* * *

Возвращение в Вересково ощущалось так, будто я вернулась в дом своего детства, где точно знала, что под кроватью живёт голодный и очень злой монстр. Снаружи, вроде бы, ничего не изменилось: всё те же покосившиеся домишки с резными ставнями, та же разбитая дорога, превратившаяся после дождей в грязное месиво, тот же родной запах печного дыма, свежего хлеба и, чего уж там, навоза. Но что-то неуловимо поменялось в самом воздухе. Он стал густым и тягучим, словно кисель, и был насквозь пропитан страхом, липким, как паутина.

Раньше, завидев меня, местные начинали шушукаться за спиной, теперь же они просто молча опускали глаза и торопились юркнуть в свои дома. Будто я не просто ведьма, а ходячая чума. Даже вездесущие механические соколы, эти назойливые железные птички князя, куда-то подевались. И эта звенящая тишина в небе пугала куда больше, чем их привычное безмолвное патрулирование.

– Что-то тут неладно, – пропищал Шишок, который сейчас изо всех сил цеплялся за воротник моего плаща. – Слишком тихо. Прямо как перед грозой. Или перед тем, как хозяйка таверны объявляет, что бесплатная выпивка кончилась. И то, и другое – предвестники катастрофы вселенского масштаба!

Мы почти дошли до нашей маленькой лавки, как из-за угла, словно ошпаренный, вылетел Дмитрий. Он был бледен, как полотно, его дорогой дорожный кофтан был забрызган грязью с ног до головы, а обычно идеальная причёска напоминала воронье гнездо после урагана.

– Ната! Слава всем богам, ты вернулась! – выдохнул он, сграбастав меня за руку. Его ладонь была ледяной и липкой от пота. – Я уж думал, всё, не успею!

– Что стряслось, Дмитрий? – спросила я, чувствуя, как сердце испуганно ёкнуло и пропустило удар. – Ты на себя не похож. Что, в столице все зеркала разом разбились?

– Хуже, Ната, намного хуже! – он панически огляделся по сторонам, словно боялся, что нас подслушивают даже заборы, и потащил меня в ближайший проулок. – Я прямиком из столицы. Новости такие, что хуже не придумаешь. Наш обожаемый Железный Князь, кажется, окончательно с катушек съехал.

Он судорожно вздохнул, пытаясь унять дрожь в голосе, но получалось у него так себе.

– Он издал новый указ. Официальный, с печатью! Вся магия теперь вне закона.

– Вне закона? – я удивлённо вскинула бровь. – Это как получается? Хотя, зная нашего князя…

– А вот так! – горько усмехнулся Дмитрий. – Любое колдовство, знахарство, общение с духами, заговоры на удачу и даже приворотные зелья, которые не были одобрены лично им и его механической академией, теперь считаются государственной изменой. Понимаешь? Это, Ната, объявление войны. Самая настоящая, открытая охота на ведьм. На таких, как травница Аглая. На таких, как ты.

«Охота на ведьм? – панически запищал у меня в голове Шишок. – Это что-то вроде охоты на уток? Только вместо уток – мы, а вместо ружья – большой-большой костёр? Хозяйка, мне это решительно не нравится! Категорически! Срочно пакуй чемоданы! То есть, меня. Пакуй меня в самый дальний мешок с картошкой и делай вид, что ты просто мешок с картошкой!»

– Но и это ещё не самое страшное, – продолжал Дмитрий, и его глаза потемнели от ужаса. – Для исполнения указа, для «очищения земель от скверны старой магии», как-то там по красивому написано, он посылает по городам и весям своих цепных псов. Инквизиторов.

– Инквизиторов? – это словечко было мне знакомо из прошлой жизни, и от него по спине пробежал неприятный холодок. Звучало оно совсем не дружелюбно.

– Фанатиков, преданных ему до мозга костей, – кивнул Дмитрий. – Людей, которые видят чёрную магию в каждом скрипучем дереве и в каждом косом взгляде. И один из них, самый известный своей жестокостью и беспощадностью, некто Малюта, едет сюда. В наше Вересково. И едет он специально за тобой.

Мир вокруг меня качнулся, а в ушах зазвенело. Всё. Кажется, игра в прятки закончилась. Монстр не просто вылез из-под кровати. Он уже выламывал мою дверь.

– Он будет здесь через пару-тройку дней, – с отчаянием в голосе прошептал Дмитрий. – Ната, ты просто не понимаешь! Этот Малюта – он не человек, он машина для убийств! С ним нельзя договориться! Его нельзя подкупить или обмануть! Он не Алёша Попович, который испугается и сбежит при виде твоих фокусов. Он сам – ходячий ужас. Он будет пытать, жечь, убивать, пока не искоренит всё, что ему покажется неправильным.

Он снова вцепился в мои руки, и его пальцы больно сжали мои плечи.

– Уезжай со мной! Прямо сейчас! Пока ещё есть время! Мы уедем в столицу, я спрячу тебя в своём доме, найду покровителей! Здесь тебе конец, ты слышишь меня? Конец!

Я смотрела в его испуганные, мечущиеся глаза. Он был прав. Бежать. Это был самый логичный, самый правильный и, безусловно, самый безопасный выход. Спрятаться в его «золотой клетке», переждать бурю, пока всё не уляжется.

Но потом я вспомнила тёплые руки Аглаи, что обнимали меня, когда мне было страшно, молчаливую преданность охотника Фёдора, благодарные глаза спасённой от лихорадки девочки, даже ворчливого, но такого родного Шишка. Это был мой новый мир. Мой новый дом. И я не собиралась отдавать его без боя какому-то заезжему фанатику.

– Нет, Дмитрий, – тихо, но на удивление твёрдо сказала я, высвобождая свои руки из его хватки. – Я не побегу.

– Ты с ума сошла! – он посмотрел на меня, как на сумасшедшую. – Это же чистое самоубийство!

– Может быть, – я посмотрела ему прямо в глаза, и, к своему удивлению, не почувствовала ни капли страха. Только холодную, звенящую ярость и какое-то весёлое упрямство. – Но если уж мне суждено сгореть на костре, то я постараюсь, чтобы от этого костра загорелся весь его хвалёный железный курятник.

Я развернулась и, не оглядываясь, пошла прочь, оставив его одного стоять посреди грязного проулка с открытым ртом. Я шла к нашей лавке, к своему дому. И я точно знала, что иду навстречу своей судьбе.

Инквизитор едет. Ну что ж. Будем встречать. Хлебом-солью и парочкой неприятных сюрпризов.

«Хозяйка, ты окончательно рехнулась, – обречённо простонал у меня в голове Шишок. – Ну всё, прощайте, мои любимые орешки! Прощай, спокойная и сытая жизнь! Здравствуй, весёлая компания из дядьки с факелом и очень-очень горячего костра. Искренне надеюсь, что перед сожжением они хотя бы покормят. В последний раз. Желательно чем-нибудь вкусненьким».

Глава 27

Два дня наше сонное Вересково гудело, как растревоженный улей в ожидании казни. Воздух так наэлектризовался, что, казалось, чиркни спичкой – и всё полыхнёт синим пламенем. Люди почти не высовывались из домов, а если и приходилось бежать к колодцу за водой, то делали это с такой опаской, будто за каждым забором их поджидал тот самый страшный Малюта, чтобы утащить в свои подвалы. Даже деревенские собаки поджали хвосты и попрятались по конурам. Деревня превратилась в один большой испуганный комок, который ждал, когда же на него обрушится кара небесная.

Я, если честно, тоже была не в своей тарелке. Сон покинул меня, заменённый нервной дрожью от каждого скрипа половицы. Моим основным рационом стал успокоительный отвар знахарки Аглаи. На вкус он напоминал заваренные портянки старого солдата, но, как ни странно, немного отпускало. Фёдор, мой молчаливый телохранитель, так и не сдвинулся с крыльца моей лавки, превратившись в его неотъемлемую, очень хмурую и надёжную часть. Он без устали точил свой огромный топор, перебирал стрелы и буравил взглядом единственную дорогу, что вела к нам из города.

– Хозяйка, а может, он передумал? – с отчаянной надеждой пропищал у меня в голове Шишок. Мой фамильяр от стресса совершенно потерял аппетит, что было на него совсем не похоже, и теперь просто висел у меня на плече, изображая колючий комок вселенской скорби. – Может, он по дороге в овраг свалился? Или его волками заело? А может, он просто карту вверх ногами держал и уехал в другую сторону? Я слышал, у этих инквизиторов топографический кретинизм – профессиональное заболевание!

– Даже не надейся, – мысленно ответила я, тяжело вздыхая. – Такие, как он, в овраги не падают. Они их для других роют.

И он, конечно же, приехал. На исходе третьего дня.

Мы сначала его не увидели, а услышали. Но это был не бряцающий лязг доспехов и не разудалый конский топот. Это была тишина. Гробовая, давящая, от которой закладывало уши. Такая тишина бывает только перед самой жуткой грозой. Селяне, почуяв неладное, начали робко выглядывать из-за занавесок, а потом, осмелев, и на улицу высыпали. Все нутром чуяли – началось.

На центральную площадь, прямиком к клетке, где сидела моя пленённая механическая лиса, выехал одинокий всадник. И вся деревня, как один человек, дружно выдохнула: «Мать честная…».

Это был не Малюта.

И это был не мрачный палач в чёрном, с капюшоном до самого носа. На вороном коне, который под ним казался игрушечным пони, сидел… Илья Муромец. Самый настоящий, былинный.

Я его тут же узнала, хоть до этого и видела лишь на картинках в книжках из своей прошлой жизни. Огромный, как скала, в простой, но крепкой кольчуге, повидавшей не одну сотню битв. На голове – старый, весь в отметинах от ударов шлем, из-под которого выбивались густые чёрные волосы, тронутые сединой. Никакого пафоса, никакой позолоты. Только сталь, время и шрамы. А лицо… Лицо у него было спокойное и усталое, как у медведя, который только что проснулся после долгой зимы. Морщины изрезали его, как овраги – землю, но во взгляде чувствовалась такая несокрушимая мощь, что коленки сами собой подгибались.

Он был совсем не похож на смазливого Алёшу Поповича, этого самовлюблённого франта. Он был настоящим. И от этого по спине бежал уже не просто холодок, а целый табун ледяных мурашек.

– Ой, мамочки… – просипел Шишок мне на ухо, вцепившись в мою рубаху всеми своими иголками так, что я зашипела. – Вот это… мужчина. Хозяйка, кажется, у нас наметились неприятности. Большие. Очень-очень большие. Размером примерно с этого дяденьку.

Богатырь не спеша слез с коня. Двигался он медленно, основательно, словно каждый его шаг весил пуд. Он даже не взглянул на толпу, которая расступалась перед ним, как река перед скалой. Он подошёл прямиком к клетке с лисой. Долго, очень долго смотрел на неё, а потом протянул свою ручищу, размером с две моих, и провёл пальцем по металлическому боку.

– Железо, – сказал он глухо, будто со дна бочки. Голос его прокатился по площади, и все вздрогнули. – Мёртвое железо.

Потом он повернулся к нам, к застывшей в немом ужасе толпе. Взгляд у него был тяжёлый, как мельничный жёрнов, но злым он не был. В нём читалась лишь бесконечная усталость и железобетонная уверенность в собственной правоте.

– Я прислан сюда князем Глебом, – произнёс он, и каждое слово было весомым, как булыжник. – Чтобы избавить эту землю от скверны. От колдовства, что калечит души и искажает наш мир.

Он говорил не как судья или палач. Он говорил, как лекарь, который пришёл удалить больную опухоль. Он свято верил в то, что делает правое дело. Верил, что служит своему князю и спасает нас, дураков, от нас самих.

– До меня дошли слухи, что в вашей деревне поселилась ведьма, – продолжил он, и его спокойный взгляд начал медленно сканировать толпу, останавливаясь на каждом лице. – Ведьма, что балуется с железными игрушками, отнимает у смерти тех, кому пора на покой, и смущает умы простых людей.

Толпа испуганно загудела, люди начали коситься друг на друга, а кое-кто, особо смелый, даже незаметно ткнул пальцем в сторону моей лавки. Спасибо, добрый люди.

– Я не ищу виноватых, – его голос стал ещё твёрже, не оставляя сомнений. – Я ищу истину. И я её найду. Пусть та, о ком говорят, выйдет сама. Я обещаю ей справедливый суд. По закону княжескому и по совести богатырской.

Он замолчал. В наступившей тишине кто-то из детей не выдержал и испуганно заплакал.