Эпиона продолжала улыбаться даже с оторванной рукой – ее программа не включала болевые реакции. Это делало картину еще более жуткой. Кроха методично оторвал ей вторую руку, потом взялся за ноги. Через тридцать секунд от андроида остался только корпус с головой, беспомощно дергающийся на полу.

– Плохие куклы, – пробурчал великан, переходя к следующей жертве. – Очень плохие.

Мэри выскользнула из своей капсулы сама, после того, как Асклепия успела добраться до панели управления. Каким-то шестым чувством она почувствовала момент, когда замки ослабли. Тень среди теней – она материализовалась позади поверженной Эпионы, в руке уже был ее проверенный штык-нож.

Она не тратила время на размышления. Лезвие вошло через глазницу андроида точно в процессорный блок – единственное уязвимое место в бронированном черепе. Искры фонтаном брызнули во все стороны, запахло паленым пластиком. Андроид дернулся последний раз и затих.

Толик выпал из капсулы последним, кашляя и отплевываясь.

– Что я пропустил? – прохрипел он, озираясь по сторонам.

Картина была апокалиптической. Шесть андроидов-Эпион в разной степени разобранности валялись по палате. У одной была свернута голова, у другой оторваны конечности, третья искрила из пробитого черепа. Пол был усеян осколками стекла, залит химикатами и жидкостью. Стены в вмятинах и кровавых отпечатках.

– Самое веселье, – буркнул Папа, вытирая кровь с разбитых костяшек. – А теперь давайте вытащим нашего мажорчика.

Они собрались вокруг последней запертой капсулы. Из-под двойной крышки доносились глухие удары – это я продолжал биться изнутри. Асклепия пыталась взломать электронный замок, но система безопасности заблокировала доступ.

– Дай-ка я, красавица, – Папа потрескал костяшками. – Тут нужен мужской подход.

Он и Кроха ухватились за край металлической крышки. Металл был толстым, предназначенным выдерживать давление изнутри, но не рассчитанным на двух разъяренных новгородцев снаружи.

– На три, – скомандовал сержант. – Раз… два…

На счет "три" они дернули одновременно. Металл взвыл, заскрипел, но начал поддаваться. Сначала появилась щель, потом она расширилась. С последним рывком крышка отлетела, врезавшись в потолок и оставив там вмятину…

Первое, что я увидел – лица моих товарищей, склонившихся надо мной. Живые. Избитые, окровавленные, но живые.

Толик ухмылялся своей фирменной ухмылкой, хотя губы у него были синие, а из носа текла кровь. Мэри смотрела с тем, что у нее сходило за беспокойство – едва заметное напряжение вокруг глаз. Капеллан шептал что-то и посматривал на входную дверь. Кроха просто стоял, загораживая своей тушей половину обзора, и от одного его присутствия становилось спокойнее.

Папа посмотрел на меня с укоризной, качая своей лысой башкой.

– Васильков, ты опять единственный отсиживался, пока мы тут с роботами-убийцами разбирались?

Я открыл было рот, чтобы возразить. Рассказать, что это я поднял тревогу, я заставил Асклепию действовать, что без моего вмешательства они все бы сдохли в этих чертовых капсулах как лабораторные крысы.

Но потом передумал и просто улыбнулся. А какой смысл? Папа есть Папа. Даже если бы я предъявил видеозапись своего героизма с нотариальным заверением, он бы нашел, к чему придраться.

– Простите, сержант, – прохрипел я, пытаясь сесть и чувствуя, как мир качается. – В следующий раз постараюсь присутствовать…

Глава 3

Одеваться мне с разбитыми в кровь руками оказалось пыткой, достойной отдельного упоминания в медицинских учебниках. Но я достаточно быстро натянул штаны,

Папа, уже полностью одетый, повернулся ко мне. В его маленьких глазах плескалось привычное недовольство и некая озадаченность, которое он как всегда маскировал грубостью.

– Это все ты виноват, Васильков, – заявил он, дергая ремень с такой силой, что кожа жалобно скрипнула. – Если бы не твоя семейка и ваш чертов медцентр… Эти куклы нас чуть не угробили.

– Серьезно? – я наконец справился с молнией, чувствуя маленькую победу в этом простом действии. – То есть тот факт, что я вас разбудил при помощи Асклепии, не считается?

– Кого ты там разбудил? Ты в своем железном гробу отсиживался, пока мы тут с терминаторами воевали!

Я хотел было показать ему свои изувеченные руки, но Капеллан, натягивавший майку с методичностью человека, совершающего ритуал, вмешался. Его голос был спокойным, но в нем как всегда звучала сталь.

– Давайте лучше сосредоточимся на главном. Доктор упоминал, что первая партия Эпион состояла из сорока экземпляров, так? Мы вывели из строя шесть. Где остальные тридцать четыре?

Эта простая арифметика подействовала на всех нас, как ушат ледяной воды.

Я машинально достал коммуникатор, и синий экран осветил его встревоженное лицо призрачным светом. Пальцы забегали по сенсорной панели, потом я поднес устройство к уху. Тишина. Попробовал еще раз. Снова ничего.

– У меня трубы нет, – посмотрел я на своих товарищей, ища в шкафчике свой идентификационный браслет, он же телефон. – Смотрите у себя!

– У меня тоже нету, – кивнул Толик, шаря по карманам. – Медсестры сперли, паразитки, когда мы раздевались…

– Все понятно, – кивнул Капеллан.

– Что понятно, старшина? – посмотрел я на него, как будто разведчик мог сказать больше, чем знаю я.

– Так, все оделись? – не ответил он мне на вопрос. – Тогда пошли…

Дверь в коридор открылась с тихим шипением пневматики, и мы вышли в пространство, которое должно было быть наполнено хоть какой-то жизнью. Вместо этого нас встретила стерильная пустота. Охранников, которых обещал оставить Корней, не было и в помине. Также никаких медсестер, спешащих по своим делам, ни пациентов. Только мерцающий холодный свет ламп дневного света, отражающийся в полированном до зеркального блеска полу, где наши искаженные отражения шли вместе с нами как темные двойники.

– Нехорошо, – Кроха озвучил всеобщие мысли своим басом.

– Пошли наверх, к стоянке, – приказал Капеллан.

Однако пневмо-дверь к лестничному пролету, ведущему на крышу, оказалась закрыта. Как не работали и кнопки сразу двух лифтов.

– Открыт лишь путь вниз, – сообщил Толик, пробежавшись по коридору в поисках запасных путей для отступления.

– Не нравится мне это, – замотал головой Папа. – Похоже, нам указывают, куда идти.

– Другого выхода все равно нет, – ответил на это Капеллан. – Идем…

Мы двигались практически боевым порядком, будто в джунглях Новгорода – Папа и Кроха впереди как живой таран, я с Толиком прикрывал фланги, Мэри скользила позади беззвучной тенью, Капеллан замыкал строй. Асклепия семенила рядом с Папой, и тут между ними завязался диалог настолько абсурдный, что на мгновение я забыл об опасности.

– Виктор Анатольевич, – робко начала она, теребя край изодранного халата с трогательной неловкостью подростка на первом свидании. – Что мне следует надеть на нашу встречу? У меня есть доступ к каталогу одежды медицинского персонала, но я не уверена, что медицинская униформа подойдет для употребления алкогольных напитков в неформальной обстановке.

Папа споткнулся на абсолютно ровном месте потом обернулся на девушку–андроида, затем, ко мне, но уже не с таким доброжелательным видом.

– Это ты ее надоумил?!

– Надо же было как-то заинтересовать вашу даму сердца, сержант, чтобы она начала реагировать на происходящее, – я пожал плечами, стараясь сдержать улыбку, которая рвалась наружу вопреки всему происходящему. – К тому же, технически, она спасла вам жизнь. Цветы и ужин – это минимум.

– Я предпочитаю ромашки, – вставила Асклепия тоном консультанта в цветочном магазине. – Согласно моей базе данных, они символизируют искренность чувств и новые начинания.

Толик издал звук, который попытался замаскировать под кашель, но больше напоминал сдавленный смех. Даже Мэри – наша ледяная королева убийств – позволила уголку губ дрогнуть вверх, что для нее было эквивалентом истерического хохота.

– Господи, дай мне сил, – пробормотал Капеллан, вздыхая и наблюдая за растерянностью старшего сержанта Рычкова…

Лестница встретила нас гулким эхом шагов. Мы спустились по ней на три или четыре этажа, и с каждым пролетом моя тревога росла – слишком вокруг было тихо и слишком пусто. Неожиданно до наших ушей долетел звук какого-то движения. Мы остановились и решили проверить, откуда шум. Войдя в главный холл, перед нами открылась сцена из кошмарного спектакля. Солнечный свет, пробивавшийся через панорамные окна, освещал картину массового поражения. Тела лежали там, где их настигло неведомое оружие – охранники застылы в своих позах, один с рукой на кобуре так и не вытащенного импульсного пистолета. Медперсонал за стойкой регистрации обмяк как марионетки с перерезанными нитями.

В центре этой композиции, словно дирижер уснувшего оркестра, раскинулся в дизайнерском кресле доктор Мельников. Его рот был приоткрыт, и струйка слюны блестела на подбородке, придавая его величественной фигуре трагикомичный вид.

Асклепия подбежала к главврачу.

– Сильная доза седативного препарата быстрого действия, – сообщила она, и в ее голосе слышалось облегчение. – Вероятнее всего в аэрозольной форме. Время до пробуждения – от четырех до шести часов. Жизненные показатели стабильны.

– Значит, убивать персонал они не собирались, – заметил Капеллан. – Только нас.

– Скорее не могли, чем не хотели, – поправил я, вспоминая борьбу Асклепии и Эпион. – В этих девицах, похоже, нет непосредственно программы убийства. Хотя точно сказать не могу…

Не успел я договорить, как они появились одновременно, будто по дирижерской палочке невидимого маэстро. Из всех дверей, коридоров, из-за колонн и даже из-за декоративных растений начали выходить Эпионы. Белые халаты развевались при движении, создавая эффект призрачной процессии. Они шли в абсолютной тишине – никакого механического жужжания, никакого скрипа сервоприводов. Только мягкий шелест ткани и едва слышный шорох подошв по мрамору.

Черт, в руках каждой был медицинский инжектор – я видел такие в клиниках. Модифицированные устройства для введения препаратов, которым нужно было прикоснуться к коже, чтобы впрыснуть содержимое. Одно касание – и ты в стране снов, судя по тому царству Морфея, которое мы здесь наблюдали.

Я примерно их пересчитал их, чувствуя, как сердце ускоряет ритм с каждой новой фигурой. Двадцать… двадцать пять… тридцать… тридцать… Все оставшиеся. Они образовали полукруг, отрезая нам путь к выходу, и после замерли в жуткой синхронности.

– Пациенты, – заговорили они хором, и от этого многоголосья воздух задрожал. – Вам необходимо вернуться в палаты для завершения процедуры лечения. Сопротивление нецелесообразно.

– Может, договоримся? – предложил Толик, его голос дрогнул, выдавая нервозность. – Мы тихонько уйдем, вы сделаете вид, что нас не видели?

Ответом ему было синхронное движение вперед. Тридцать четыре андроида сделали шаг одновременно, и звук их шага прокатился по холлу как удар грома.

– Ну что, потанцуем, сучки жестяные? – прорычал Папа, хватая металлическую подставку для капельниц.

И танец смерти начался для каждого из нас…

Кроха подхватил декоративную пальму в тяжелой керамической кадке – вещь весом килограммов под восемьдесят – и размахивал ею как дубиной. Первая Эпиона, попытавшаяся приблизиться, встретила кадку лицом. Звук удара напоминал колокольный звон, андроид отлетел через весь холл. Но другие уже обходили великана с флангов, и ему приходилось постоянно поворачиваться, создавая вокруг себя зону поражения.

Мэри стала смертью, танцующей среди белых халатов. В ее руке снова появился блеснувший в солнечном свете клинок штык-ножа. Она двигалась между андроидами как вода между камнями, и там, где она проходила, Эпионы падали с перерезанными гидравлическими линиями. Но их было слишком много, и с каждой секундой кольцо сжималось.

Капеллан сражался с методичным спокойствием человека, принявшего свою судьбу. Костыль одного из пациентов в его руках стала продолжением его воли. Блокировать, отклонить, перенаправить – он использовал силу атакующих против них самих.