Навстречу нам идет бойкая молодая женщина в высоких резиновых сапогах и с ведром в руках. Стянутые в хвост волосы развеваются на ветру. Она – одна из смотрителей океанариума, и мы хорошо ее знаем благодаря нашим частым визитам. Ее зовут Тилли, или Милли, или что-то в этом роде.

Она подбегает к Маку и вырывает перчатку из его клюва. Пингвин возмущенно клюет ее в коленку.

– Эй, Мак. Не наглей. Я помню тебя еще яйцом, – кричит она.

Я с благодарностью и изяществом забираю у нее перчатку, стараясь не показать своего огорчения. Грязная ткань безвозвратно порвана, а затейливая вышивка уничтожена.

Моя флегматичность смотрительницу успокаивает, и она поворачивается к Дейзи.

– Привет, Дейзи! Рада тебя видеть.

– Привет, Молли! Уже время кормления?

– Конечно. Нужно поскорее накормить Мака правильной едой, пока он не начал жевать что-нибудь еще.

Она ставит ведро на землю, опускает руку, достает скользкую пахучую рыбу и бросает ее пингвинам. Дейзи уже несколько раз помогала ей, но сегодня предпочитает наблюдать и фотографировать. С каждым разом Мак орудует клювом все искуснее, да и Тилли так хорошо целится, что пингвин с легкостью ловит рыбу, иногда, к восторгу зрителей, он даже подпрыгивает и хватает ее на лету.

– Как же ловко у него получается! – восклицает Эйлин.

– Да, но у него есть преимущество, потому что он не боится подойти ближе остальных пингвинов, – замечаю я. – А Тилли умеет бросать.

– Вероника, не Тилли, а Молли! – поправляет Дейзи.

Я бросаю на нее строгий взгляд.

– Чванливость молодым совершенно не к лицу.

Дейзи не обращает внимания на мое замечание. Пока Молли кидает последнюю рыбину, она тараторит о том, как она обожает Мака и какой он замечательный.

– Он настоящая звезда, скажи? А еще мне нравится вон тот, – Молли указывает на очкового пингвина, который дремлет стоя, слегка опустив голову. – Его зовут Пабло. Ему уже двадцать два года, как и мне.

– Батюшки! – восклицает Эйлин.

– Он в два раза старше меня! – заявляет Дейзи, которая в этом году достигла благородного возраста десяти лет.

– Пингвины в неволе могут дожить до глубокой старости, но он исключительный. Мы так гордимся им.

Пока мы любуемся Пабло, он приоткрывает один глаз. Ни морщинки не появляется на розовом участке кожи над его глазом, и я ненадолго задумываюсь, каким кремом для лица он пользуется, но потом одергиваю себя – он же всего лишь пингвин.

– Как вы их всех узнаете? – спрашивает Дейзи.

– О, со временем ты запоминаешь небольшие отличия в их внешнем виде. Например, того дрожащего пингвина у перил зовут Флоренс. На шее у нее есть темные крапинки, похожие на созвездие. Ну и, конечно, каждый пингвин ведет себя немного по-своему. У всех у них свои прекрасные личности. Мне будет очень грустно с ними прощаться. – Она закрывает рот рукой.

– А зачем вам с ними прощаться? – спрашивает Дейзи, быстро уловив, что что-то не так. – Вы куда-то уезжаете?

– Ну… – смотрительница молчит, не желая отвечать на вопрос, но потом сдается. – Я ищу новую работу.

– А эта вам не нравится?

– Дело не в том, что я хочу уйти, – тихо проговаривает она, явно не желая, чтобы кто-то случайно ее услышал.

– Тогда скажите, почему вы уходите? – настаивает Дейзи.

– Мне не стоит говорить об этом.

– Скажите нам!

Мне, как и Дейзи, не терпится узнать, в чем дело.

– Мы уже несколько лет регулярно приходим в океанариум, – подчеркиваю я. – Мы имеем право знать, что происходит.

Женщина отводит нас в сторону, ставит свое ведро в маленькую пристройку и негромко рассказывает:

– Через два месяца Океанариум Лохнаморги должен закрыться из-за финансовых сложностей. Одиннадцать сотрудников потеряют работу.

Тут нечему удивляться. В океанариуме есть явные проблемы: пингвинам, на мой взгляд, не хватает простора для прогулок, информации для посетителей недостаточно, в помещениях душный, спертый воздух, в туалете и вовсе воняет плесенью, а на витрину чайной лавки без слез не взглянешь. Но все равно я потрясена. Мы все потрясены.

– Что будет с земельным участком? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Полагаю, его выставят на продажу.

– А что будет с птицами и другими животными? – спрашивает Эйлин.

Кроме двадцати четырех пингвинов, здесь есть несколько экзотических видов рыб в аквариумах, несколько редких уток, тюлени и выдры.

– Мы постараемся пристроить их всех в зоопарки, аквариумы и парки дикой природы, но сделать это не так легко. Их наверняка разлучат друг с другом. Почти все животные у нас морские, поэтому им нужны специальные условия. Правильная среда, подходящая социальная группа, опытный персонал, который сможет за ними ухаживать. Пока новый дом нашли только для рыб и тюленей. Возможно, выдр заберут представители национального парка Эксмур. Но пингвинов пока пристроить не получается.

Дейзи корчит гримасу.

– А нельзя выпустить их на свободу? Здесь прекрасная сельская местность. Шотландии не помешает побольше пингвинов.

Молли скорбно улыбается.

– К сожалению, не выйдет. Большинство из них вылупились здесь, в океанариуме. В Шотландии они не встречаются, Дейзи, поэтому не смогут выжить в дикой природе.

Далее Молли обращается ко мне и говорит еще тише:

– Это так сложно. Нам приходится соблюдать столько стандартов и правил об условиях транспортировки. Для переезда требуется подписать тонны разрешений и ветеринарных заключений. Конца и края им нет. Мы все не находим себе места. С каждым днем становится очевиднее, что пингвинов придется, – она говорит шепотом, – подвергнуть эвтаназии.

Сердце замирает в груди. Я крепче сжимаю ремешки сумочки. Эйлин удивленно охает.

– Что такое «эвтаназия»? – спрашивает Дейзи.

Никто не отвечает.

4. Вероника

Баллахеи

Дейзи отказывается идти.

Ее родители подчеркнули, что ей нужно ходить со мной на ежедневные прогулки, чтобы тренироваться перед школьным марафоном, но Дейзи слишком расстроена. Да и погода за окнами явно ненастная.

– Не ленись, Дейзи, – говорит Эйлин, легонько тыкая ее в ребра.

Дейзи куксится.

– Я не ленивая. Я просто… Знаете что? Пока Вероника гуляет, я буду играть на пианоле. Давайте считать, что я тренируюсь, нажимая на педали.

– Хорошо, – уступаю я.

В этот раз я и правда готова ей уступить. По дороге домой из Лохнаморги она набрала в телефоне слово «эвтаназия», и открытие повергло ее в ужас. Все утро у нее красные, опухшие глаза. Она пережила ужасный шок.

Я объяснила ей, что тысячи пингвинов ежедневно умирают в дикой природе, становясь обедом тюленей или погибая от холода.

– Но пингвины из Лохнаморги особенные. И мы их любим. Особенно Мака, – выла она, утирая кулачками слезы. – Он слишком молод, чтобы умирать. Когда-то я так же думала и о себе. Я ненавижу смерть.

– Я тоже, – мрачно призналась я.

Я собираюсь на улицу. На самом деле, час наедине с собой мне сегодня утром не помешает. Надо привести в порядок водоворот мыслей – слишком много забот на меня свалилось. Я управляю домом в Баллахеях, забочусь об Эйлин и престарелом садовнике мистере Перкинсе, слежу за упрямым внуком Патриком и его подружкой Терри в Антарктиде, за сэром Робертом, активно разъезжающим по всему миру, и за Дейзи с ее дикими прихотями. А теперь еще проблемы с Океанариумом Лохнаморги.

Я кутаюсь в длинное непромокаемое пальто и надеваю толстые и крепкие сапоги, но не беру с собой зонтик. Мне достаточно сумки, щипцов и пакета для мусора. Да и нахальные порывы ветра с моря наверняка вырвут зонт у меня из рук и унесут в небо.

Я с готовностью встречаю холодный ветер, но дождь не люблю. В дождливую погоду у меня скрипят колени и плесневеют кости. Погода в Айршире обожает надо мной издеваться, но я ей не поддаюсь. Я гуляю каждый день (за исключением пары неизбежных перерывов) с тех пор, как сделала свои первые неуверенные шаги, и именно эта привычка помогает мне поддерживать хорошую физическую и умственную форму. Эйлин не нравится, что я выхожу на улицу одна, но она знает, что лучше со мной не спорить.

Теперь я не только устраиваю долгие променады, но и с помощью щипцов поднимаю любой мусор, который встречается у меня на пути. Сознание у меня не менее тренированное. Я в любой день могу разгадать большую часть кроссворда «Телеграф» за два часа. И я до сих пор помню многие цитаты из Шекспира, творчество которого изучала в школе.

– Прекрасней и страшней не помню дня^[2], – бормочу я, выходя за ворота Баллахей на тропинку, которая тянется вдоль обрыва.

Ветер треплет меня за волосы и тянет сумочку. Травы пригибаются к земле. Чайки проносятся в воздухе. Прибой бьется об изрезанный скалами берег, переливаясь и неустанно бурля. По небу неистово мчатся облака, то поглощая солнце, то вновь выпуская его на свободу через неравные промежутки времени. Настроение постоянно меняется от воодушевленного до мрачного и обратно.

Ритм прогулки нарушается лишь парой остановок, чтобы засунуть в мешок раздавленную банку колы и влажный треугольный пакет с бутербродами. Неудержимо бегущий поток мыслей приводит меня к определенным выводам.

Нужно что-то делать с океанариумом. Мак – этот дерзкий похититель перчаток – мне очень дорог. Его и других шотландских пингвинов нужно спасти. Я, Вероника Маккриди, собираюсь стать первым в мире амбассадором пингвинов. Конечно, Судьба распорядилась, чтобы именно я разрешила возникшую проблему. Но как?

Волны гремят, как цимбалы, галька перекатывается и стучит о камни. Я плотнее натягиваю капюшон, и мягкий шелест дождевых капель отчетливее звучит в ушах.

Мысли мечутся между прошлым и настоящим, и я возвращаюсь к письму, которое пришло от Терри вчера вечером. Оно значительно развеселило меня после пережитого дня.

(Раньше все мое беспроводное общение зависело от Эйлин, но теперь я в совершенстве овладела электронной почтой. Я все еще недолюбливаю цифровой мир, потому что чувствую, что он незримо и неуловимо изменяет саму нашу человеческую природу, но признаю его полезность для общения. Поэтому я решила купить компьютер. Я совершенно не представляю, как работает эта несчастная машина. Я не могу понять, почему ее сконструировали так, чтобы сбивать с толку и запутывать пользователей странными сообщениями, например «файлы куки отключены». Но Эйлин советует не обращать на них внимания и использовать компьютер только для работы с электронной почтой, что я и делаю. Еще я слежу за блогом Терри из Антарктиды и жадно просматриваю все новости о пингвинах, надеясь услышать весточку о Пипе.)

Вчерашнее письмо было полно энтузиазма и подробностей. Я не знаю, откуда эта девушка черпает энергию. Она возглавляет команду острова Медальон, но теперь также проводит недели на новой огромной исследовательской станции на Антарктическом полуострове и часто берет с собой моего внука. Я никогда не думала, что профессия пингвинолога станет для него raison d’être^[3], но, с другой стороны, я сомневалась, найдет ли Патрик свой raison d’être в принципе. Душа радуется, когда думаю о молодой любви между Патриком и Терри, хотя мне их обоих очень не хватает. Я быстро изучила письмо, но в нем не было упоминания о Пипе. Раньше Терри была увлечена пингвинами Адели, но теперь, похоже, все ее внимание захватили императорские пингвины. Хотя нет, наверное, я наговариваю на нее. Она по-прежнему обожает Адели. Просто с приходом холодного сезона они уплыли в море и пока еще не успели вернуться на Медальон, поэтому она работает в исследовательском центре на материке и занимается изучением императорских пингвинов. Эти нелогичные существа размножаются посреди бушующей Арктической зимы.