Розалин обернулась. Невысокий, с залысиной, которую он старательно пытался скрыть, зачесывая волосы вперед. Пуговицы его сюртука ощетинились на его круглом животе, угрожая вот-вот оторваться. Мужчина покраснел от быстрой ходьбы, а на лбу у него проступила испарина.

– Крон Поллар, – Розалин слегка присела, приветствуя поверенного своего отца, он же выступал и душеприказчиком.

Девушка была удивлена внезапной встречей.

– Я с ног сбился, разыскивая вас. В ваших старых покоях не нашел, и никто не смог указать мне, куда вы перебрались, – объяснил он причину своего волнения.

– Если бы все зависело от воли моей дорогой мачехи, то я бы ночевала на псарне. К счастью, у нее не так много власти в доме моего отца, – ответила Розалин, не стесняясь того, что ее слова наверняка были услышаны и в самом скором времени будут переданы Сирре.

Поллар едва заметно улыбнулся. Бойкая дочь его друга и господина ему нравилась.

– Я пришел зачитать завещание вашего батюшки, – сказал он, опуская взгляд, – не хотел делать это без вас.

– К чему такая спешка? – удивилась Розалин. – пепел развеют только завтра.

Поверенный не ответил. Но юная элария поняла, что на этом наверняка настояла мачеха. Она даже пожалела, что обычай отправлять на костер жену вслед за мужем остался в глубине веков.

Вместе они отправились в кабинет покойного герцога Диваль. Розалин отметила, что со вчерашнего вечера там произошли серьезные изменения. Все вещи отца были убраны, даже мебель переставили по-другому и куда-то вынесли дорогой ковер, устилавший пол. Его было особенно жалко.

Все было сделано так, чтобы обстановка как можно меньше напоминала о прежнем владельце.

За столом уже сидела Сирра, ее брат Корстен, даже кормилица с младенцем Ларсом. Тут же расселись старшие слуги, дальние родственники и прочие прихлебатели.

Место за столом было только одно. Во главе. Туда должен был сесть душеприказчик. А вот для Розалин оставили облезлый покосившийся стул, который, она готова была поспорить, специально по этому случаю принесли из подвала. Даже пыль не стерли.

Поллар быстро оценил ситуацию. По правилам этикета во время оглашения последней воли усопшего все присутствующие должны сидеть. До него уже дошли слухи о том, как мачеха начала притеснять падчерицу. От него не укрылось и то, как улыбнулась Сирра, когда увидела разгневанное лицо Розалин.

Он незаметно кивнул девушке, указывая на кресло отца.

Розалин тоже знала этикет. Поэтому элария молча проследовала и величественно опустилась на место главы дома.

Поллар же обратился к управляющему замка, который сидел ближе всех к выходу:

– Милейший, мне кажется, что если в замке, находящимся под вашим управлением, недостаточно стульев, то на этой рухляди посидите вы сами, а свой стул уступите дворянину, – сказал он холодно.

Управляющий покраснел, бросил испуганный взгляд на Сирру, а потом подскочил и отдал свой стул Поллару.

– Благодарю, – сказал поверенный, устраиваясь и выкладывая на стол несколько конвертов, – почему же вы сами не садитесь?

Управляющий мялся у стула, не осмеливаюсь воспользоваться им по назначению.

– Что-то не так? – Поллар оглянулся и вопросительно поднял бровь. – Вы задерживаете нас.

Управляющий покраснел до кончиков седых волос, а потом осторожно опустился на жалкое сиденье. Тотчас ножки под ним подломились, и он с грохотом упал на пол.

– Этот стул даже такого стройного господина, как вы, не выдержал. Вы меня убить хотели?! – взревел Поллар.

Он проигнорировал тот факт, что по задумке этого змеиного гнезда, стул предназначался Розалин. И это она сейчас должна была валяться на полу, запутавшись в ворохе юбок всем на потеху.

– Что ж, подождите оглашения завещания за дверью, раз других стульев в замке нет, – пожал плечами Поллар.

К удивлению, новый стул почти тут же был просунут в приоткрывшуюся дверь, словно кто-то заранее знал, что он пригодится.

Розалин сидела с каменным лицом, понимая, от какого позора ее спас старинный друг отца. Спасет ли он ее от того, что сокрыто в конверте под тяжелой сургучной печатью?

– Мой друг и соратник, коронар Араон Диваль оказал мне большую честь сохранить и донести до вас его последнюю волю, – начал Поллар свою печальную речь, – герцог много размышлял о смерти, так как она постоянно кружила где-то рядом, стараясь отобрать у него близких. Поэтому он несколько раз менял свое завещание.

Казалось, что все, собравшиеся в кабинете, как один перестали дышать. Они замерли, жадно внимая каждому слову душеприказчика.

– Свое последнее завещание он отменил всего за несколько дней до смерти, – продолжил мужчина со вздохом, – он хотел составить новое с учетом недавно открытых месторождений, но не успел.

Тишина была такая, что капля пота, выступившая на лбу троюродного дядюшки усопшего, упала и разбилась о каменный пол так громко, будто это было ведро воды.

– Поэтому действует завещание, составленное более пяти лет назад, – Поллар взял нож и разрезал пожелтевший от времени конверт.

Сирра стала бледнее бумаги, что лежала внутри. Пять лет назад ее не было ни в этом замке, ни в жизни усопшего. А значит, и в завещании муж не мог ее упомянуть. Не на это она рассчитывала, когда строила козни падчерице. Корстен накрыл ладонью руку сестры, чтобы она успокоилась и не натворила глупостей.

Розалин смотрела на мачеху взглядом победительницы.

Присутствующие почувствовали, что чаша весов качнулась в другую сторону. И хозяйка в замке будет другая. Их заискивающие взгляды и подобострастные улыбки обратились к юной дочери герцога. Они были уверены, кара за их пренебрежение последует незамедлительно.

Душеприказчик тем временем начал зачитывать завещание. Точная дата составления – на следующий день после рождения первого сына.

Неприятный холодок пробежал по спине Розалин, а нехорошее предчувствие сковало ее вмиг похолодевшие руки и ноги. Она прекрасно помнила эти дни, хотя отец позже и старался загладить вину за то, что был столь невнимателен к дочери.

Но не все в этой комнате помнили историю дома Диваль также хорошо. Они все еще были уверены, что все состояние достанется дочери, ведь те жена и младенец умерли.

Зачитав все обязательные клятвы и перечисление всех титулов покойного герцога, Поллар перешел к сути:

– Мой замок и титул я завещаю моему сыну, в случае же моей преждевременной кончины опекуном при нем и моей дочери Розалин остается моя дражайшая жена, – зачитал душеприказчик, – она же назначается регентом при будущем наследнике.

До присутствующих медленно доходил смысл сказанного. А затем тишину разрезал истеричный, надтреснутый хохот Сирры. Он напугал младенца, что был на руках у кормилицы. Но никто бы не осудил ее за эту реакцию.

Весы политической значимости резко качнулись в другую сторону.

В зачитанном завещании не было указано имени жены и сына, и оно не противоречило нынешней ситуации. А это означало только одно – вся власть была в руках его вдовы.

Если бы покойный герцог переписал завещание на следующий день после смерти первой жены, то регентшей могла бы стать Розалин. А если бы указал имена родственников, то Сирре и ее сыну и вовсе бы могло ничего не достаться.

Розалин до боли сжала кулаки. Ногти впились в тонкую кожу. Она была уверена, что новое завещание отец хотел написать в ее пользу. Но не успел. Не исключено даже, что ему кто-то помешал это сделать.

Когда Сирра закончила смеяться, душеприказчик продолжил.

– Моей дочери Розалин назначается содержание двести золотых ежегодно до свадьбы. В качестве приданого – земли, леса и все, что в них водится к югу и западу от Вианы. Выбор жениха до совершеннолетия я оставляю на усмотрение моей жены, надеясь на ее благоразумие. Если до совершеннолетия Розалин не будет обручена, то она сама сможет выбрать себе суженого по сердцу и выйти за него замуж с благословения матери.

Дальше шли мелкие дары и благодарности. Дядюшкам кому сотню золотых, кому пятьдесят. Слугам по 1-2 золотых. Но остальное неназванное имущество переходило сыну.

Розалин понимала, что битву за завещание она проиграла. Но впереди было не менее важное сражение – за право самой выбрать мужа и распоряжаться своим приданым, которое сейчас оказалось дороже, чем казалось пять лет назад.

Глава 2

Розалин стояла у зеркала и отрешенно наблюдала за тем, как нянюшка с Тирой в четыре руки собирали ее на поминальную службу. Пока тело ее было отдано в руки заботливых женщин, разум мог сосредоточиться на размышлениях о дальнейшей жизни.

Несмотря на то, что будущее представлялось безрадостным, она продолжала судорожно искать лазейки в последней воле отца.

– В храме будет холодно, да и не званый ужин это, – ворчала нянюшка, натягивая на воспитанницу вторую пару чулок.

Розалин не спорила. Обычно она любила блеснуть своей юной красотой, но сейчас ей инстинктивно хотелось найти защиту и спрятаться. Пусть даже за тремя слоями одежды.

– Корсет не затягивай туго, – шикнула Малуша на Тиру, – не ровен час, всхлипнет и чувств лишится от нехватки воздуха. А под теплой накидкой все равно не видно будет, какое там платье.

Розалин не вмешивалась и лишь наблюдала, как ее стройное гибкое тело превращается в какой-то уродливый черный цветок, в центре которого было ее бледное лицо. Даже руки облачили в высокие черные перчатки. В довершение всего на лицо опустилось черное полотно вуали.

Девушка подумала, что едва ли кто-то узнает ее в таком наряде, и на траурном шествии ее вполне могла бы заменить та же Тира.

Молодым лари не полагалось присутствовать на церемонии предания тела огню. Розалин лишь из окна видела столб черного дыма, что взвивался до небес. А вот в храм она пойти обязана.

Наперсница и нянюшка в траурных одеждах сопроводили свою госпожу по подземному переходу, соединяющему дворец и главный храм столицы. Женщины остались в задних рядах, предназначенных для слуг.

А юная наследница двинулась вперед, мимо скамей, на которых разместилось куда больше народу, чем обычно бывает на службах. Ее место находилось в первом ряду, через проход от вдовы.

Сирра уже разместилась в своей ложе, ее сопровождал Корстен.

Сотни взглядов жадно ловили каждое движение, каждый звук. Они рассматривали девушку, скрытую многими слоями траурных одежд, словно та была редкой диковинкой.

От напряжения спина и шея болели, но девушка с достоинством прошла к своему месту и с облегчением шагнула за перегородку, где смогла сесть на лавку и выдохнуть в ожидании начала службы. Первый ряд был привилегированным и отделялся со спины высокой перегородкой, укрывающей от любопытных глаз.

Все остальные ряды представляли собой лавки, где все занимали места согласно положению в обществе.

Знатные женщины Аквилонии редко покидали дома, поэтому, даже собравшись по такому грустному поводу, они внимательно осматривали друг друга, чтобы долгими вечерами обсуждать, не ждет ли та или иная элария ребенка, кто терпит нужду, а чей муж привел в семейную ложу постороннюю особу вместо законной жены.

Не было сомнений, что большинство пришли в храм не для того, чтобы проститься с герцогом Дивалем, а чтобы посмотреть, как его дочь и вдова вцепятся друг другу в глотки в битве за наследство.

Шорох одежд и гул голосов раздражал. Словно и не храм это был, а огромный улей.

Наконец, пришел священник, разговоры стали тише.

За перегородку, отделяющую дочь герцога от остальных скорбящих, в последнюю минуту протиснулся крон Поллар.

– Не мог оставить вас без поддержки, элария! – объяснил он свое появление.

Тем временем вспыхнули сотни свечей, и началась служба. После хвалебных речей, которые священник воздал усопшему, заиграла музыка. Все, как один, затихли, внимая. Так завораживающе во всей Аквилонии могут звучать только храмовые трубы.