Я стояла, зажатая в толпе, рядом с Фёдором, который сжал кулаки до белых костяшек, и чувствовала, как ноги превращаются в вату. Ну всё. Приехали. Против такого врага не помогут ни мои отвары, ни хитроумные механизмы, ни даже моя «дикая сила». Как, скажите на милость, бороться с человеком, который искренне считает себя воплощением добра? Как победить ходячую легенду?

Он не был злодеем из сказки. Он был солдатом. Честным, прямым и абсолютно убеждённым в своей правоте. И именно это делало его самым страшным противником, какого только можно было вообразить.

* * *

На площади стало так тихо. Только что люди испуганно шептались, а теперь боялись даже вздохнуть. Посреди этого замершего моря людей стоял Илья Муромец. Огромный, спокойный, словно скала, он медленно обводил толпу тяжёлым взглядом. Он не то чтобы кого-то искал, нет. Он просто ждал. И от этого его молчаливого ожидания мороз шёл по коже похлеще любой угрозы.

– Я не выйду, – прошептала я, судорожно вцепившись в рукав Фёдора. Мои ладони вспотели, а сердце колотилось где-то в горле. – Он же… он же меня на месте в уголёк превратит одним взглядом!

– Не превратит, – так же тихо ответил охотник, не отрывая взгляда от богатыря. – Он не из таких. Он сначала будет судить по закону. А это, знаешь ли, ещё хуже бывает.

Но моего решения никто и не спрашивал. Илья, видимо, устав ждать, пока совесть в ком-то проснётся, двинулся вперёд. Медленно, но так неотвратимо, что я поняла – он идёт к нам. Прямиком к нашей травной лавке. Толпа тут же почтительно расступилась, образуя для него широкий коридор. Фёдор сделал шаг вперёд, пытаясь загородить меня своей широкой спиной, его рука сама собой легла на рукоять верного топора.

– Не надо, – остановила я его, дёрнув за рукав. – Силой тут ничего не решишь. Только хуже сделаешь.

Богатырь подошёл к нашему крыльцу и остановился. Его взгляд упёрся в Фёдора. Два воина, два защитника, два совершенно разных мира сошлись в одном безмолвном поединке взглядов.

– Отойди, добрый молодец, – спокойно, без капли злости или угрозы, произнёс Илья. Голос у него был низкий и гулкий, как колокол. – Не мешай правосудию свершиться.

– Она не ведьма, – глухо, но твёрдо ответил Фёдор. – Она людям помогает.

– Это решать не тебе и не мне, – с тяжёлым вздохом ответил богатырь. – А закону. Так что отойди. Не хочу я кровь понапрасну проливать.

Он не кричал, не угрожал, но в его голосе звучала такая древняя и несокрушимая мощь, что Фёдор, скрипнув зубами, всё же медленно отступил в сторону. Илья коротко кивнул ему, словно отдавая дань уважения за смелость, и шагнул через порог в нашу лавку.

Внутри было тихо и густо пахло сушёными травами. Аглая стояла за прилавком, прямая и гордая, как царица. В её глазах не было и тени страха, только холодное достоинство. Я же, наоборот, съёжилась за её спиной, чувствуя себя нашкодившим щенком, которого сейчас будут тыкать носом.

«Ну всё, приплыли, – раздался в моей голове панический писк Шишка. – Сейчас будет обыск с пристрастием! Хозяйка, быстро прячь меня! Вон в тот мешок с мукой! И скажи, что я – булочка! Очень чёрствая и совсем невкусная булочка! И вообще, у меня алиби – я весь день спал, свидетели есть!»

Но Илья не стал ничего крушить или переворачивать. Он медленно, с каким-то хозяйским видом, обошёл нашу скромную лавку. Его внимательный взгляд скользил по полкам, задерживаясь то на пучках трав, то на склянках с отварами, то на старых книгах в потёртых кожаных переплётах.

– Аглая, дочь Светозара, – негромко произнёс он, и я поняла, что он знает о ней всё, что нужно. – Давно я не видел таких запасов. Всё по старым правилам хранишь. Корешок к корешку, травка к травке.

– Как учили, так и храню, – сдержанно, не без гордости, ответила Аглая.

– Учили-то правильно, спору нет, – кивнул богатырь. – Да только времена нынче другие пошли. То, что раньше лечило, теперь, как говорят, калечит.

Он подошёл к столу, за которым обычно работала я, и взял в руки один из моих амулетов-невидимок. Повертел его в своих огромных, как медвежьи лапы, руках.

– А это что за узелки чудные? Не по-нашему плетёные.

– Обереги, – пискнула я, выглядывая из-за спины Аглаи. – От дурного глаза… и прочих напастей.

– От дурного глаза, значит, – хмыкнул он, и в его глазах промелькнула тень усмешки. – А от княжеского указа уберечь смогут?

Он положил амулет на место и продолжил осмотр. Он не рылся, не швырял вещи. Он действовал методично и неотвратимо, как сама судьба. Открывал каждую баночку, нюхал каждый порошок. Некоторые травы он, кажется, узнавал и даже одобрительно кивал.

– Ромашка… Это дело доброе. От живота помогает. А это что? Зверобой? Тоже вещь полезная, тоску гонит и сон крепкий дарит.

Но потом его взгляд упал на полку, где стояли мои, так сказать, «авторские» зелья. Он взял склянку с остатками зелья ржавчины. Открыл, осторожно понюхал и нахмурился.

– А это что за отрава? Пахнет болотом и мёртвым железом.

– От хвори железной, – тут же нашлась Аглая. – Нынче такая по лесу ходит, скот губит.

Илья долго смотрел на неё, потом перевёл взгляд на меня. Он ничего не сказал, но я поняла – не поверил ни единому слову. Он поставил склянку на место и взял в руки одну из книг, которую я пыталась изучать. Древний фолиант, который мне дала Аглая. Он с трудом, по слогам, начал читать непонятные руны.

– «Сила земли, сила воды…» – бормотал он себе под нос. – Всё по-старому. По-дедовски.

Он перелистал ещё несколько страниц и с шумом захлопнул книгу, подняв в воздух облачко пыли.

– Тёмной магией тут и не пахнет. Обычное деревенское знахарство. Запрещённое, да. Но не злое.

У меня внутри что-то робко пискнуло. Надежда. Маленькая, слабенькая, но такая желанная. Неужели пронесло?

Но Илья повернулся ко мне. И его взгляд стал таким тяжёлым, что я снова инстинктивно вжалась в Аглаю.

– А вот с тобой, девица, всё не так просто.

Он подошёл ко мне почти вплотную. От него пахло дорогой, пылью и чем-то ещё – силой. Настоящей, древней, от которой по спине бежали мурашки.

– Старосту от смерти спасла. Но не травами. Железных тварей остановила. Но не заговором. Я говорил со свидетелями. Они видели свет. Яркий, золотой. Такой свет не от ромашки бывает.

Он замолчал, глядя на меня в упор. Ждал ответа. А что я могла ему сказать? Правду?

– Я… я не знаю, – пролепетала я, чувствуя, как краснеют щёки. – Оно как-то само получилось.

– Само, значит, – он снова хмыкнул. – Что ж. Раз само, то и проверим.

Он отошёл на середину комнаты и снова обвёл её взглядом. Его глаза остановились на старом, треснувшем глиняном горшке, в котором Аглая держала букетик сухих васильков.

– Вот тебе моя проверка, целительница. Если твоя сила от света, ты докажешь это. А если от тьмы – она сама себя и выдаст.

Он указал своей огромной рукой на несчастный горшок.

– Собери его. Силой своей. Не прикасаясь. Чтобы стал он снова целым, как в тот день, когда его из глины слепили. А потом наполни его водой. Чистой, родниковой. И чтобы в той воде вырос цветок. Живой.

Я уставилась на него, как на сумасшедшего. Что?! Собрать разбитый горшок? Силой мысли? Да я стакан-то посинить не смогла, а тут такое!

– Но… это же невозможно! – вырвалось у меня.

– Для тёмной магии – да, – спокойно, как о погоде, ответил Илья. – Тьма умеет только разрушать. Ломать, убивать, портить. А вот свет… свет умеет творить. Созидать. Исцелять не только живое, но и мёртвое. Если в тебе есть хоть искра божья, ты справишься. А если нет…

Он не договорил, но я и так всё поняла. Это был не просто тест. Это был приговор. И у меня не было ни единого шанса его исполнить.

«Ну всё, хозяйка, это финиш, – обречённо простонал у меня в голове Шишок. – Приехали. Горшок он захотел! Цветочек! Может, ему ещё спеть и сплясать? Я же говорил, надо было бежать! А теперь что? Будем тут стоять и глупо хлопать глазами, пока он топор свой точить не начнёт? Хотя… погоди-ка… А если попробовать? Вдруг получится? Хуже-то уже точно не будет, верно? Терять-то нам всё равно нечего!»

Глава 28

Я стояла, как громом поражённая, и тупо смотрела на треснувший горшок. В голове гудел белый шум. Собрать. Наполнить. Вырастить. Да он, наверное, издевается! Это же не просто невозможно, это какая-то злая, изощрённая насмешка. Я чувствовала, как по щекам начинают ползти горячие, злые слёзы бессилия. Ну всё, допрыгалась, ведьма-самоучка. Сейчас этот ходячий памятник самому себе поймёт, что я – пустышка, и пустит меня на растопку для своей походной бани. А может, и того хуже.

Илья Муромец стоял посреди лавки, скрестив на могучей груди руки, и ждал. Он был спокоен, как скала, и от этого его спокойствия становилось ещё страшнее. Он не торопил, не угрожал, даже бровью не вёл. Он просто дал мне верёвку и мыло и теперь терпеливо ждал, когда я сама намылю верёвку и сделаю всё остальное. От его молчаливого ожидания по спине бежали мурашки.

«Так, хозяйка, без паники! – раздался в моей голове отчаянный писк Шишка. – Главное – не показывать ему, что мы в полной, просто тотальной панике! Делай умное лицо! Сосредоточенное! Будто ты сейчас как соберёшь этот горшок, как наполнишь, как вырастишь! А сама думай! Думай, как мы будем отсюда драпать! Может, подкоп сделаем? Или притворимся мёртвыми? Я умею очень убедительно притворяться мёртвой шишкой! Хочешь, покажу?»

Я сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Но вместо того, чтобы думать о горшке, я вдруг посмотрела на Илью. На его начищенные до блеска сапоги, на дорогие перчатки из толстой кожи, которые он снял и небрежно бросил на лавку. И в моей голове, вместо паники, вдруг родилась совершенно дикая, абсурдная и до колик смешная мысль. А что, если…

«Шишок, – мысленно позвала я, стараясь, чтобы мой внутренний голос не дрожал от предвкушения. – У меня есть идея получше. План „Б“. Точнее, план „Ш“, в твою честь.»

«В мою честь? – тут же оживился фамильяр. – Одобряю! Что делать надо? Станцевать? Спеть? Рассказать ему смешной анекдот про двух червяков? Я как раз новый выучил!»

«Почти, – хитро улыбнулась я. – Видишь перчатки на лавке? Сделай так, чтобы одной там не стало.»

Шишок на мгновение замер, осмысливая гениальность и одновременно наглость моего плана. А потом его глазки-бусинки азартно блеснули.

«Хозяйка, да ты гений! Злой, коварный, но гений! Это будет мой звёздный час! За такую работу с тебя не просто орешек, а целый мешок! И личная благодарность в письменном виде!»

И он приступил к исполнению. Пока я, для отвода глаз, делала вид, что вхожу в глубокий магический транс – медленно дышала, закатывала глаза и что-то там бормотала себе под нос, – мой маленький диверсант бесшумной тенью соскользнул с моего плеча. Он, как заправский воришка, подкрался к лавке и, ухватившись за край перчатки, начал потихоньку стаскивать её на пол. Это было то ещё зрелище: крохотная шишка против огромной кожаной перчатки. Но он справился.

Илья, который до этого буравил меня своим тяжёлым взглядом, вдруг нахмурился. Он обвёл лавку рассеянным взглядом, будто что-то искал. Потом его взгляд упал на лавку, где лежала одна-единственная перчатка. Он снова нахмурился, подошёл, поднял её, повертел в руках, заглянул под лавку. Второй перчатки нигде не было.

– Странно, – пробормотал он себе под нос, и в его голосе прозвучало лёгкое недоумение. – Только что ведь здесь была.

Он почесал в затылке, огляделся ещё раз, проверил карманы и, так ничего и не найдя, снова уставился на меня, пытаясь вернуть себе грозный и суровый вид. Но получалось уже не очень. В его глазах плескалось недоумение.

Я же, едва сдерживая смех, перешла ко второй фазе нашего плана.

«Шишок, – мысленно скомандовала я. – Видишь его нос? Сделай так, чтобы ему очень-очень захотелось чихнуть.»

«Будет исполнено, мой генерал! – радостно пискнул фамильяр. Он где-то раздобыл длинную соломинку и теперь, как заправский снайпер, подкрадывался к богатырю сзади. – Операция „Щекотка“ начинается!»