– Мне нужен только такой бледный цвет. Остальные не нужны.

Я:

– У нас такого цвета есть свечи повыше, конусовидные! Свечи системы Факел! Смотрите, они вроде бы ничего такие!

Мужчина:

– Нет, мне такие не нужны. Они слишком маленькие. Мне нужны были большие.

Отходит к духам и очень яростно нюхает духи, резко срывая колпачки.

Я:

– Не такие уж они и маленькие, эти конусовидные свечи. Вполне ничего. И цвет есть нужный. Нормальные свечи, все с ними в порядке.

Мужчина (агрессивно нюхая духи):

– Да, давайте.

Пауза. Мужчина все еще нюхает духи. Так проходит минут пять.

Я:

– Извините, пожалуйста. Вы покупаете шесть свечек-конусов?

Мужчина:

– Нет, мне они не нужны.

Я:

– Вы просто сказали: да, давайте. Давайте – что?

Мужчина:

– Я сказал: «ДА, ДАВАЙТЕ» в смысле «НЕТ, Я НЕ БЕРУ ЭТИ СВЕЧИ, ОНИ МНЕ НЕ НУЖНЫ».

Ок.

(Записываю в свой мысленный словарик «yes, let’s do that» равно «no, I’m not taking any of these».)

Зашли вчера в бар со свечными коллегами (нас мало, и мы редко видимся – в бутике обычно находится только один человек, – поэтому для общения нужно иногда ходить в бар).

У меня через месяц выйдет книга «Земля случайных чисел», меня распирает от восторга, показываю нашему пиар-специалисту Матильде обложку.

Матильда, как здесь положено, спрашивает, сама ли я это все написала, я в ответ отвечаю, что да, все сама, и уточняю:

– Это короткие рассказы. Science Fiction с нотками сюрреализма!

– А между тем, – отмечает Матильда, – не прекрасно ли было бы написать книгу, состоящую исключительно из твоих диалогов с этими безумными покупателями! Как думаешь?

Я думаю, что я подавилась своим коктейлем. Но нет, нет, нет, конечно же, это просто синхронистичность.

Женщина средних лет, которая пришла в магазин с двумя сыновьями позднего подросткового студенческого возраста, слишком унюхалась свечами и просит баночку с зернышками кофе. Приношу баночку и забываю ее унести, она осталась стоять на прилавке.

После этого три человека подряд сделали следующее: зашли в магазин, восхитились тем, как тут прекрасно пахнет, подняли баночку с зернышками кофе, понюхали ее и восторженно сказали: «Ммммм!»

Да, это клевый колумбийский кофе, пацаны.

Представительный мужчина с пакетом дружественного и соперничающего с нами бренда.

– Я хочу понюхать новую свечку «Пчелка». Это она?

…

– Ужасно пахнет. Я думал, она будет пахнуть медом. И, знаете, пчелиным воском, вот как прямо свежий воск вынули из улья.

…

– Ну, вот как у вас в пресс-релизе сказано. Вообще не то. Я думал, она будет пахнуть как, понимаете, медовая сота! Видели такое когда-нибудь? Соты видели вообще?

…

– Ужасно. Ужасная свеча. Пахнет чем угодно, только не медом, не пчелкой, не ульем. Зачем было такую делать, если она не пахнет тем, чем заявлено?

…

– До свидания. Я зашел, получается, совершенно зря. В ваших пресс-релизах написана полная чушь. Свечка пахнет не тем.

Да, чувак, у тебя всю жизнь были неправильные пчелы, и они делали для тебя неправильный мед.

Бутик открывается в 12:00, это написано на двери. Сейчас 11:45 – я не включаю свет и в полутьме вожусь на бэкстейдже, выбрасываю в мусорный пакет лепестки увядших пионов с витрины и завариваю чай. В магазин ломится невысокий парень с таким лицом, как будто он только что снялся в тайном девятом сезоне «Игры престолов».

Наваливается на дверь. Ничего не выходит, она заперта. Снова наваливается, дергает. Не выходит, дверь заперта. Ждет. Дергает еще раз. Возможно, ему кажется, что в какой-то момент закрытая дверь превратится в открытую. Это выглядит довольно интересно. Так деревенская утренняя муха назойливо садится на спящего человека: ой, он не умер случайно? А, нет. Ой, может быть, теперь уже умер? А нет, еще не умер. Ну, может сейчас умер наконец? А, черт. Ну, а теперь?

Я смотрю на парня, показываю ему руками: закрыто! откроется в полдень!

Парень смотрит на меня, кивает, изо всех сил наваливается на дверь. Дергает. Она не поддается. Бьет плечом. Я мотаю головой и показываю знаками: уходи. Парень еще пару раз бьет дверь. Все гремит и трясется.

Я понимаю, что он сейчас выбьет дверь, и, оценив риски (по улице ходят люди, работает камера), открываю ему.

– Что вам нужно?

Парень (недружелюбно):

– У вас закрыто?

Я:

– Безусловно, это выглядит как закрыто. Написано, что закрыто и откроется в двенадцать, а также закрыта дверь. Вам нужна какая-то срочная помощь?

Парень:

– Вы просто скажите, закрыто ли у вас.

Я:

– Даже если бы я ничего не сказала, тут же очевидно, что закрыто – на магазине написано, что он закрыт, и дверь закрыта.

Парень:

– Но вы же открыли мне.

Я:

– Я подумала, что у вас что-то дико срочное. Что-то стряслось. Что-то стряслось?

Парень:

– Нет, ничего. Так у вас закрыто?

Я:

– Да! Мы открываемся в двенадцать, дверь закрыта, следовательно, у нас закрыто. Я вам открыла, потому что вы очень страшно ломились в дверь. Вы что-то хотели срочно купить? Скажите, в чем дело-то?

Парень:

– Ни в чем. Просто скажите нормально, открыто у вас или нет.

Пара вежливых туристов, мужчина в шляпе и женщина с красивой сединой.

– Скажите, у вас есть маленькие свечи?

– Нет. Только эти. Это самый маленький размер.

– А еще меньше? Такого… ну… ритуального размера.

– Нет, таких нет. Этот размер – самый маленький.

– Хорошо. А сколько стоит большая свеча?

– Большая – семьсот.

– ВОТ ЭТА – СЕМЬСОТ?!

– Нет, конечно. Это же самый маленький размер. Я думала, вы имели в виду вот ту огромную размером с дом на верхней полке.

– Нет, мы имели в виду ЭТУ БОЛЬШУЮ по сравнению с ТЕМИ МАЛЕНЬКИМИ, которых у вас НЕТ!

Пора мне пересмотреть свой английский.

Воскресенье началось свежо – когда я вышла в туалет (в самом бутике туалета нет, он находится за соседней дверью, в подъезде жилого дома, где первый этаж делят наш бутик и итальянская пошивочная модных рубашек), я обнаружила, что с потолка в подъезде льет вода. Не течет, нет. Именно льет, как небольшой водопад. Вода коричневая, неприятная, тленная. На мне были новые босоножки из нежнейшей черной кожи, и я тут же расхотела куда-то бежать неуклюже. Поэтому я стояла и смотрела, как с потолка льет вода (действительно, смотреть на это можно бесконечно). Тут же собрались кое-какие жильцы, итальянский старик-рубашечник, его внук – молодой отец с крошечным младенцем; еще одна дама с младенцем плюс веселая украинская портниха в вышиванке – все стоят и смотрят.

Тут я поняла, что вода разливается и подступает к хранилищу, где лежат наши свечи на сумму где-то 60–70 тысяч долларов.

– Друзья, – сказала я. – Давайте вызовем кого-то, кто починит это. Это же дизастер у нас тут.

– Лендлорд уехал на три недели, – с некоей окончательностью в интонировании сказал старик-рубашечник.

Действительно, я вспомнила, что лендлорд, который недавно наблюдал за мной через видеокамеру, уехал. Перед отъездом он угрюмо попросил меня поливать незабудки и анютины глазки в чугунных вазах у входа в подъезд: по его интонации было понятно, что, если незабудки сдохнут, нам поднимут аренду где-то в два раза. Лендлорд сам как вода – хлипкий, мутный, похожий на Ганнибала Лектера, с жидким изменчивым лицом.

– Так позвоните ему! – закричала я. – Тут же сейчас затопит наше хранилище. И ваши рубашки тоже. У вас же там есть ценное – ну, ткани…

Старик посмотрел на меня с безразличием. Видимо, ткани были застрахованы, как и его жизнь, на которую на моих глазах начал зариться алчный подъездный Нептун.

– Он уехал во Францию. И он недоступен, – сказала девушка с увесистым младенцем через плечо, – это в моей квартире прорвало.

– Позвоните в какую-то службу?

– Мы не можем, – объяснила девушка. – Все должен решать лендлорд. Это он должен звонить. Это его ответственность.

– Но нам же жопа!

– Да, нам жопа, – сказала девушка. – Мы с Марио пошли гулять. Все равно ничего сделать нельзя.

Я спустилась в подвал, притащила оттуда несколько ведер, сняла босоножки и по щиколотку в коричневой воде начала расставлять ведра под водопады. Старик-рубашечник смотрел на меня с интересом, сантиметр в его руке развернулся и удивленной змейкой пополз вниз. Было понятно, что я выгляжу для них всех как идиот и бурундучок-спасатель.

– У нас тут хранилище! – объяснила я. – Если туда дойдет вода, будет апокалипсис! Мы должны вызвать сантехника, понимаете? С потолка течет вода, вы это понимаете?

– Нам некому звонить, потому что звонить должен лендлорд, а он во Франции, – укоризненно сказал старик, покачал головой и ушел измерять воротничок клиенту. Хотела бы я знать, что он скажет, когда воротничок клиента скроется под ручьями коричневых потолочных вод.

Я вернулась в бутик, залпом съела четыре пирожных (у нас там стоял парадный ящик пирожных для покупателей, которых все равно не было) и вся на глюкозном подъеме позвонила Селин.

– Я не хочу тебя пугать, – начала я (никогда не начинайте так разговор), – но все, что я дальше скажу, будет выглядеть очень зловеще. В общем, тут типично нью-йорскская история. Прорвало трубу. В подъезде с потолка хлещет вода. Подъезд затопило. Лендлорд уехал во Францию и отключил телефон. Никто не звонит ни в какую службу, потому что ни один сантехник не будет вламываться в дом без разрешения лендлорда. Жильцы ушли гулять. Рубашечная мастерская донт гив э фак. Все вокруг донт гив э фак. А я бегаю всюду с ведрами, и на меня смотрят как на сумасшедшую. Но я всего лишь хочу спасти наше хранилище свечей. Вода грязная. Я в стрессе. Лендлорд выел мне все мозги, чтобы я заботилась о его незабудках, но вот о жильцах он не позаботился. Давай ты приедешь и мы ляжем в воду и умрем (или я сказала что-то другое).

– Пришли видео, – решительно сказала Селин. – Я отправлю его в Париж нашим начальникам Антуану и Франсуа, и пусть они там друг с другом разбираются. Сделай как бы фильм про воду.

Я сняла и прислала Селин фильм про воду. Это был немножко фильм про Нью-Йорк и безразличие. Мой магистерский тезис и его презентация отчасти строилась вокруг хайдеггеровского indifference to being, и вот сейчас я наконец-то наблюдала это своими глазами: indifference, indifference. Все нами озвученное рано или поздно прольется на нас коричневым дождем. Amber rain is beautiful but wrong.

Я съела еще штук пять пирожных и поняла, что еще полчаса – и откупорю бутылку вдовы Клико (тут ее называют «вэ-вэ»), которая непонятно что делает у нас в холодильнике.

Ко мне в бутик заглянул рубашечный дед и помахал рукой.

– Ты можешь проплывать в туалет, если тебе надо, через нашу мастерскую! Подъезд уже затопило!

– Кто-нибудь позвонил хоть куда-нибудь?

– НИКТО НИКУДА НЕ ЗВОНИЛ, ЛЕНДЛОРД ВО ФРАНЦИИ! – напомнил мне дед и вышел во дворик, присев на нашу скамеечку.

Вокруг скамеечки кипела веселая итальянская уличная жизнь, типичная для Нолиты, – ко внуку, молодому отцу, на работу пришла жена, молодая мать, они по очереди кормили розового итальянского младенчика из бутылочки (возможно, бутылочки с вдовой Клико), потом прибежали подружки жены с раскладными пляжными стульчиками, достали дымящий сухим льдом лимонад и пузырьковое розовое вино из хрусткой льдистой сумки для пикника. Ах, лето на Елизаветинской улице в Сохо под томными сетчатыми липами, как ты прекрасно и недосягаемо! Я возвращаюсь в бутик, включаю кондиционер, выключаю кондиционер, съедаю еще три пирожных, выхожу в подъезд, хватаю ведра и выливаю мрачные воды в унитаз. С улицы на меня странно смотрят.

– Пожалуйста, – говорю я молодому отцу. – Потоп как бы прямо у вашей двери. Давайте вы раз в пятнадцать минут будете выносить ведро. Вам же ближе.