поворот! – присвистнул у меня в голове Шишок. – Хозяйка, ты в своём уме? Он же тебе золотые горы предлагает! Ну, или хотя бы золотую клетку с отборными орешками и личной служанкой! А ты – „защищать“! Кого? Этот городишко, где тебя ещё вчера все ведьмой называли и косились? Давай лучше в столицу! Там ярмарки, булочные с пирожными, и наверняка есть специальные магазины для очень важных и гениальных фамильяров! С подушечками из лебяжьего пуха! Подумай о моём комфорте!»

Дмитрий долго смотрел на меня, потом медленно покачал головой, словно не веря своим ушам.

– Ты очень смелая, Ната. И очень, очень глупая. Надеюсь, ты понимаешь, что в одиночку тебе с целым княжеством не справиться.

Он встал, поправил свой грязный кофтан и направился к выходу.

– Подумай ещё раз. Моё предложение в силе. Пока ещё.

Он ушёл, а я осталась сидеть посреди своей лавки, которая вдруг показалась такой хрупкой и беззащитной перед лицом надвигающейся угрозы. Мир за её стенами вдруг стал огромным, враждебным и очень-очень опасным. И этот мир шёл за мной.

* * *

Новость, принесённая Дмитрием, была не просто камнем, брошенным в наше сонное озерцо. Нет, это был целый метеорит, который врезался в воду, подняв со дна вековую грязь, дохлых рыб и утопленные телеги. Князь-механик! Смертная казнь за «старую магию»! Последние два слова особенно неприятно отдавались в ушах. Я, оказывается, не просто какая-то там провинциальной знахарка с необычным даром, а государственная преступница. Еретичка. И теперь за моей головой охотится не просто обиженный колдун, а вся мощь княжества с её шестерёнками, поршнями и полным отсутствием чувства юмора.

Страх оказался очень неприятной субстанцией. Липкой, холодной и на редкость приставучей. Он просачивался в каждую щель, заставляя меня подпрыгивать от любого скрипа и подозрительно коситься на собственную тень. Спать я практически перестала. А если и проваливалась в беспокойную дрёму, то мне тут же снились кошмары. Огромные, лязгающие механизмы с горящими рубиновыми глазами гонялись за мной по полям, а холодные железные пальцы хватали за горло, и я просыпалась с собственным криком на губах.

«Так, хозяйка, без паники! – пищал у меня в голове Шишок, который, кажется, заразился моей нервозностью и даже перестал воровать сушёные яблоки. – Соберись, тряпка! Ну, князь, ну, железяки! И что? Зато мы какие! Молодые, красивые, талантливые! И амулеты-невидимки у нас есть! Помнишь? Правда, они работают через раз и только на маленьких мышей, но это детали! Я считаю, лучший способ борьбы со страхом – это вкусный и плотный ужин! Помнишь того поросёнка, которого ты от депрессии спасла? Он так тебе благодарен был! Давай его запечём! Это будет ужин благодарности! Он будет счастлив пожертвовать собой ради нашего спокойствия!»

Аглая, видя мои круги под глазами и дёргающийся глаз, молча вливала в меня литры успокоительных отваров. От них я становилась похожей на варёный овощ – сонной, апатичной и пускающей слюни. Фёдор, наш местный богатырь, нахмурился ещё сильнее, чем обычно, и теперь буквально поселился на крыльце нашей лавки, распугивая своим видом последних клиентов. Он был похож на угрюмую каменную статую с дубиной. А Дмитрий… Дмитрий уехал, пообещав вернуться. И его предложение о «золотой клетке» с каждым днём казалось мне всё более привлекательным. Уж лучше быть красивой птичкой в клетке, чем затравленным зверьком, за которым гонится стая механических псов.

И вот, в один из таких особенно тоскливых дней, когда дождь барабанил по крыше, а в лавке стоял густой аромат валерьянки и вселенской безысходности, колокольчик над дверью жалобно звякнул. Я лениво подняла голову, ожидая увидеть очередную бабульку с жалобой на ломоту в костях, но на пороге стояла совершенно незнакомая женщина.

Она была уже немолода, но её спина была прямой, как стрела, а подбородок вздёрнут с таким царственным достоинством, что я невольно перестала сутулиться. Одета она была просто, но дорого: тёмно-зелёное дорожное платье из плотного сукна, волосы убраны в тугой узел на затылке. Никаких побрякушек, только простое серебряное кольцо. Но вот глаза… Глаза у неё были невероятные. Светло-серые, почти прозрачные, они смотрели так спокойно и так всезнающе, что мне на секунду показалось, будто она видит не только меня, но и всего моего колючего, писклявого фамильяра, который притаился в кармане фартука.

– Доброго вам дня, – произнесла женщина. Голос у неё был тихий, но такой властный, что я чуть по стойке «смирно» не вытянулась. – Я путешественница. Проездом в ваших краях. Слышала, живёт здесь целительница, что чудеса творит.

Она вроде бы смотрела на Аглаю, но я кожей чувствовала, что каждое её слово – это камушек в мой огород.

– Чем можем служить, госпожа? – вежливо, но сдержанно спросила Аглая, откладывая вязание.

– Пустяки, право, – отмахнулась гостья. – Дорога утомила. Хотелось бы чего-нибудь для бодрости духа и ясности ума. А то от этой тряски в повозке все мысли в кучу сбились.

Она говорила о простых вещах, но взгляд её простым не был. Она не смотрела – она сканировала. Оценивала. Я видела, как её глаза-буравчики прошлись по полкам с травами, задержались на моих амулетах, скользнули по старым книгам. Её взгляд был острым и точным, как инструмент хирурга.

Аглая уже потянулась было за банкой с проверенным тонизирующим сбором, но незнакомка остановила её лёгким движением руки.

– Пусть ваша ученица соберёт мне что-нибудь. На свой вкус. Говорят, у неё особый дар.

Сердце ухнуло куда-то в пятки. Экзамен! Аглая молча кивнула мне, и я, чувствуя себя первоклашкой у доски, подошла к полкам. Что ей дать? Обычную мяту с чабрецом? Или что-то посильнее, из-под прилавка? Я решила довериться чутью. Взяла щепотку бодрящего лимонника, чтобы прогнать усталость, добавила немного зверобоя – он разгоняет тёмные мысли, и несколько лепестков вереска – для ясности взгляда.

Пока я, дрожащими руками, перетирала травы в ступке, женщина не сводила с меня своих пронзительных глаз.

– Скажи-ка мне, дитя, – вдруг тихо спросила она. – Что, по-твоему, важнее: старые знания, что веками передаются из уст в уста, или новые, что рождаются из пытливости ума и смелости рук?

Вопрос был с подвохом. Я это сразу поняла. Она говорила не о травах. Она говорила о магии и механизмах. О войне, которая вот-вот должна была разорвать наш мир на части.

«Отвечай, что важнее всего – обед по расписанию! – немедленно встрял Шишок со своими ценными советами. – И чтобы орешки были свежие, а не прошлогодние! Вот она, главная мудрость веков! Любой дурак тебе это скажет! А она, видать, не дура, раз такие вопросы задаёт!»

– Я думаю, – осторожно начала я, не поднимая головы и старательно растирая в порошок последний лепесток, – Что важен не возраст знания, а то, служит ли оно добру. И старый корень может исцелить, и новый механизм – помочь. Главное, чтобы в руках, которые их держат, было не зло, а желание помочь.

Женщина долго молчала. Я чувствовала, как её взгляд буквально сверлит мне макушку. Потом она тихо хмыкнула, и в этом простом звуке мне послышалось явное одобрение.

Я протянула ей холщовый мешочек с готовым сбором. Она взяла его, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. От неё исходила волна такой спокойной и уверенной силы, что я на миг забыла, как дышать.

– Сколько я вам должна? – спросила она.

– Это подарок, – пискнула я.

Она чуть заметно улыбнулась одними уголками губ.

– Я не привыкла принимать подарки.

Женщина достала из потайного кармашка на поясе одну-единственную монету и положила на прилавок. Монета была золотой, но совсем не такой, как у купцов. Старая, тяжёлая, с профилем какого-то древнего бородатого царя.

– Ты мудрее своих лет, дитя, – сказала она, уже стоя на пороге. – И сердце у тебя на месте. Береги его. В наше смутное время это самая большая редкость и самая желанная мишень.

Она ушла так же тихо, как и появилась, оставив после себя запах грозы и тяжёлую золотую монету на столе.

Я взяла её в руку. Монета была тёплой, почти горячей.

– Кто… кто это был? – прошептала я, глядя на Аглаю.

Наставница медленно подошла к столу, взяла монету и долго её разглядывала. На её лице отразилось такое изумление, что я даже испугалась.

– Если я не ошибаюсь, – выдохнула она, – то это была сама Василиса. Советница царя-батюшки. Говорят, она мудрее всех мудрецов и видит то, что скрыто от глаз простых смертных.

Аглая посмотрела на меня, и в её глазах я впервые увидела не просто страх, а почти священный ужас.

– О тебе услышали, Ната. Не просто в столице. О тебе услышали на самом-самом верху.