Именно этот дух и передает настоящее издание. Хайек пишет об австрийской экономике, отправной точке своих интеллектуальных путешествий, а также о судьбах либерализма, о социальной философии рыночного порядка, с чем тесно ассоциируются его работы. В первой части книги собраны эссе и лекции, посвященные значимым фигурам австрийской школы: Карлу Менгеру, учителю Хайека, Фридриху фон Визеру, Людвигу фон Мизесу и Йозефу Шумпетеру (австрийцу не по происхождению, а по воспитанию, одному из главных мыслителей в области экономики XX века, хотя и не принадлежавшему австрийской школе как таковой), менее известным экономистам Эвальду Шамсу и Рихарду фон Штриглю, а также двум фигурам на венской интеллектуальной сцене, философам Эрнсту Маху и Людвигу Витгенштейну, троюродному брату Хайека. Во второй части представлены работы по возрождению идеи свободы в послевоенной Европе, отдельно упоминается Германия и международное общество «Мон-Пелерин», влиятельная организация либералов, основанная Хайеком в 1947 году. Обе части книги затрагивают тему, которая пронизывает всю работу Хайека по описанию общественного порядка: роль идей, в частности экономической теории, в сохранении либерального общества.

В оставшейся части этого Введения будет сделан краткий обзор карьеры Хайека и предпринята попытка представить некоторые его мысли в исторической и теоретической перспективе. Но перед тем, как мы продолжим, следует сделать замечание терминологического характера. Хайек использует слово «либерализм» в его классическом, европейском значении, описывая социальный порядок, основанный на свободном рынке, ограниченном властью закона правительстве и примате свободы личности. Вот как он сам это объясняет в Предисловии к первому бумажному изданию (1956 г.) своей классической работы «Дорога к рабству»:

Я использую термин «либеральный» в его исконном значении девятнадцатого века, в котором он все еще распространен в Британии. Значение, в котором его используют сейчас в Америке, прямо противоположное. Благодаря тому что в этой стране он всегда хитро маскировал левые движения, чему способствовала бестолковость многих людей, кто действительно верит в свободу, «либерализм» стал означать поддержку почти всех видов государственного контроля. Я до сих пор недоумеваю, почему те американцы, которые действительно верят в свободу, не только позволили левым прибрать к рукам этот практически незаменимый термин, но и поспособствовали этому, поскольку сами стали его использовать как термин для выражения критики и неодобрения^[3].

Мы будем придерживаться этих ограничений, отдав предпочтение термину «либерал» вместо менее удачного «классический либерал» и уже входящего в американский стандарт «либертарианец».

Хайек поступил в Венский университет в девятнадцать лет, сразу после Первой мировой войны. На тот момент это было одно из трех лучших заведений в мире для изучения экономики (два других – Стокгольм и Кембридж в Англии). Он был зачислен на юридический факультет, но интересовался в основном экономикой и психологией: последним из-за влияния теории восприятия Маха на Визера и его коллегу Отмара Шпанна, а первым благодаря реформистскому идеалу фабианского социализма, что было очень свойственно поколению Хайека. Подобно многим студентам, изучающим экономику и тогда, и теперь, Хайек выбрал предмет не ради предмета, а из-за желания сделать мир лучше… нищета послевоенной Вены ежедневно напоминала о такой необходимости. И казалось, что решение кроется в социализме. В 1922 году Мизес, который не работал в штате университета, но при этом был видным деятелем местного экономического сообщества, опубликовал работу «Die Gemeinwirtschaft», позже переведенную как «Социализм». «Для каждого из нас – молодых людей, прочитавших эту книгу», вспоминает Хайек, «мир изменился навсегда». В данной работе, которая развивала новаторскую статью Мизеса, написанную двумя годами ранее, утверждалось, что экономический расчет требует наличия рынка средств производства. В отсутствие такого рынка невозможно установить стоимость этих средств и, следовательно, невозможно определить их рациональное использование в производстве. Мизес какое-то время был начальником Хайека в одном правительственном учреждении, а еще вел семинар, который регулярно посещал Хайек. И в результате именно благодаря Мизесу Хайек постепенно убедился в господстве рыночного порядка.

До этого Мизес работал над денежной и банковской теорией, успешно применив австрийский принцип предельной полезности к анализу ценности денег, а затем схематично очертил теорию промышленных колебаний, основанную на доктринах английской денежной школы и идеях шведского экономиста Кнута Викселля. Последнее Хайек использовал как отправную точку для собственного исследования колебаний, объясняя деловой цикл с точки зрения кредитной экспансии банков. В результате изысканий в этой области его пригласили читать лекции в Лондонской школе экономики и политических наук, а затем занять пост профессора на кафедре экономики и статистики. Это предложение он принял в 1931 году и оказался в кругу ярких и интересных коллег, среди которых были: Лайонел (впоследствии получивший звание лорда) Роббинс, Арнольд Плант, Т. Э. Грегори, Деннис Робертсон, Джон Хикс и молодой Абба Лернер. Хайек сумел донести до них свои непривычные взгляды^[4], и постепенно «австрийская» теория экономического цикла стала узнаваема, ее приняли.

Но всего через пару лет судьба австрийской школы изменилась радикальным образом. Во-первых, австрийская теория капитала, важная часть теории экономического цикла, подверглась нападкам со стороны кембриджского экономиста итальянского происхождения Пьеро Сраффы и американца Фрэнка Найта, а сама теория была предана забвению на фоне энтузиазма по поводу «Общей теории» Джона Мейнарда Кейнса. Во-вторых, после переезда Хайека в Лондон и вплоть до начала 1940-х годов австрийские экономисты покидали Вену по личным, а затем и по политическим причинам, так что школа как таковая прекратила свое существование. В 1943-м из Вены уехал Мизес, сначала в Женеву, а затем в Нью-Йорк, где продолжал самостоятельную исследовательскую деятельность. Хайек оставался в Лондонской школе экономики, а в 1950 году присоединился к Комитету по социальной мысли Чикагского университета. Были австрийцы из поколения Хайека, которые прославились в Соединенных Штатах: Готфрид Хаберлер в Гарварде, Фриц Махлуп и Оскар Моргенштерн в Принстоне, Пол Розенштейн-Родан в Массачусетском технологическом институте. Но в их работах не осталось и следа от традиции Менгера.

В Чикаго Хайек вновь оказался в кругу интересных коллег. Экономический факультет, во главе которого стояли Найт, Джейкоб Винер, Милтон Фридман, а позже Джордж Стиглер, был одним из лучших в мире. В школе права Аарон Директор вскоре запустил первую программу «Право и экономика», а лекции активно читали всемирно известные ученые, например Ханна Арендт и Бруно Беттельхейм. При этом стилистика экономической теории стремительно изменялась: в 1949 году^[5] вышла работа «Основания» Пола Самуэльсона, в которой утверждалось, что экономика должна подражать физике как науке, а очерк Фридмана 1953 года о «позитивной экономической науке» установил новый стандарт для экономического метода. Вдобавок Хайек перестал заниматься экономической теорией, сосредоточившись на психологии, философии, политике. Австрийскую экономическую мысль ждал долгий застой. И все же в этот период появились некоторые важные работы, выполненные в духе австрийской традиции двумя молодыми людьми, которые учились у Мизеса в Нью-Йоркском университете: Мюррей Ротбард опубликовал в 1962 году книгу «Человек, экономика и государство», а в 1973 году увидела свет работа Израэла Кирцнера «Конкуренция и предпринимательство». Но по большей части австрийская традиция впала в спячку.

Затем в 1974 году произошло нечто поразительное: Хайек получил Нобелевскую премию по экономике. Благодаря престижу премии возродился интерес к австрийской школе. В том же году по воле случая несколько ученых, продолжающих самостоятельные исследования в русле австрийской традиции, собрались вместе на памятной конференции в Южном Роялтоне, штат Вермонт^[6]. С той поры пошел новый виток австрийской экономической мысли, случилось так называемое австрийское возрождение: все чаще и чаще выходили книги, журналы и даже появлялись магистерские программы со специализацией на традиции Менгера. Постепенно на австрийскую экономическую теорию обращают внимание и остальные представители профессии. Теория банковского дела, реклама и ее связь со структурой рынка, а также переосмысление полемики о социалистических расчетах^[7] – вот некоторые области, на которые начинают воздействовать современные австрийские взгляды. Более того, литературу последних примерно пятнадцати лет, посвященную экономике неполной информации и теории стимулов, можно считать продолжением исследования Хайека о рассредоточенных знаниях и ценах как сигналах, хотя о том, что неплохо бы признать заслуги, часто забывают^[8].

Но Хайек интересен современным экономистам еще по одной причине. Сегодня анализ положительного влияния рынка представляет собой двустороннюю полемику. В защиту свободного рынка выступают «неоклассические» экономисты; они строят свои теории, априори исходя из наличия сверхразумных агентов (людей) с «рациональными ожиданиями» и мгновенного установления рыночного равновесия. Скептики, на которых обычно навешивают что-то вроде ярлыка «кейнсианцев», считают, что ожидания носят менее ясный характер, а цены приспосабливаются довольно медленно. Хайек резко выделяется на этом фоне, поскольку защищает рынок, основываясь не на человеческой рациональности, а на человеческом невежестве! «Вся аргументация в пользу свободы, или большая ее часть, основывается на том факте, что мы невежественны, а вовсе не на том факте, что мы что-то знаем»^[9]. По Хайеку агенты всего лишь следуют правилам, реагируя на ценовые сигналы внутри системы, отобранной в процессе эволюции… которая представляет собой скорее некий спонтанный порядок, а не сознательно выбранную систему. Однако их действия, хоть и неумышленно, несут выгоду для системы в целом, выгоду, поддающуюся рациональному предсказанию. Современному экономисту, для которого эволюция и спонтанность очень мало либо вообще ничего не значат, это кажется весьма странным^[10].

Работа Хайека отличается от работ неоклассических экономистов и в другом аспекте: она в принципе шире, поскольку интегрирует экономическую теорию в социальную философию (в широком смысле) и охватывает политические, правовые и моральные аспекты социального устройства. Неоклассики, напротив, чистые теоретики, они не сумели привлечь сколь либо широкий круг последователей. Леонард Рэппинг, сам будучи одним из первых экономистов, придерживающихся «рациональных ожиданий», отмечает, что «многих молодых идеалистов привлекают концепции свободы и справедливости, а не эффективности и изобилия. Фридман и Хайек не только внесли вклад в теорию экономики, но и привели мощные доводы в защиту капитализма как системы, которая продвигает либеральную демократию и свободу личности. Что и позволило их идеям заполучить множество сторонников в неэкономических сферах. Неоклассики такой круг проблем не сформулировали»^[11]. Действительно, у студентов, изучающих австрийскую экономику, зачастую широкий круг интересов, и привлекательность австрийской традиции, несомненно, объясняется ее междисциплинарным колоритом.

Очевидно, что возрождение австрийской мысли во многом обязано Хайеку (наравне со многими другими). Но действительно ли работы Хайека могут рассматриваться как часть «австрийской экономической школы», этой отдельной, узнаваемой традиции, или же нужно считать их самобытным и глубоко личным вкладом?^[12] Некоторые эксперты утверждают, что в более поздних работах Хайека, особенно после того, как он отошел от формальной экономики, влияние его друга сэра Карла Поппера заметно больше, чем влияние Менгера или Мизеса. Так, один критик говорит о «Хайеке номер один» и «Хайеке номер два», а другой, например, пишет о «трансформации Хайека»^[13].