– Моя! Бабушка сказала, чтобы я берегла ее. Мне она от мамы осталась, а больше ничего! У меня ничего от мамы больше нет!

От мамы? Не от Матрены, получается…

– Что ты читала там, у лестницы? Это очень важно, Тонь. Ты могла убить моего мужа, понимаешь? Убийство – страшный грех! Так делать нельзя, даже если тебе кажется, что другого выхода нет.

– Он бил тебя. – Тонины губы задрожали, глаза увлажнились. – Я испугалась, что он убьет тебя, как ту женщину!

– Кого? – не поняла я. К горлу подступила тошнота, в голове завертелись обрывки воспоминаний. – Ты что-то видела?

Тоня разревелась. Так горько и надрывно, что я отругала себя за настойчивость. Привлекла ее к себе, обняла хрупкое тельце и зажмурилась.

Прошлой зимой Степан вернулся с охоты. Ему единственному из всей деревни позволили охотиться в нашем лесу, но только зимой и только на птицу. Тем удивительнее было, когда он принес несколько заячьих тушек и сказал, что никто не узнает. Радовался, отмывал руки от крови, все повторял: «Никто не узнает!» Лихорадочный блеск в его глазах я списала на опьянение. Ночью он вскрикнул во сне: «Никто не узнает!», а я посмеялась: если бы глава района поймал Степку за охотой на зайцев, то не видать бы моему мужу свободы лет пять.

По весне в лесу нашли оттаявшее тело Маруси – она пропала перед святками, когда пошла на реку стирать белье. Отправилась она туда почему-то одна, хотя обычно мы ходили гурьбой… Искать ее никто не стал, решили, что в проруби утонула. Помянули, забыли и не вспоминали, пока Степка не принес в деревню весть – Марусю волки задрали, в лесу лежит.

– Что ты видела, Тонечка? – почти жалобно спросила я снова.

– Все, – буркнула она. – Дядя Степа вот сюда ей воткнул палку. – Тоня указала на свою грудь. – По лицу ударил, прям как тебя.

– Это в лесу было?

– Да.

– А ты там что делала одна?

– Заигралась и забрела дальше, чем обычно. – Девочка пожала плечами. – Бабуля позволяла мне гулять в лесу, говорила, что мне там ничего не грозит и заблудиться я не могу. А мне нравилось между деревьями ходить и фигурки лепить из снега. Еще я зайчиков видела, и волка, и птиц разных!

– Степа видел тебя в том лесу?

Тоня отрицательно замотала головой, посмотрела на меня с настороженностью.

– Я потом бабушке рассказала, а она запретила говорить кому-то еще.

– Почему?

– Сказала, что это не наше дело.

Значит, никто так и не узнал об убийстве Маруси. Степан остался безнаказанным, как прямо сейчас – вся деревня. За поджог дома и смерть старушки никого винить не станут, даже если я и Тоня дадим показания. Матрена забыла закрыть заслонку в печи, уголек выпал, изба загорелась, вот и весь сказ. Но Степка… Неужели ему сойдет с рук убийство женщины?

Конечно, сойдет. Столько времени прошло, никто и разбираться не станет.

Думая обо всем этом, я вовсе не хотела бежать к городовым и сообщать им о Марусе или Матрене, в этом не было никакого смысла. Матрена была старой, в ее возрасте устроить случайный пожар – не такая уж редкость. Против Степки мои обвинения ничего не значат: я сбежала от ненавистного мужа и задумала его посадить в тюрьму, чтобы дом остался мне… Так скажут городовые.

Я лишь в очередной раз поняла, что, если со мной что-нибудь случится, никому и дела не будет, а раз так, то придется держать ухо востро. Не хотелось бы внезапно лишиться жизни и даже после смерти остаться в чьих-то воспоминаниях ненужной.

Тоня отнесла тетрадь наверх, спрятала в тайник и прихватила оттуда по моей просьбе самую большую и тяжелую монету. Серебряной нам хватит на многое: первым делом нужно купить посуду, хотя бы по чашке и по кружке, а еще ложки и вилки бы не помешали.

Остальное придется отдать городовому, чтобы он рассказал, где найти Марфу и Петра.

Петр и Марфа Роговы жили недалеко от города в одиноко стоящем доме. Городовой сказал, что у них своя ферма, картофельная плантация, поле, на котором они сеяли рожь, и даже участок леса, где они могли охотиться.

Тем страннее казалось их желание взять к себе чужого ребенка и получать плату за его воспитание. Впрочем, Марфа говорила, что у них нет своих детей, а хотелось бы… Но она говорила и о деньгах: они им нужны.

Пока мы с Тоней ехали к Роговым по дороге, которую указал продажный городовой, я много думала. Что скажу им? О чем попрошу? Почти серебряная ушла в карман наводчику, и как же жалко будет денег, если ни Петр, ни Марфа не станут со мной говорить.

Наконец наемная повозка затормозила у нужного дома. Единственного, точнее. Я попросила извозчика подождать нас и вышла из повозки первой, после вытащила Тоню.

Роговы явно не бедствовали. Их просторный двухэтажный дом окружали яблони, груши, сливы, аккуратно подстриженные кусты и множество клумб с роскошными цветами. Сейчас, в последний месяц лета, все они буйно цвели и умопомрачительно пахли. Пчелки с жужжанием перелетали с одного цветка на другой, кружились над нашими головами. Домашние пчелы – вдалеке я увидела ульи. Значит, помимо полей, леса и фермы, Роговы владеют и пасекой.

Я засомневалась: а стоило ли приезжать? Мне-то казалось, попрошу Марфу рассказать мне о том незнакомце подробнее, если понадобится – припугну или подкуплю. Чтобы подкупить, пришлось бы вернуться в усадьбу и вытащить все деньги из тайника, но теперь это было ни к чему. У людей, обладающих таким богатством, за деньги ничего не выудишь.

Тоня с благоговением осматривалась. Осторожно, боясь навредить, трогала лепесточки разноцветных астр и тихонько вздыхала. Ойкала и жалась ко мне, когда какая-нибудь пчела подлетала к ней слишком близко. Я машинально приобнимала девочку, защищая, и усмехалась, вспоминая, как вот этот маленький ребенок одним только шепотом едва не придушил моего мужа, а потом испугался безобидной пчелки.

На мой нерешительный стук в дверь никто не отозвался. Спустя некоторое время, набравшись смелости, я постучала снова и тогда услышала из приоткрытого окна:

– Марфа, открой!

– У меня руки заняты, молоко убегает!

– А я табурет чиню… Ой, хорошо, сам открою.

Шаркающие шаги остановились у двери, заскрежетал засов, и на пороге появился Петр, одетый в добротный комбинезон. Заляпанный кое-где краской, порванный на коленях, но совсем не заношенный. От него пахло жженым деревом, опилками. Зря я принюхивалась, ни капли алкоголя не учуяла – привыкла видеть деревенских в стельку уже к обеду и Петра ожидала встретить в таком же состоянии.

– Что вы здесь делаете? – Петр поправил очки, глянул на Тоню и снова на меня. – Как вы нас нашли? Вы Тоню вернуть хотите?

– Кто там, Петь?

– Входите. – Хозяин дома отступил, приглашающе махнув рукой, после запер за нами дверь и повел в кухню. – Марфа, тут Тоню привели.

Уютную кухню заливал солнечный свет, проникающий через тончайшие занавески. На сковороде шкворчало сало, в котелке булькала каша. Марфа нарезала овощи такими быстрыми движениями, что морковь моментально превращалась в горку ровных кружочков. Старушка отложила нож, вытерла руки о передник, помешала кашу и только тогда обернулась к нам. Ни капли удивления на лице, лишь немного раздражения – словно она ждала нас, а мы припозднились.

Я совершенно растерянная стояла у порога, приобнимая Тоню. В голове никак не укладывалось, что мы приехали в дом к зажиточным людям, а не к прозябающим в нищете старикам. Даже мелькнула мысль: зря я Тоню у них забрала, со мной она натерпится голода и холода, а у Роговых жила бы ничуть не хуже, чем с Матреной.

– Так вы скажете, зачем пришли? – спросил Петр, заменяя Марфу у стола. Он помыл руки и взялся за нарезку.

– Вернете девочку? – Марфа поправила передник, разгладила его ладонями. Нервничала. – Что же вы молчите? Тонечка, пройди за стол. Петь, налей ей молока и достань печенье… Вон там, сверху в шкафчике.

Слова застряли в горле, вот и молчу. Хотела начать с расспросов о таинственном покровителе, а теперь уже и не знаю. Может быть, Тоне стоит остаться здесь?

– Вы тоже проходите. – Опомнившись, Марфа пригласила и меня. – Садитесь, садитесь!

Я опустилась за стол рядом с Тоней. Петр поставил перед девочкой глиняную кружку с молоком и миску печенья, а мне Марфа налила смородиновый отвар и села напротив.

– У вас красивый дом, – выдавила я.

– Спасибо. – Марфа тепло улыбнулась. – Петя сам строил, каждое бревнышко своими руками укладывал, каждую ставню вырезал. Мы о нем всю жизнь мечтали, и вот, наконец, получилось.

Не в наследство получен, и мечтали всю жизнь. Кем же были Роговы и откуда на них свалилось такое богатство? Не мое дело. Я качнула головой своим мыслям, пригубила отвар.

– Простите, если я не вовремя, но у меня не было другого выхода. В тот день, в городе, вы сказали мне, что найти Тоню вас кто-то попросил. Я хочу знать, кто именно.

Петр громко стукнул лезвием по разделочной доске, смахнул нарезанную морковь в сторону. У него получалось резать не так ровно, как у Марфы – кружочки вышли толстыми и кривыми.

– Мы не знаем, – ответил он, опережая супругу. – Он пришел ночью, вручил деньги и попросил сделать вид, будто мы ищем нашу дочь.

– И вы сразу согласились?