Степан вытолкал меня из комнаты, потащил за собой чуть ли не волоком. Мне приходилось бежать, ноги путались в юбке. Конечно, никуда я с ним не пойду. Я поклялась Тоне, что не брошу ее одну, и обещание выполню. Но у меня было не так много времени на раздумья, как отвязаться от мужа, и я напряженно всматривалась во все, что было по пути. Мне бы что-нибудь тяжелое, что-то, чем можно…

Маленькая фигурка возникла у нижней ступеньки лестницы, когда мы спустились до середины. Теперь я сама впилась пальцами в локоть мужа, наивно надеясь, что сумею его удержать.

– Она ребенок! – пыталась я воззвать к разуму Степана. – Оставь ее, не трогай!

Но его можно было не просить. Он и правда боялся Тоню так же сильно, как я страшилась ночного леса и кладбища, болот и одиночества – смертельно боялся. Правда, так было не всегда, а началось все прошлой зимой…

Степан гулко сглотнул и даже будто протрезвел – туманный взгляд вдруг прояснился. Только тогда я посмотрела вниз и поняла, почему он так растерялся. Тоня держала в руках тетрадь, раскрытую посередине. Сдвинула брови к переносице, сделавшись вовсе не строгой, а еще более забавной, чем обычно, и что-то шептала одними губами.

– Че это отродье делает? Эй, слышь? Ну-ка, сгинь отсюда!

Тоня продолжала читать, Степка начал бледнеть и задыхаться. Его крепкая рука больше меня не удерживала, я без труда вырвалась и бросилась вниз, перепрыгивая через ступеньки. Подскочила к Тоне, и… не рискнула дотронуться до нее: глаза девочки заволокло чернотой.

– Оста… но… ви… ее! – Хрипящий голос мужа прорывался будто из перетянутого удавкой горла.

– Тоня, хватит! – Я притянула к себе ребенка, сминая тетрадь, и в этот момент Степан закашлялся, со свистом втягивая воздух. – Ты что делаешь-то?!

Мне и самой стало не по себе. Я заглядывала в лицо девочки, но в голубых глазках больше не было черноты. Показалось? Мне просто показалось!

– Прости! – Она разревелась, скуксилась, обхватила меня за талию. – Я так за тебя испугалась!

Степан оседал на ступени, теперь уже не бледный, а красный, словно ему и правда передавили шею. Еле шагая, держась за перила, он спустился и рывком нырнул за лестницу, а оттуда на улицу через окно. Да там и остался, поглядывая внутрь: ждал меня.

Я обнимала плачущую Тоню, растерянно хлопая глазами. Что это было сейчас? Я своими глазами видела, как она читала! А потом Степка…

– Бабушка тебя учила чему-то? – спросила я, упрашивая себя не отпрыгнуть от девочки.

– Читать, – сквозь слезы ответила она и уткнулась лицом в мое платье, а я неосознанно дернулась.

– Я же говорил, что она ведьмовское отродье! – гаркнул Степан. – Че ты за дура такая? Неужто думала, что Матрена к себе ребенка просто так возьмет, да еще девчонку? Силу ей передать нужно было, вот и все! Домой поехали, поиграла в мамашку – и хватит.

– Не бросай меня, тетя Аглая! – Тонины всхлипывания превратились в рыдания. – Я больше никогда-никогда так делать не буду!

Боли я больше не чувствовала, дышала через раз и боялась пошевелиться, лишь бы не обидеть Тоню. Когда кто-нибудь в деревне злил Матрену, за этим всегда приходило несчастье.

– Не будешь, – прошептала я срывающимся голосом. – Конечно, я с тобой.

Ведьма, и что с того? Маленькая, неопытная, не умеющая себя сдерживать ведьма. Я мягко отстранилась, взяла ее ладошку в свою руку и натянуто улыбнулась. Никогда не думала, что тоже начну бояться несмышленое дитя.

ГЛАВА 7

В безмолвной тишине мы простояли долго. Даже Степан не решался влезть с требованиями, только поглядывал через окно то ли опасливо, то ли рассерженно.

– Я в деревню один не вернусь, – сказал он. – Слышишь, Аглая? Там Ваньку в старосты взять хотят, если ты со мной не поедешь, я должности лишусь.

Я поморщилась – бровь обожгло болью. Степан не впервые поднял на меня руку, но никогда раньше не бил в полную силу. Так, ударит слегка, толкнет, чтобы не мешалась, или пихнет в бок негрубо. Было обидно, но не больно. Не так, как сейчас.

– Мне че им сказать? – Степка харкнул на землю, вытер губы рукавом. – Померла Тонька или в приют ты ее сдала? А ты давай-ка, не дури, эту… оставляй здесь или в монастырь веди, там-то точно примут. Не говори им, главное, что у ведьмы она жила.

Тоня ни о чем не просила, давала мне возможность выбрать самой. Шмыгала носом и вытирала мокрое лицо ладошками, пока Степан говорил.

– Я тебя больше и пальцем не трону, слышишь? Прости уж, идиота, разозлила ты меня! Кто б на моем месте не так сделал, а? Баба из дому ушла, позор какой! Ну, погорячился, да и ты сама виновата – какой черт тебя дернул в город-то бежать?

Бровь снова прострелило болью, защипало губы. Я осторожно дотронулась до них, посмотрела на пальцы – кровь.

– Не пойду я с тобой, – ответила я наконец.

Мне не нужно было раздумывать над ответом, я давно решила, что без Степана мне жить даже лучше. Что хорошего с ним было, кроме первого года совместной жизни? До свадьбы со Степаном меня ни во что не ставили, к столу не звали, на праздниках не ждали. Сиротам нигде нет пристанища, от них требуется только одно – поскорее уйти вслед за своими родителями. Почему? Мне неизвестно. Так уж повелось.

Староста женился на мне, влюбившись в красоту, по его словам. Цветы носил, платья дарил, по дому помогал. Мне соседки завидовали, а я все искала в их восхищенных взглядах насмешку.

Бывало, скотница Зинка упрет руки в бока, разулыбается и спросит:

– И что он в тебе нашел? Бледная, худющая – страсть! Дитя ты такая тощая не выносишь, не родишь, так че зазря на тебе жениться? Околдовала, поди? Ну точно! Неспроста тебя с Матреной видели!

А что я могла ей ответить? Степана я не околдовывала, хотя возможность попросить у Матрены такую настойку у меня была, да она и сама предлагала. Мы с ней не были дружны, но были похожи: обе одинокие. Только она своим одиночеством упивалась, а мне смерть как хотелось с ним покончить. И все же – Степана я не околдовывала.

– Узнают бабы, – продолжала Зинка, – голову с плеч снимут!

Я моргнула, прогоняя воспоминания. Погладила Тоню по волосам, борясь с тревогой в груди. Ничего плохого она мне не сделает, так чего бояться?

– Я не выйду, – повторила я Степану и уставилась на него, не мигая. – Попробуй силой из дома вытащить, если получится – я вся твоя.

Тоня ойкнула, быстро присела и подняла тетрадь. Принялась шуршать страничками, ища нужную ей, но я ее остановила. Степан, увидев это, отпрянул от окна.

– Я деревенским скажу, что женился на тебе не по своей воле. Скажу, ты у Матрены помощи попросила и сама мне в этом призналась.

Я стиснула зубы, мысленно чертыхаясь.

– Так что, идешь? Не выйдешь – пеняй на себя.

Запугать удумал. Меня – ту, что с трех лет выживала, как умела. Голодных дней не сосчитать, сколько раз я, оставаясь ночевать на сеновалах поздней осенью, прощалась с жизнью – тоже. Замерзая, укутывалась в старенький платок, зарывалась в сено и грела себя дыханием, молилась матери и отцу, чтобы спасли. Они спасали, наверное, иначе почему я все еще жива? Туманными утрами вылезала из своего кокона, шла выполнять заданную работу, получала кусок черствого хлеба на целый день и уходила к следующему дому, в котором меня примут. Раз за разом, изо дня в день, из года в год.

Я зацепилась за эту мысль, нахмурилась. Все считали, что Матрена воспитывает Тоню, потому что та осталась никому не нужной сиротой, а значит, Матрена сможет передать ей свой дар. Всем известно: ведьме необходима преемница, и лучше, чтобы она была совсем юной.

Такой была я. И я несколько раз ходила к ней – попрошайничать. Получала тарелку щей, свежего хлеба, а бывало, и кусочек мяса. Матрена торопила меня: «Доедай и уходи», и никогда, ни разу она не заикнулась о том, чтобы я осталась с ней. А ведь могла приютить меня, обучить, передать силу мне… Почему она спустя несколько лет выбрала именно Тоню?

– Уходи! – рявкнула я со злостью, устав его слушать.

Степан почесал нос, снова харкнул и напоследок бросил:

– Сгинешь же, дура!

Может быть, и сгину, главное, без него. Это в первый год после свадьбы он был чутким и внимательным, а после… На его гулянки я закрывала глаза: приходилось. Пьянки стали постоянными и часто проходили в нашем доме. Так же часто его тянуло то к одной, то к другой бабе – думал, что я сплю.

Уйти от него мне бы не хватило решимости, да и куда? Все соседние деревни знают Степку и его жену, меня бы нигде не приняли. Единственным выходом было уйти в монастырь и солгать, что я вдова. В последнее время я думала об этом очень часто, даже почти собралась, но случилось то, что случилось.

Тоня в моих руках вздрогнула, отстранилась и подняла сияющие глаза на меня.

– Ты правда осталась!

– Тонь. – Я присела перед ней на корточки, шумно вздохнула. – Расскажи мне, чему тебя учила бабушка. Только читать или было что-то еще?

– Еще писать. Я писать умею и считать. Это плохо?

– Нет, что ты! А вот эта тетрадь… – Перед внутренним взором возникли затянутые чернотой глаза ребенка, шевелящиеся губы: она зачитывала заклинание. – Что в ней и чья она?

Девочка насупилась, сделала шаг от меня.