– Я тебя чувствую, Линас! Беги! Выбирайся оттуда. Я иду. Давай…

Слишком поздно.

В надежде вернуть друга домой он собирает всю силу своего зачахшего Дара, наполняется им, пока не чувствует, что вот-вот взорвется. Он представляет Бродягу, когда тот в последний раз вышел из дома Линаса, его циничную улыбку, усталый и затравленный взгляд.

Скальпель делает глубокий порез. На серебристое отражение расколотой луны фонтаном вытекает яркая артериальная кровь.

Линас чувствует, как прибывают силы, готовые излиться через узы Дара, но вместо этого нож поворачивается, и Линас снова кричит.

Человек в капюшоне улыбается шире, в лунном свете блестят белые зубы. Он качает головой:

– Никто не придет тебе на помощь, жалкий отброс Одаренных. Подумать только, когда-то ты собирался стать магом.

Он начинает срезать с Линаса кожу, и скальпель сверкает алым на серебре.

Линас кричит, и ему на лицо капает горячий липкий дождь. Он так хотел бы оказаться дома, с семьей, перед потрескивающими в камине углями, досыта наесться и напиться вина. Он всю жизнь желал всем лишь здоровья и счастья. И подвел их. Он закрывает глаза и молит о смерти, чтобы остановила боль.

– Смерть тоже тебя не спасет, Линас, – говорит незнакомец. – У меня на тебя другие планы.

В памяти всплывают слова Бродяги: «Выбей у сволочи почву из-под ног, врежь ему по яйцам и делай все, что тебе нужно, пока он блюет». Нельзя сдаваться. Линас еще не знает, что делать, но если удастся как-то отвлечь противника, появится один-единственный шанс вернуть Бродягу домой.

Он останавливает взгляд на воображаемом спасителе, стоящем за спиной у человека в капюшоне, и разражается издевательским смехом, раскатывающимся по всему переулку.

Глаза незнакомца округляются.

– Что ты…

И когда человек в капюшоне разворачивается, чтобы посмотреть назад, Линас из последних сил отправляет еще одно послание и надеется, что этого хватит, что хотя бы последняя часть сообщения прорвется сквозь ночь и дойдет до…

Внутри черепа взорвалась боль. Я схватился руками за голову, а из носа хлынула кровь. Как будто в голове что-то лопнуло. О боги, нет! Линас! Линас! Нет ответа. Его постоянное и успокаивающее присутствие где-то в глубине разума, которое не давало мне сойти с ума все десять проклятых лет, начало тускнеть. А потом исчезло.

Я остался в подлинном одиночестве.

Есть там пиромант или нет, я принял решение. Вместо того чтобы взойти на борт ахрамского торгового судна, я пробрался на потрепанную старую каравеллу и рухнул на палубу, пока моряки отдавали якоря и отталкивались от причала длинными шестами. Я плыл домой, и ничто, никто меня не остановит.

Нахлынули подзабытые за десять лет образы, смешавшись с какими-то мыслями Линаса. Запах дыма и крови заполнил ноздри, и на поверхность поднялось одно воспоминание, вызванное видением: захлопывающиеся стальные ворота. Словно паря вне своего тела, я увидел наши полные ужаса лица, когда ублюдок Харальт запер нас с Линасом в катакомбах Костницы. Как он смеялся! И тьма, мучительная тьма…

Подробности видения утекали как вино из лопнувшего бурдюка, оставив после себя лишь спутанный клубок образов и уверенность, что дома я долго не проживу. Что ж, так тому и быть.

Хлопнули паруса, подхватив ветер. Мы выскользнули из порта, оставив двух ополченцев на растерзание когтям и клыкам моих личных демонов. Раздраженная Горелая не торопилась, отрывая им руки и ноги одну за другой, а потом вогнала обсидиановые клыки в горло. Она провожала меня взглядом, и в нем сквозила злоба – я убил ее спутницу.

Когда каравелла вышла в море, мы смотрели на лес мачт и парусов, заполнявших горизонт, – огромный флот кораблей с волчьими носами и эмблемами десятков племен: медведями, волками, драконами и различными рунами. Укрытая бухта Железного порта была самой большой и безопасной на восточном побережье, что делало ее идеальным местом для стоянки флота, а благодаря обилию в городе рудников и кузниц моряки получат любое оружие на выбор.

Никто не приведет флот за восемьсот лиг через море Штормов, чтобы просто поглазеть на окрестности и развлечься набегами – это было вторжение в Каладон. Дикари всегда были многочисленны, но племена раздирала кровная вражда, религиозные войны, а также строгий и в некотором смысле роковой кодекс чести. Должно было произойти нечто очень важное, чтобы кровные враги пришли на край света в готовности сражаться бок о бок на наших берегах. К горлу подступила рвота. Рассказы моряков об украденных детях и человеческих жертвоприношениях оказались не такими уж безумными, как я думал.

И тут до меня дошло: Линас мертв, по-настоящему мертв. А его должны были защитить! Я заключил сделку с кем-то слишком опасным и могущественным, чтобы от нее отказаться; наградой была жизнь моих друзей, а ценой – изгнание. Глубоко в подсознании был похоронен секрет, запертый силами, значительно превосходящими мои собственные, настолько страшный, что даже я не должен его знать. Я знал лишь, что он как-то связан со смертью бога. Каждый раз, когда я пытался его вспомнить, меня охватывали парализующая паника и ужас, но теперь сделка расторгнута, и я должен найти способ восстановить воспоминания.

Подробности самой сделки были разрозненными, большая их часть заперта у меня в голове вместе с той страшной тайной. Я не мог вспомнить, с кем ее заключил, но кое-что знал: это был единственный способ обеспечить безопасность Линаса и Чарры, а также их дочери Лайлы. Они совершили какую-то смертельную ошибку, и Чарра серьезно заболела. Мне обещали, что ошибка будет исправлена, Чарра исцелится, а все трое будут ограждены от беды, если я выполню задание, а затем покину Сетарис, обо всем забыв. Кем бы он ни был, он нарушил уговор. И это нельзя простить. Я обхватил голову руками, в горле встал комок, на глазах выступили слезы. Горе длилось недолго. Оно утонуло в потоке гнева. Я спалю человека в капюшоне за то, что он сделал. И любой ценой уберегу Чарру и Лайлу.

Настало время возвращаться домой, в город, который меня боялся и презирал. Настало время убивать, и мне было все равно, кого надо убить и насколько могущественными они себя считают. Линас всегда был моей совестью, призывая использовать силу с умом и толком, но теперь мой друг погиб, и я мог отбросить его призывы. Я разорву его убийцу на куски, а потом разберусь со скаллгримцами, считающими, будто могут безнаказанно меня преследовать.

Сделке конец, и я сорвался с цепи.

Глава 3

Пять дней завывающий ветер гнал корабль по огромным волнам на юг вдоль Драконьего берега. Измученный голодом и бесконечной рвотой, загнанный вместе с другими беженцами в тесный и мокрый трюм, я отчаянно мечтал вернуться на сушу. Только бы продержаться еще один день в темноте.

Я содрогнулся и постарался не думать о том, как смыкаются стены и меня вновь поглощает тьма. Это всего лишь корабль. Просто корабль. Если захочу, я всегда могу выйти на палубу за глотком воздуха, и надо не попадаться на глаза пироманту и притворяться робким купчишкой еще только один день. Ради Линаса. Во сне меня терзали лихорадочные видения его убийства, и я бодрствовал, мирясь с клаустрофобией и вспоминая счастливые дни, когда у меня еще была надежда.

Предыдущий архимаг Арканума, Визант, взял меня под крыло и помог справиться с травмой, которую я получил, когда был заживо погребен под тоннами камня и оставлен умирать по милости этого надутого гада, Харальта из благородного дома Грасске, считавшего себя неизмеримо выше какого-то нищего щенка из Доков. Он запер нас с Линасом в катакомбах под городом и оставил гнить, хихикая в шелковый рукав. Линасу удалось выбраться, мне – нет. Я так и умер бы там, в сокрушающей темноте, если бы Линас не привел помощь, если бы не нашел Византа, вытащившего меня обратно на свет. Они оба меня спасли, во многих смыслах.

Визант возглавлял Сетарийскую империю, распоряжался сотнями магов и благородными домами и ежедневно решал тысячу неотложных вопросов, но каким-то образом нашел время учить меня, когда я больше всего в этом нуждался.

Это были счастливейшие годы моей жизни. Я носился по улицам с Линасом и Чаррой, проводил ночи в пьяных возлияниях и буйном хохоте в самой лучшей компании в мире, переходя из одной неприглядной таверны в другую, когда в первой заканчивалась выпивка, и думал, что эти золотые деньки никогда не закончатся. Я чувствовал себя состоявшимся, выполняя задания Византа, чтобы заработать жалованье от Арканума, и у меня были друзья, жизнь и цель. Старый маг стал мне вторым отцом, а теперь он тоже мертв – его объявили пропавшим без вести всего через несколько дней после моего побега из города.

Счастливые дни обратились в пепел, и мне остались только попытки вспомнить подробности заключенной сделки. Я безуспешно старался на протяжении всего путешествия, но ни магические, ни умственные ухищрения не помогали. Замки на разуме держались крепко. Чтобы сломать их, потребуются рычаги, какие-то напоминания о былых днях. Я судорожно сглотнул, страшась злодеяния, в котором участвовал много лет назад.

Я уже целую вечность ковырял дыры в своей памяти в этой тьме, когда грохот цепей возвестил о том, что корабль бросил якорь. Человеческий груз выполз на палубу, моргая от яркого утреннего света.

Нищенские доки, клоака Сетариса. В воздухе стояла нестерпимая вонь – в гавань, где стоял наш утлый кораблик, извергались все канализационные трубы и канавы, куда ежедневно опорожнялся почти миллион кишок. От этой мысли я добавил содержимое собственного желудка к серой массе дерьма, отбросов и рыбьих потрохов за бортом. И надо сказать, море от этого стало только чище. Треклятые корабли. Если бы я отправился в Ахрам, то мог бы и помереть! Недаром мои сородичи не покидали своих холмов и гор на суровом севере. Ни одна гора не раскачивается под ногами так, что приходится выворачивать кишки на землю… ну, во всяком случае, пока я трезв. Я постарался забыть про тошноту и сосредоточиться на знакомом дымном запахе множества людей, запертых внутри черных гранитных стен древнего города. Запахе дома.

Подходила к концу осень, и над городом нависала расколотая луна, Элуннай, все раны на ее поверхности были видны невооруженным глазом. По небу пролетела одна ее слеза, затем другая. Дурной знак. Слезы упали еще до начала зимы, что взбудоражило водных духов в море Штормов и вызвало необычайно страшные волны, угрожавшие разнести наш кораблик в щепки о скалы Драконьего берега или скрытые рифы у острова Прокаженных. Это предвещало суровую зиму, и вскоре на море станет намного суровее, придут шторма, и навигация прекратится до поздней весны для всех, кроме огромных сетарийских каррак, охраняемых котериями гидромантов.

Во мне пробудились запылившиеся воспоминания. Десять лет! Как будто в другой жизни. Отчасти я был даже рад вернуться домой, несмотря на причину. По моему лицу промелькнула зловещая ухмылка. Кто-то убил Линаса и будет гореть за это.

Сетарис ничуть не изменился. Скучающие и несчастные стражи в ржавых кольчугах и бордовых табардах патрулировали под дождем городские стены, скользкие от слизи и мха, а за пределами укрытых смогом трущоб нижнего города в величественных дворцах Старого города, расположенных высоко на склонах вулкана, расхаживали сильные мира сего.