Илья, будто очнувшись от своих мыслей, медленно повернул голову, услышав тяжёлую поступь. И вот они сошлись посреди пустой площади, два каменных утёса. Один – прославленный герой, уставший от своей славы и разочарованный в собственной миссии. А второй – мой Фёдор, простой лесной охотник, который признавал только один закон – закон своего сердца.

– Я же сказал, не дам её в обиду, – глухо, но так отчётливо, что каждое слово эхом разнеслось в наступившей тишине, произнёс Фёдор. Он встал прямо перед богатырём. Да, он был ниже ростом, но в его взгляде горело столько несгибаемого упрямства, что, казалось, он и гору мог бы остановить, вздумай она покатиться на нашу лавку. – И тебе не дам.

Илья смотрел на него долго-долго. В его взгляде не было злости, скорее какая-то тяжёлая, почти отцовская печаль.

– Я вижу, ты хороший воин, – наконец сказал он, и голос его прозвучал устало. – И сердце у тебя правильное. Но ты идёшь против закона. Против воли самого князя.

– Мой закон – здесь, – Фёдор коротко мотнул головой в сторону нашего дома. – Она людям помогает, а не вредит. Детей от хвори лечит, старикам мази даёт. А ты пришёл с мечом туда, где нужен всего лишь лист подорожника.

Это были очень простые слова, но они, кажется, ранили Илью сильнее любого острого клинка. Потому что это была чистая правда. Та самая, которую он только что сам увидел.

– Ты же знаешь, что я не могу отступить, – с тяжёлым вздохом проговорил богатырь. – У меня приказ.

– И я не отступлю, – так же спокойно ответил Фёдор. Он даже не коснулся топора, что висел у него на поясе. Он просто стоял и смотрел. И в этом его гранитном спокойствии было куда больше угрозы, чем в любом воинственном крике. – Хочешь забрать её – попробуй сначала забрать меня.

* * *

Воздух на площади загустел, стал тяжёлым, как перед грозой. Я смотрела на них, на этих двух невероятных мужчин, готовых в любую секунду сойтись в смертельной схватке из-за меня, и почувствовала, как по щекам потекли горячие слёзы. Но я плакала не от страха. Я плакала от гордости. За него. За моего угрюмого, нелюдимого, но такого надёжного Фёдора, который без единого сомнения встал на пути у самой истории.

Илья ещё мгновение смотрел на него, на его упрямо сжатые губы, на руку, что так и не легла на топор, но была готова сделать это в любой миг. А потом случилось то, чего я никак не могла ожидать. Он отвёл взгляд. Первым.

– Мне нужно подумать, – глухо пробормотал он, и в его голосе я впервые услышала не сталь приказа, а простую человеческую усталость.

Он резко развернулся и, больше ни на кого не глядя, пошёл прочь. Его широкие шаги гулко отдавались в тишине, пока он не скрылся в доме старосты, где его определили на постой.

Фёдор так и остался стоять один посреди площади, провожая его долгим взглядом. Он не победил. Но он и не проиграл. Он просто показал, что есть сила, которая поважнее любого княжеского приказа. Сила верности и правды.

«Ничего себе! – восхищённо присвистнул у меня в голове Шишок, который, кажется, от напряжения даже дышать забыл. – Хозяйка, ты это видела?! Да наш хмурый дядька-то, оказывается, не просто медведь, а целый медведь-шатун! С таким не то что спорить, дышать рядом страшно! Он же сейчас эту ходячую былину одним только взглядом на запчасти разобрал! Я в полном восторге! Всё, официально заявляю: забудь про того павлина с его орешками! Этот – в сто раз круче! Срочно вносим его в список главных претендентов на почётную должность чесальщика моей спинки! Я требую!»

Я смотрела на широкую, надёжную спину Фёдора, и чувствовала, как в груди что-то тёплое и большое окончательно и бесповоротно перевернулось. Кажется, моё глупое сердце только что сделало свой главный выбор. И я была уверена, что он – единственно правильный.

* * *

Вечер окутал Вересково, и городок замер, словно мышка под веником. Никто не смел и лишний раз вздохнуть. Все ждали, что же будет дальше, после того как наш Фёдор сцепился с богатырём Ильёй Муромцем. Сам богатырь заперся в доме старосты и сидел там тише воды, ниже травы. Может, думу думал, а может, меч свой точил – кто его знает. От этой неизвестности по спинам бегали мурашки, да такие крупные, что впору было их собирать и солить на зиму.

Я же сидела в нашей маленькой лавке, которую теперь можно было назвать крепостью. Мои защитники были рядом. Фёдор, хмурый, как осенняя туча, подпирал плечом дверной косяк, готовый в любой миг дать отпор. Наставница моя, Аглая, делала вид, что перебирает лечебные травы, но я-то видела, как подрагивают её пальцы и как она то и дело бросает испуганные взгляды на дверь. А я… я просто сидела на лавке и старалась дышать ровно. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Получалось не очень. Сердце колотилось где-то в горле.

И тут дверь нашей лавки-крепости снова распахнулась. На пороге, сияя улыбкой, стоял Дмитрий. Фёдор дёрнулся, его рука сама потянулась к топору, что стоял у двери. Но купец лишь лениво махнул рукой.

– Убери свою железку, лесоруб, – бросил он, даже не посмотрев на Фёдора. – Сегодня воевать будем не топорами, а головой. Моей, разумеется.

Он подошёл ко мне так близко, что я почувствовала запах мёда и чего-то ещё. В его глазах плясали такие весёлые и хитрые бесенята, что я против воли засмотрелась. Ну до чего же хорош, разбойник!

– Не бойся, моя прекрасная ведьмочка, – он подмигнул мне так, будто мы с ним были старыми друзьями, которые затеяли весёлую шалость. – Помахать кулаками не получилось, значит придётся хитрить. Хитрость – это всегда красиво и изящно.

С этими словами он развернулся и, насвистывая какую-то весёлую мелодию, пошёл прямиком в таверну.

Таверна, где обычно стоял шум и гам, сегодня была пустой и тихой. Хозяин испуганно выглядывал из-за стойки. Лишь в самом дальнем и тёмном углу, за большим дубовым столом, сидел Илья Муромец. Он был один. Перед ним стояла кружка с квасом, к которой он даже не притронулся. Богатырь смотрел в неё так, будто на дне был написан ответ на самый главный вопрос в его жизни.

Дмитрий, не обращая внимания на перепуганного хозяина, широким шагом прошёл через всю таверну и без спроса плюхнулся на скамью напротив богатыря.

– Тяжела служба государева, а, воевода? – начал он так просто, будто они сто лет были знакомы.

Илья медленно, очень медленно поднял на него свои уставшие глаза. Взгляд у него был тяжёлый, как камень.

– Чего тебе надобно, купец? Пришёл посмеяться над чужим горем?

– Что ты, что ты, – мягко улыбнулся Дмитрий. – Совсем наоборот. Пришёл помочь. Вижу ведь, как душа твоя мается. Разрывается между приказом княжеским, который надо исполнить, и совестью богатырской, которая не велит.

Дмитрий неторопливо достал из-за пазухи старый свиток, перевязанный какой-то выцветшей тряпочкой, и положил его на стол. Свиток был из такого древнего и жёлтого пергамента, что, казалось, рассыплется от одного прикосновения.

– Я человек торговый, воевода. Постоянно с бумагами разными дело имею. Грамоты, указы, купчие. И вот, совершенно случайно, в одном старом монастыре наткнулся на одну очень любопытную бумагу.

Илья с недоверием посмотрел на свиток, но промолчал. Ждал, что будет дальше.

– Это указ, – Дмитрий понизил голос до заговорщицкого шёпота. – Но не князя Глеба. А самого царя-батюшки. Ещё тех времён указ, когда он только-только на престол взошёл. Указ о потомственных знахарях и травниках.

Он аккуратно развернул пергамент. Буквы на нём и правда были старинные, витиеватые, местами почти стёрлись.

– Тут сказано, – Дмитрий стал водить пальцем по строчкам, делая вид, что с трудом разбирает письмена, потёртые от времени, – что некоторые знахарские роды, которые веками служили людям верой и правдой, находятся под личной защитой самого царя. И ни один местный князь, даже самый грозный, не имеет права им мешать. Потому что их дело – это не колдовство какое-то, а дар божий. И охраняется он законом царским, а не княжеским.

Илья нахмурился ещё сильнее, его густые брови сошлись на переносице, образовав суровую складку. Он протянул свою огромную ручищу, взял свиток и принялся его разглядывать. Грамоте он был не сильно обучен, но царскую печать отличить мог. А печать, хоть и почти стёрлась от времени, была очень похожа на настоящую.

– Род знахарки Аглаи, – как бы между прочим добавил Дмитрий, – как раз в этом списке есть. Чуть ли не первым записан.

Это была гениальная в своей простоте ложь. Дмитрий не стал спорить с приказом князя. Он просто нашёл закон постарше и поважнее. Закон самого царя. Он дал Илье то, что тому было нужно больше всего на свете – причину. Уважительную причину не исполнять приказ, который был ему не по душе.

– Откуда у тебя это? – глухо, не отрывая глаз от пергамента, спросил богатырь.

– Счастливая случайность, – развёл руками Дмитрий. – Говорю же, я человек торговый. Моя работа – искать и находить. Иногда нахожу редкие товары, а иногда – старые законы, о которых все давно забыли. Особенно те, кому выгодно было о них забыть.

Илья молчал. Он всё смотрел и смотрел на свиток, хмуря лоб. Он был солдат, привыкший исполнять приказы. Но он был и честным человеком, который уважал закон. А теперь перед ним лежало два закона, и один противоречил другому.

– Я оставлю это тебе, воевода, – Дмитрий поднялся. – Подумай. Ты человек мудрый, сам поймёшь, чей указ главнее – князя, который сегодня есть, а завтра нет, или царя, который навсегда.

Он поклонился и вышел из таверны, оставив Илью Муромца наедине со старым свитком и новыми надеждами.

Дмитрий вернулся в лавку с таким видом, будто только что провернул самую выгодную сделку в своей жизни. Он снова мне подмигнул и сел рядом, задорно рассказывая о случившимся в таверне.

«Вот это да! – восхищённо присвистнул у меня в голове Шишок. – Хозяйка, да этот твой нарядный павлин – не павлин вовсе! Он – лис! Хитрющий, умнющий лис! Я в полном восторге! Всё, решено! По вторникам, четвергам и субботам спинку мне чешет он! У него, наверное, и пальцы нежнее! И орешки он будет давать не простые, а кедровые! Я почти уверен! А по остальным дням – твой медведь. Ему тоже надо шанс дать. Я не жадный!»

Глава 30

Утро в нашем Вересково выдалось до смешного тихим. Знаете, такая тишина, когда не просто слышно, как у соседа за забором чихнула собака, а ты можешь с уверенностью сказать, что это была именно рыжая с белыми пятнышками, потому что у неё чих какой-то особенно интеллигентный. Вся деревня, казалось, играла в игру «кто первый скрипнет половицей – тот проиграл». Все затаили дыхание и ждали. Ждали, что надумает Илья Муромец, этот громадный богатырь, который свалился на нашу голову как снег в июле. Приехал судить и карать, а в итоге сам сел в лужу, да так крепко, что и неясно, как выбираться будет.

Я устроилась на крыльце нашей лавки, для уюта закутавшись в старый плащ Аглаи. Для пущей важности я делала вид, что с головой ушла в изучение большой мутной лужи, оставшейся от вчерашнего дождя. Рядом, словно верный волк, примостился Фёдор. Он молчал и сосредоточенно точил свой охотничий нож, но я-то знала, что все его уши и мысли там, у дома старосты. Аглая гремела посудой внутри, но и она прислушивалась к каждому шороху. Мы все сидели как на пороховой бочке, к которой кто-то уже поднёс зажжённый фитиль.