– Нет, это было бы слишком просто. Мы сказали ей, что она не может пойти с нами, потому что девочки боятся червей и поднимают крик, увидев их. И тогда Джина вскрыла все пирожки и пирожные и засунула внутрь червей, а потом уложила все аккуратно назад в корзинку.

– Когда мы оправились от шока, – заговорил Стивен, – то долго смеялись. Мы остались без обеда, но червей у нас было столько, что хватило бы на неделю рыбалки.

Кэм ухмыльнулся.

– И, конечно же, на следующий день мы взяли ее с собой.

– Кстати, – добавил Стивен, – Джина поймала больше рыбы, чем каждый из нас.

– Когда я вспоминаю ее шалости, – задумчиво произнес Кэм, – мне становится понятным, почему Джина попала в дурную компанию.

– Насколько я знаю, она и ее подруги занимаются тем, что устраивают скандалы в обществе, – сказал Таппи. – Иногда мне кажется, жена ушла от меня только потому, что считала скучной семейную жизнь.

Стивен удивленно посмотрел на него.

– Это весьма легкомысленная причина для ухода от мужа, – заметил он.

Таппи пожал плечами.

– Все дамы из этой компании живут отдельно от своих мужей, – заявил он и кивнул на Кэма. – Вы сбежали за границу, подальше от супруги. Эсме Ролингс и ее муж уже сто лет не живут под одной крышей. И заметьте, он не делает секрета из своих любовных похождений. И наконец, леди Годуин…

– О, – перебил его Стивен, – это, если я ничего не путаю, жена Риса Холланда?

– Да, человека, который привез в свой дом в Мейфэр оперную певицу, – ответил Таппи. – По крайней мере, так говорят…

Стивен нахмурился.

– Значит, у всех этих дам, по существу, нет мужей, и они вольны делать, что хотят, – задумчиво произнес Кэм.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким скольжением ножа Кэма по дротику.

Глава четвертая
Прием

Поместье леди Трубридж, Ист-Клифф

Эмили Трубридж считала себя поистине счастливой женщиной.

Около двадцати лет назад ей удалось привлечь внимание мужчины, главными достоинствами которого были преклонный возраст и немалое состояние. И тем и другим он мог похвастаться с полным на то правом. В день свадьбы кузина шепнула Эмили на ушко, что ее новонареченный муж вдвое старше Мафусаила и богаче, чем Мидас.

Эмили вышла замуж вовсе не против собственной воли. После того как лорд Трубридж заявил, что очарован юной красавицей, которая сочетала в себе покорность и молодость, подразумевавшую потенциальную плодовитость, матушка Эмили не постеснялась объяснить дочери преимущества брака с богатым стариком. Она заявила, что Трубридж в силу преклонного возраста недолго будет досаждать жене. Он был богат, а следовательно, Эмили сможет завести горничных и в деревне, и в городе.

И действительно, лорд Трубридж быстро отправился на тот свет. К некоторому облегчению Эмили, это произошло всего через два счастливых месяца, прошедших после свадьбы. У Трубриджа случился сердечный приступ. Две недели после похорон прошли в томительном ожидании результатов супружеской жизни. Но если кто-то и надеялся на продолжение рода Трубридж, то эти надежды оказались тщетными. И молодая леди Трубридж с радостью принялась тратить приличный годовой доход с поместья, ни в чем себе не отказывая.

Поначалу она подумывала о новом замужестве, но быстро поняла, что ей не нужны длительные любовные отношения, а тем более супруг, который следил бы за ее расходами и распоряжался ее кошельком. Поэтому она вызвала ближайшего родственника покойного мужа, лорда Перегрина Первинкла, известного еще как Таппи, и объявила его своим наследником, заверив молодого человека, что больше никогда не выйдет замуж. После этого Эмили стала с еще большим энтузиазмом спускать деньги своего обожаемого супруга.

Через несколько лет Эмили Трубридж превратилась в даму, которую не узнал бы ее престарелый муж. Она стала властной и носила теперь эксцентричные наряды, которые обычно пользовались успехом у ярких красавиц или (как в случае с Эмили) у чрезвычайно богатых дам, готовых платить модисткам неприлично большие суммы. Лицо леди Трубридж было от рождения бледным и вытянутым, но с каждым днем оно становилось все краше благодаря усилиям его обладательницы и таланту горничной, знавшей толк в косметических средствах.

Со временем в Лондоне получили широкую известность вечера и приемы, которые устраивала леди Трубридж в скучные летние месяцы после закрытия светского сезона и ухода парламента на каникулы. Приглашения на них ждали с большим нетерпением. Эти увеселительные мероприятия прославились тем, что на них можно было стать очевидцем светского скандала или найти себе подходящего жениха. Те, кто хотел вступить в брак, и те, кто стремился расторгнуть брачные узы, в равной степени могли найти себе развлечение в поместье леди Трубридж. Придавая большое значение садовому искусству, она украшала ландшафты своего имения небольшими греческими храмами и круглыми оранжереями, обеспечивавшими уединение, достаточное для достижения любой цели, которую преследовали гости.

Молодые люди стекались в поместье Трубридж, чтобы поохотиться в его богатых куропатками лесах и пофлиртовать с молодыми замужними дамами, не отличавшимися строгим поведением. Туда же вслед за холостяками отправлялись мамаши с дочками на выданье, похожими на украшенных лентами спаниелей.

Леди Трубридж приглашала на свои приемы не только сливки общества, но и людей искусства – артистов, музыкантов, живописцев, которые приезжали в надежде найти покровителя, ну, или, по крайней мере, пожить на широкую ногу в течение месяца за чужой счет.

Конечно, присутствие гостей с артистическим складом характера не облегчало жизнь хозяйки поместья. Но, как она говорила своей подруге миссис Остерли, художники доставляли ей меньше беспокойства, чем любовники. А любовников в доме леди Трубридж собралось этим летом предостаточно.

– Уже приехали Майлз Ролингс и леди Рэндольф Чайлд, – считала она, разгибая пальцы. – Думаю, что жена Ролингса явится с Берни Бердеттом, своим нынешним ухажером, хотя я не могу представить, как она выносит его общество!

– А я могу, – сказала миссис Остерли. – Знаешь ли, Бердетт ужасно красив, а Эсме Ролингс неравнодушна к красоте.

Леди Трубридж не имела подобной слабости, поэтому только фыркнула.

– Сэр Рашвуд долго мялся, прежде чем попросил меня поселить его на одном этаже с миссис Бойлен, – сообщила она.

– О! – миссис Остерли захихикала. – Боже мой, я помню, как она перед свадьбой с Бойленом носилась как угорелая по всему Лондону, рассказывая, что на седьмом небе от счастья!

– Тогда еще она явно не знала о зазнобе мужа и обо всех его детях – их пятеро или шестеро?

– Представляю, каким страшным потрясением было для бедняжки известие об их существовании!

Леди Трубридж, вздохнув, продолжала:

– И наконец, наша милая герцогиня…

– Ты имеешь в виду герцогиню Гертон? – уточнила миссис Остерли. – И кого же ты считаешь ее любовником? Тут нужно выбирать одного из двух!

– Я, разумеется, ставлю на маркиза Боннингтона, моя дорогая. Ты же не веришь в роман с домашним учителем?

– А что тут удивительного? Уиллоби Броук божится, что видел ранним утром герцогиню и ее учителя в оранжерее.

– Герцогиня утверждает, что они наблюдали за метеоритным дождем.

– Это настоящий скандал, – заявила миссис Остерли, борясь с икотой.

Пикша, которую подавали на завтрак, была явно несвежей, и она испытывала неприятные ощущения в желудке.

– Репутация герцогини не хуже, чем у миссис Бойлен.

– Я бы поспорила с тобой. Миссис Бойлен очень осторожна. Тогда как герцогиню видели ночью с мужчиной… со слугой!

Миссис Остерли трудно было шокировать, но сейчас она была явно потрясена.

– Я не могу в это поверить, – заявила леди Трубридж. – Этот мистер Уоппинг, к слову, очень странный человек. Ты его видела?

– Конечно, нет, – фыркнула миссис Остерли. – В моем возрасте редко заходят в классную комнату!

– На мой взгляд, «Татлер» позволил себе большую вольность, назвав его красивым. Лицо у него заросло, что мне очень не нравится. К тому же у него напыщенные манеры. Ноул жалуется, что он не знает своего места.

– Дворецкие часто так говорят. Мой, например, нередко поднимает шум из-за того, что чей-то камердинер не знает своего места. Одним словом, метеоритный дождь или нет, а герцогине следовало бы вести себя более осмотрительно. Маркиз Боннингтон весьма щепетилен в вопросах чести, несмотря на свою молодость.

– Ты слышала, что муж герцогини возвращается в Англию?

– Нет!

– Тем не менее это так. И, по моему мнению, для этого может быть только одна причина. Должно быть, Боннингтон просил руки герцогини.

– Скорее всего, это было еще до истории с Уоппингом, – заявила миссис Остерли. – И все-таки мне кажется довольно странным, что она привезла своего учителя на твой прием, моя дорогая.

– С мистером Уоппингом вообще все очень странно, – согласилась леди Трубридж. – Возможно, он младший сын из какой-нибудь обедневшей дворянской семьи или что-то в этом роде. Потому что этот человек…

Но тут дверь распахнулась, и в комнату вошла миссис Мэсси, экономка, не дав договорить хозяйке дома. Она только что обнаружила, что мыши погрызли стопку постельного белья в шкафу, и хотела узнать у госпожи, что ей теперь делать.

Миссис Остерли была не единственной в поместье, кто считал, что домашним учителям не место на великосветских приемах.

– Я бы хотел, чтобы ты вообще отказалась от его услуг, – заявил маркиз Боннингтон герцогине, протягивая ей очищенную грушу. – Это неслыханно – привозить домашнего учителя в дом, куда съехались сливки высшего общества. – И он добавил довольно неумно: – Нет ничего более унылого, чем синий чулок.

В ответ нежные губы коснулись его щеки.

– Неужели я кажусь тебе унылой? – пропел обольстительный голос.

– Не надо, Джина, не начинай.

– Но почему? – проворковала она. – Знаешь, Себастьян, твои волосы сверкают на солнце точь-в-точь как золотые гинеи. Как досадно выходить замуж за мужчину более красивого, чем ты сама. Из тебя получилась бы очаровательная женщина.

– Оставь свои насмешки при себе. – Боннингтон отстранился. – Целоваться на виду у всех крайне неосмотрительно.

– У нас пикник на природе! На много миль вокруг ни души. Хоуз далеко, в придорожной гостинице. Нас никто не видит. Почему бы тебе не поцеловать меня?

– Этот пикник сам по себе неприличен, – сказал Боннингтон. – К тому же я не люблю целоваться на природе. Подобное поведение всегда считалось предосудительным.

– Я никогда не понимала мужчин, – посетовала Джина.

– Дело не в том, что я не хочу тебя поцеловать. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Что неприличного в том, чтобы поцеловать своего жениха? – спросила Джина.

– Ты еще не моя невеста, потому что до сих пор замужем, – нахмурившись, стал объяснять Боннингтон. – Мне не следовало ехать с тобой на пикник, это решение было опрометчивым. Представь, что сказала бы твоя мать, если бы узнала о нашем поведении.

– Не обманывай себя, Себастьян. Ей плевать на мое поведение, и ты это знаешь.

– Тем не менее твоей матери следовало бы поинтересоваться, чем занимается ее дочь.

– Ты знаешь, что делают в Китае с неверными женами? – спросила Джина, заплетая в косичку три травинки.

– Понятия не имею.

– Их забрасывают камнями, – сказала Джина с некоторым удовольствием.

– Но ты не изменяешь мужу, хотя твой брак можно назвать формальным.

Джина засмеялась.

– Только благодаря тебе.

Маркиз насупился.

– Признайся, что на самом деле ты так не думаешь, Джина. Ты просто пытаешься меня шокировать, рассуждая, как твоя подруга леди Ролингс.

– Не надо осуждать Эсме. Ее дурная репутация весьма преувеличена. Ты же знаешь, что сплетники всех мастей внимательно следят за ней, как за проказливой кошкой, и с нетерпением ждут, когда она сделает неверный шаг.