Чтобы опередить лорда Задницу, пришлось протискиваться сквозь толпу. В итоге я оказался третьим в очереди, не видя смысла вставать первым и привлекать к себе внимание, да и в любом случае эта честь всегда принадлежала магам. Пиромант помахал перед стражниками пергаментом с восковой печатью Арканума и проследовал к нюхачу. Пока документы проверяли, они обменивались любезностями. Нюхач осмотрел его в поисках следов неизвестной или опасной магии, а затем махнул рукой, пропуская. Формально такой проверке подлежали все, включая архимага, главу империи. Слишком опасно впускать в город кровавых колдунов или развращенных магией. Любого незарегистрированного Одаренного арестуют и предадут суду Арканума, если у него при себе не будет дипломатических бумаг из других земель. Я прекрасно представлял, что ожидает мага-изгоя вроде меня, если я буду обнаружен.

Следующий в очереди молодой оборванец взбесился, не желая платить пошлину за проход. Стражи не стали его слушать и велели убираться обратно в доки, искать себе работу, если нет денег.

Вдруг задрожала земля, дома заскрипели, загрохотали засовы дверей и решеток башни. Стражи уставились на стену, с которой сыпались пыль и каменная крошка. Через мгновение все закончилось, но оборванец впереди меня воспользовался моментом и бросился бежать к Нищенским воротам.

Когда этот невежественный болван проскочил мимо нюхача, я поморщился. Стражи даже не попытались его остановить. Нюхач вздохнул и нажал на кристалл активации, вставленный в кольцо на указательном пальце. Когда юнец пробежал под каменной аркой, вырезанные на ней защитные знаки вспыхнули красным.

Короткий вскрик, и на землю упало дымящееся тело, лохмотья и волосы сгорели дотла. Похмельный страж с ворчанием оттащил почерневшие останки и пинком отшвырнул в сторону, для пущей убедительности смачно плюнув на них. Корвун на башне бросил чайку и наклонил голову, приглядываясь к свежему мясу.

Настала моя очередь предстать перед стражами. Я заламывал руки и изо всех сил старался выглядеть напуганным и жалким.

– Как хорошо снова оказаться на твердой земле, господа, – сказал я, шмыгая и утирая нос. Я схватил стража за руку и крепко пожал ее, вложив в ладонь свою последнюю серебряную монету, и та исчезла в его кармане с ловкостью, которой не постыдился бы любой карманник или уличный фокусник.

– Я к родне приехал, – сказал я. – Надеюсь, меня возьмут работать в кузнице после… после…

Мои глаза стали стеклянными и отрешенными.

– Что за семья? – спросил страж, прищурившись и изучая мой дорогой зеленый плащ. – Может, я их знаю. Не Стеффана кузница?

Я помотал головой. Насколько мне известно, в Сетарисе нет никакой кузницы Стеффана. Старый трюк.

– Я родня Старому Карти, он живет у… Болотного моста, так вроде называется.

Страж хмыкнул:

– Что ж, удачи тебе тогда. Старый Карти – злющий старый хрыч.

Я кивнул и льстиво улыбнулся. Рваные шрамы на лице не скрыть, но я изо всех сил старался играть роль бесхребетного, скучного торговца, а на многих беженцах тоже были шрамы и раны, хотя и более свежие. Во многих смыслах шрамы были даже лучшей маскировкой, чем дорогой плащ, – против тех, кто знал меня в лицо десять лет назад. Я заранее избавился от своей драной сумы, чтобы не вызвать подозрений в контрабанде, и оставил лишь кошель с монетами, шулерские игральные кости, засунутые в переднюю часть штанов, и набор отмычек в сапоге – самое необходимое.

Я заплатил пошлину, нацарапал в списке прибывших «Домосед», и меня пропустили.

– Если тебе нужно к Болотному мосту, – сказал страж, – сверни направо, у Моряцкого шпиля и иди по Рыбачьей дороге. На твоем месте я бы не заходил в переулки сразу за шпилем, дружище, уж больно хорошо ты одет. В последнее время там шатается всякий сброд, они тебя быстро приметят.

– Благодарю, страж.

Сунуть им какую-то мелочь всегда кстати. Очень полезно для моих целей.

Нюхач был молод, его лицо не было лишено возраста, как у некоторых магов, а еще сохраняло детскую пухлость, поэтому я не боялся, что он меня узнает. Работа его совершенно не интересовала, на что я и рассчитывал. Не считая особого таланта улавливать уникальные ароматы магии, нюхачи немногим лучше уличных фокусников и ведуний.

Их основные задачи – выявлять Одаренных детей, находить различные магические повреждения и, самое главное, следы мерзкого кровавого колдовства. Нюхач сжег бы свой Дар или лишился разума, если бы попытался открыться силе, которую может направить через себя полноценный маг, их магическое искусство сродни игре малыша на музыкальном инструменте по сравнению с мастером-бардом. Даже если бы у них была сила, они не чувствовали ритма магии и не могли придать ей форму, необходимую для исполнения воли. Тупые орудия Арканума, однако эффективные.

Торчать у Нищенских ворот, где никогда не случалось ничего интересного, отнюдь не работа мечты для нюхача. Я не посмел использовать Дар, чтобы заставить нюхача пропустить меня – даже если бы получилось помешать ему поднять тревогу, он почует мою магию у себя в голове, а в Сетарисе никогда не знаешь, кто еще может наблюдать.

Нюхач уже собрался поднять руки, чтобы искать на мне следы магии, как я послал мысленный приказ, который привел в действие маленький сюрприз в кошеле лорда Задницы. Позади меня в воздухе вспыхнула магия, мощная и густая, незаметная обывателям. Глаза нюхача округлились, переметнулись с меня на лорда Задницу, после чего нюхач махнул мне рукой и пронесся мимо, приняв меня за обычного купчишку, как я и хотел.

– Именем Ночной стервы, берегись! Одаренный! – заорал он.

От лорда Задницы воняло магией куда сильнее, чем от меня, и его легко было принять за источник, по крайней мере, на ближайшие минуты, пока запах не рассеется. Никакого вреда, кроме сломанных костей, синяков и нескольких часов болезненного допроса с пристрастием.

Распаленный за несколько дней моего подтравливания благородный глупец взорвался и приказал своим приспешникам обнажить мечи. Беженцы с воплями прыснули в стороны, стражи ринулись в бой, а нюхач перебирал свой репертуар в области искусства блокировки.

Пока они занимались усмирением идиота, я проскользнул через ворота башни, опасаясь, что даже здесь в любой момент могут появиться демоны. По другую сторону я остановился и глубоко вздохнул.

Я дома.

Глава 4

Звуки и запахи города обрушились на меня, будто я налетел на стену. Я потерялся среди ароматов жареного мяса и лука, смешанных с десятками других ностальгических запахов. Сотня акцентов десятка языков слилась в непрерывный гомон, нарушаемый выкриками уличных торговцев. Я гордился тем, что могу выругаться на любом из них. Несложно понимать чужой язык, если можешь заглянуть в головы людей и узнать, о чем они болтают.

Группы изможденных беженцев из прибрежных районов Вольных городов выпрашивали у прохожих объедки. На улицах было подозрительно мало корвунов, котов и собак. Полагаю, они опасались изголодавшихся беженцев. Мне часто кажется, что животные разумнее людей.

За Нищенскими воротами располагались шаткие прилавки и расстеленные одеяла, с которых продавалось все что угодно, от подгнивших фруктов и сомнительной колбасы из… ну, из чего-то, до безвкусных и якобы зачарованных безделушек, ношеной одежды и мехов с домашним элем.

В темном подполье Сетариса можно купить все, что захочешь, если знать, где искать. Здесь найдется что-нибудь для любого порока, от редких и дорогих дурманящих снадобий алхимиков и юных девочек с рынков в Парше до безнадежных должников, которым, скорее всего, предстояло умереть в жестоких схватках в пещерах. В трущобах Доков, где монеты редкость, а трупы обыденность, жизнь зачастую обменивалась на буханку хлеба. Проститутки открыто занимались своим ремеслом, и умные люди не осмеливались перечить хозяйкам простыней, как их вежливо называли. В Вольных городах их загнали бы в тень, подальше от глаз так называемых приличных горожан, но только не здесь, где большинство обитателей Доков жили в шаге от голодной смерти, готовые продаться за корку хлеба.

Пусть Сетарийская империя умирала, поглощенная апатией, коррупцией и политическим застоем, но исторически город был плавильным котлом народов всего мира. Светлокожие местные жители вроде меня водили компанию с бледными горцами с севера, а смуглые моряки из Эсбана торговались с еще более темными здешними торговцами, чьи предки прибыли из наших островных колоний среди Тысячи царств, к югу от пустыни Эшарр. К моему великому удивлению, я даже заметил экзотическую пару из снежных земель, их льдисто-голубую кожу покрывали капельки пота. Говорили, что у них на родине замерзло само море, а они строят дома из снега и льда, как мы из глины, дерева и камня.

Меня окружила стайка босоногих чумазых детей, выпрашивая монетку. Я любил таких нахальных щенков: в их мыслях было куда больше надежды и меньше грязи, чем у взрослых. Я отвлек их несколькими медяками и сбежал, направляясь на север, к месту убийства Линаса. Как ни пытался, я не смог разобраться в его смутном видении, понять, где он столкнулся с оскольчатой тварью и человеком в капюшоне, где погиб мой друг.

Трущобы Восточных доков представляли собой беспорядочное скопление пяти- и шестиэтажных разномастных доходных домов, пьяно нависающих над извилистыми переулками. Те, кому повезло больше, жили у Рыбачьей дороги в прочных каменных зданиях, построенных во времена расцвета империи, однако у большей части домов помимо одного-двух этажей из камня остальные были деревянные. Когда в Сетарисе случалось засушливое лето, целые районы трущоб уничтожались пожарами, а затем отстраивались в новых конфигурациях, напоминавших каракули чокнутого картографа.

В центре нижнего города, в Крольчатнике, располагались самые отвратительные улицы, по щиколотку залитые дерьмом и мочой, которые осенние дожди смывали с более высоких мест. Те, у кого имелась приличная профессия, перебирались в Западные доки, чтобы не нюхать вонючий смог, который господствующие ветра гнали на юго-восток. Там сточные воды стекали в Крольчатник, а не скапливались у порога в дождливые дни.

Звучный БАААААМММММ огромного колокола в середине дня заставил меня посмотреть на базальтовую скалу, где возвышался Старый город – большинство простолюдинов туда и носа не совали, поскольку желали сохранить его в целости. Магам и знати не пристало якшаться с беднотой – в конце концов, это просто вульгарно. В дальнем конце Доков, за рекой Сет и вверх по холму к Старому городу, к подножию скалы широким полумесяцем ластились каменные особняки среднего класса. Редкому крестьянину доводилось пересечь мост в Полумесяц, не говоря о том, чтобы ступить на улицы Старого города.

Старая рябая проститутка одарила меня беззубой улыбкой. За ней тянулся густой цветочный запах, вероятно, призванный скрыть гнилое дыхание. Она не из первосортных хозяек простыней, это уж точно.

– Не сегодня, милая.

Я протиснулся мимо нее и зашагал в сторону Моряцкого шпиля. Я должен найти и убить одного человека.

– Евнух! – плюнула она мне в спину.

Дом, милый дом.

Черная игла Моряцкого шпиля маячила впереди. Этот мемориал был оплачен тяжким трудом жителей Доков. Сооружение из пятнистого камня украшали гирлянды свежих цветов, а перед ним на коленях рыдала вдова, которая принесла к памятнику две сплетенные из соломы фигурки погибших. Прохожие останавливались, чтобы положить сверток еды, монетку, или просто почтительно кивали. В Доках каждая семья принесла кого-нибудь в жертву морю.

У шпиля я свернул на Рыбачью дорогу, направляясь на север, к Болотному мосту. Вскоре я ощутил на себе чей-то взгляд из переулка. Я огляделся в притворном замешательстве, всматриваясь в деревянные вывески мастерских и витрины лавок. Вспомнив слова стража о ворах, я свернул с дороги и побрел по боковой улочке, а затем по темному переулку в стороне от шумных улиц. Пока я углублялся все дальше в сплетение узких проходов, здания надо мной скрипели и стонали.

У входа в заросший переулок я миновал группу женщин с факелами, одетых в толстую кожу и занятых борьбой с колючей сушь-травой. Они отбивались от зеленых кусачих ртов и выжигали огнем корни. Ядовитый сорняк был живуч, мог годами дремать в земле, а потом прорасти за одну ночь, чтобы схватить зазевавшуюся жертву. Один укус убивал ребенка за несколько секунд, а затем растение высасывало из него всю жидкость, прежде чем переварить высохшую плоть. Сушь-трава была лишь одним из многих чудес Сетариса, одни возникали сами по себе, а другие были результатом вышедших из-под контроля экспериментов. Не поднимая головы, я продолжил пробираться по извилистым переулкам.