– Что ж, Глафира Степановна, хотите вы или нет, сейчас мы с вами отправляемся обедать. Водопровод в ваш дом проведён?

Глафира Степановна глянула удивлённо, но ответила:

– Разумеется.

Алексей кивнул, гоня от себя презираемую им бытовую зависть: в его квартире водопровода не было, приходилось довольствоваться услугами водовозов.

Он подал Глафире Степановне руку, и та, пошатываясь, поднялась из кресла.

Поддерживая под локоть, Алексей вывел вдову из комнат. Иван засуетился рядом, охая и причитая. Глафира Степановна одёрнула его, а у Алексея поинтересовалась:

– Куда вы ведёте меня, Алексей Фёдорович?

– На кухню, конечно.

– Это весьма странно, – заметила вдова.

– Считайте это лечебной прогулкой.

Путь от хозяйских комнат до нижнего этажа занял у них не менее двадцати минут. Ослабевшая вдова шла медленно, да и Алексею, только что оправившемуся от ранения, бесконечные лестницы были утомительны. Но ему вполне удавалось делать вид, что он замедляет движение из беспокойства о Глафире Степановне.

Внизу, где обычно располагаются хозяйственные службы, горел неяркий электрический свет. Прислуга оценила преимущества равномерного освещения гораздо быстрее, чем хозяева. Иван смущённо затушил свечи, но утомлённая спуском Глафира Степановна ничего не заметила.

Иван открыл дверь, ведущую на кухню. Кухарка, хлебавшая что-то за столом, вскочила и испуганно вытаращила глаза. Это была молодая девушка, лет двадцати.

Алексей усадил Глафиру Степановну к столу и обратился к кухарке:

– Как тебя звать?

Девушка мигнула:

– Катерина я.

– Подай нам, Катя, пару чашек, – попросил Алексей, а сам открыл кран водопровода.

Приняв из рук кухарки чашки, Алексей произнёс, обращаясь к Глафире Степановне:

– В походных условиях есть правило: нужно пить проточную воду. Такая чище, не застоится, не заболотится.

Алексей набрал воды и с удовольствием отпил. Глафира Степановна наблюдала за ним. Алексей набрал вторую и протянул ей:

– Пейте, Глафира Степановна. На мой вкус вода гораздо лучше чая.

Глафира Степановна осторожно отпила. Алексей прикрыл кран и вновь обратился к кухарке, кивая на чугунок:

– Скажи-ка, Катерина, а что сегодня на ужин?

– Так я щи сготовила. Но это ж для прислуги. Барыне я пирог спекла да рябчика… Только не готов ещё, в печи сидит!

Кухарка дёрнулась к печи, стремясь продемонстрировать рябчика. Но Алексей её остановил:

– Щи вполне подойдут. Налей нам.

И сел к столу.

Кухарка в ужасе посмотрела сначала на Глафиру Степановну (та осталась безучастной), а потом на Ивана, который едва заметно кивнул, разрешая.

Через минуту Алексей и Глафира Степановна поедали ужин прислуги. Глафира Степановна ела аккуратно и сохраняла лицо, более приличествующее светскому приёму, чем домашней кухне. Алексей же еле сдерживал смех, уж больно забавными были лица замерших у стены Ивана и кухарки.

Они почти закончили, когда наверху раздался звонок. Иван встрепенулся:

– Доктор пожаловали.

Глафира Степановна опустила ложку.

– Выпроводи его. Алексей Федорович уже назначил мне лечение.

Иван поджал губы, но кивнул, не смея возражать, а вдова слабо, но определённо заговорщицки улыбнулась Алексею.

Поднявшись из-за стола, Глафира Степановна повернулась к кухарке и приказала:

– Катерина, не готовь мне отдельный завтрак. К вам спущусь.

Обратный путь наверх не был короче, но поступь Глафиры Степановны стала уверенней. Время от времени вдова поглядывала на Алексея, о чем-то раздумывая. У дверей своих комнат она спросила:

– Зачем вы отправили меня на кухню?

– Человеку спокойнее среди людей, чем в пустой комнате наедине со страхом. Да и в совместной трапезе есть глубокий смысл: самая безопасная пища та, которую кроме тебя едят и другие…

– Вы считаете, я схожу с ума?

– Я считаю, вы пережили потрясение. Но в скором времени обязательно придёте в себя!

Прежде чем войти в свои комнаты, Глафира Степановна огляделась, будто хотела убедиться, что призраки покинули её дом.

Алексей усадил даму в кресло.

– Сейчас вы поспите, нужно отдохнуть. Прикройте глаза. Не бойтесь, я не сделаю вам больно.

Алексей положил руки на голову Глафиры Степановны и слегка сжал: большими пальцами – виски́, остальными – дальше, внутри причёски. Глафира Степановна рассеянно моргнула. Но уже через минуту лицо её смягчилось, по щеке скатилась слеза, на которую никто не обратил внимания.

– Как долго было страшно, Алексей Фёдорович, – прошептала она, – как долго. Я всю жизнь боялась. Сначала за свой брак, потом за Мишеньку. А теперь всё кончено, ни мужа нет, ни сына. Все мои страхи сбылись. И страха теперь тоже нет, только пустота осталась.

Алексею стало не по себе.

– Спите, Глафира Степановна, завтра всё образуется.

Глафира заглянула в глаза Алексею, сказала ласково:

– Оно не может решиться, Алёшенька.

– Почему же?

– Потому что Дмитрий умер из-за меня. Я убила его.

– Спите, Глафира Степановна, вам нужно отдохнуть.

Он чуть сильнее нажал ей на виски. Женщина закрыла глаза. Произнесла почти неслышно:

– Помогите мне, Алексей Фёдорович, прошу вас.

Алексей ещё немного подержал её голову, а потом аккуратно опустил на спинку кресла. Глафира Степановна дышала ровно и спокойно. Лицо её было совершенно безмятежно.

Глава 2
Крайне неприятное знакомство

Алексей встал, встряхнул руками и вновь протёр их платком, задумчиво глядя на свою пациентку. Удивительно, её слова не напугали и не оттолкнули его. Но обескуражили. Представить, что эта женщина – убийца, совершенно невозможно. И признание её странное. Глафира Степановна сказала правду, он был уверен, но будто свою собственную правду.

Алексей сделал шаг к столику с коньяком, наклонился, не касаясь бутылки руками (о передовом методе поиска преступников – дактилоскопии – он читал во французском научном журнале, опубликовавшем отчёт с Международного полицейского конгресса^[2]). Принюхался. Коньяк как коньяк, пахнет орехами, никаких примесей не ощущается. Надо бы взять образец, исследовать в домашней лаборатории. Отец всегда говорил, что именно любопытство открывает путь к знаниям. Хотя, возможно, это будет знание об убийстве.

Алексей огляделся, выискивая, во что бы отлить коньяку. Можно, конечно, смочить край платка, но, если в напитке мышьяк, ему разъест руки. Не хотелось бы рисковать.

Неужели у дамы в будуаре не найдётся флакончика? Алексей быстрыми шагами прошёлся по комнате.

В открытом секретере хозяйки стояли чернила, лежали две стопки бумаги – гербовая и простая. Алексей наклонился и выдвинул один из ящиков. Внутри лежал небольшой дамский пистолет, украшенный накладными костяными пластинами. Наверняка делан на заказ, этакая дорогая игрушка.

Алексей закрыл ящик, выдвинул второй. В нём лежал пузырёк с нюхательной солью. Подойдёт. Он вытряхнул остатки соли в камин. Взял из секретера тонкую бумагу для черновиков, смял её, обмотав горлышко бутылки, и перелил во флакончик несколько капель коньяка. Что ж, теперь у нас коньяк с ароматом карбоната аммония. Обернув пузырёк бумагой целиком, Алексей спрятал его во внутренний карман кителя.

Минуту спустя Алексей вышел в коридор, где по-прежнему караулил верный лакей.

– Хозяйка поспит до утра, а может, и дольше. Не тревожь.

Лакей кивнул, бочком протиснулся к приоткрытой двери, заглянул внутрь. Поднял дрожащую руку и перекрестил спящую в кресле хозяйку.

После этого повернулся к Алексею и проникновенно начал:

– Дай вам Бог здоровьичка, барин!

Алексей предусмотрительно отступил, потому что лакей сделал именно то, чего он боялся, – склонился и начал искать его руку, чтобы облобызать.

– И тебе здоровья, Иван. Пойду я.

Алексей быстро, но непреклонно начал отодвигаться. Лакей разогнулся, удивлённо глядя на сбегающего барина.

В эту секунду Алексей вдруг почувствовал, что в доме есть кто-то ещё. Не было ни звука, ни тени, но ощущение чужого присутствия абсолютно явное. Верный страж, огромное зеркало на львиных лапах, помог ему. В его отражении Алексей увидел щуплого человечка в широченных штанах и картузе, надвинутом почти на глаза. Парнишка замер в нелепой позе аккурат между хозяйскими портретами, видимо, в надежде, что в полумраке сойдёт за бюст. Пару секунд они играли в гляделки, потом дружно сорвались с места. Сзади приглушённо охнул лакей.

Бегал «бюст» хорошо и, что удивительно, будто знал дом. Во всяком случае, дорога к задней двери затруднений у него не вызвала.

Дом быстро закончился, они выскочили в сад. На улице было не в пример светлее, чем в полутёмном доме, Алексею даже удалось разглядеть рыжие вихры, торчащие сзади из-под картуза.

Парнишка уверенно мчался в сторону Яузы. Алексей приём оценил. Таких голодранцев, как этот, сейчас на реке пара дюжин точно. Костры жгут, песни орут. Рыжих тоже парочка найдётся, попробуй отличи своего.

По счастью, Малиновские проявили рачительность и поставили в задней части сада не кованую ограду, а простой дощатый забор. Парнишка подскочил с разбегу и повис на нём. Росточка не хватило, чтобы исчезнуть быстро и ловко. Пока он подтягивался, Алексей припал на колено, задрал штанину, вынул из креплений на голени метательный нож – и сразу же бросил.

Нож ловко пришпилил беглеца к забору аккурат между ног за широкие штаны. Преследуемый замер. Дёрнешься вверх – разорвёшь штаны и дальше бежать без них. Вниз – останешься без чресл, а это неприятно.

Алексей спокойно поднялся, отряхнул брюки. Беглец довольно быстро справился с изумлением, затрепыхался, как наколотая бабочка, и заголосил. Что примечательно, имитируя вологодский выговор. Суть его высказывания заключалась в том, что Алексей, сатрап и супостат, честного человека на забор наколол и штаны ему испортил. Причём штанам уделялась значительная роль в этой трагедии.

Алексей подошёл ближе, с удовольствием прислушался. Полгода на фронте его ближайшим помощником был санитар Галактион Козьмин^[3] из деревни Глушица Вологодской губернии. Он говорил похоже, да не так. Однако находчивость рыжего восхищала. Ладно, попробуем его же оружием.

– Да не гоношись, исчапаешь себе всё (ровно такую фразу говорил санитар неспокойным больным на перевязках). С забора бякнешься, куда ж ты потом кляпоногий-то? И почто аркаёшь? Не аркай как базлан… Ну, ты парень и беспонятной! Городовые набежат, не будут с тобой валтожиться, самоё-то болькоё место и отшибут.

Однако неплохо он обучился у собственного санитара, рыжий даже притих. Верно распознав усмешку в словах Алексея, он больше не кричал, лишь крепче хватался за забор да сопел.

Алексей предложил почти мирно:

– Давай так! Ты признаешься, зачем к Малиновским залез, а я тебя в полицию сдавать не стану.

– Хорошо придумано, – пробурчал рыжий уже без говора. – А коли я скажу, что старуху убить хотел, тоже не сдашь?

– Какую старуху? – Алексей не хотел показать, но сердце на миг замерло.

– Дак процентщицу же! – рыжий захохотал.

Алексей подошёл к забору и выдернул нож. Надо же, в таком положении, а шутки шутит, смелый малый.

Рыжий рухнул в траву и первым делом принялся выискивать дыру в широких штанинах.

– И многие у вас в вологодской деревне читали сочинения господина Достоевского?

– Дак читать-то не запрещено.

– И как? Понравилось?

– А как же… прекрасный роман, – буркнул рыжий, закатил глаза и провозгласил: – «Такое хаотическое сочетание возвышенного добра с гнуснейшей преступностью».

– О как! Сам придумал?

– Зачем же? Господин Марков написал. Или вот ещё. «Это – роман знойного запаха известки и олифы, но ещё более – это роман безобразных, давящих комнат…» Это уже господин Анненский сочинил.