Кто-то писал, что участники продолжительных викингских походов по стандартам своего времени являлись настоящими элитными атлетами.^[70] Во времена викингов у этого было и этическое измерение, полностью противоположное современному культу спортсменов-чемпионов. Жизни всех членов экипажа зависели от способностей каждого. Если один воин сразу погибнет в бою, остальным будет труднее выжить. Все должны проявлять силу при непогоде на море или в любом другом испытании, и таких испытаний в обществе, где рос Гейрмунд, имелось в избытке. Викинг отвечал не только за собственную жизнь, но и за жизни всех своих товарищей.

Люди, принадлежавшие к более низким классам, должны были ходить по своим делам пешком, элита Эгвальдснеса ездила на лошадях, проносясь мимо сгорбленных фигур в сермяжных одеждах. Умение скакать на лошади разными аллюрами отличало аристократов, глупцы и рабы могли выдать себя, если выяснялось, что они не обладают этим умением. Умение ездить верхом было также необходимой предпосылкой для участия в любимейшей забаве аристократов: охоте на птиц и зверей.

Охота на зверей играет важную роль в рассказах и песнях о древних королях, и многое говорит в пользу того, что речь идёт об аристократической традиции гораздо более старой, чем время записи источников. Мы, однако, не знаем, на кого охотился конунг Хьёр, как не знаем, где он это делал – на острове Кармэй или на материке. Вдоль северного пути тянулись огромные невозделанные территории, в лесах обитало множество зверей и дичи: выдра и бобёр, лиса и волк, медведь и кабан, олень и разные виды птиц. Кое-где на побережье водились тюлени, а вот охоту на моржей и больших китов к моменту появления Гейрмунда на свет в Рогаланде уже давно не вели. Новые раскопки на носу Хельганес на острове Кармэй показывают, что охоту на этих животных вели приблизительно во времена рождения Христа.

В «Саге о Хальве» говорится, что древние конунги Эгвальдснеса ездили á dýraveiði, а об охоте конунга Хальва рассказывается, что мужчины «пошли в лес, а женщины в орешник». Значит, этот народ частично принадлежал к охотникам и собирателям. В дичь не просто метали копьё или пускали стрелы. В песне о конунге Хальве один из богатырей кричит, что «коптят ястребов в палатах конунга»^[71]. Эта картина связана с соколиной охотой, которой, как говорят, представители элиты занимались с незапамятных времён. Мы не можем сказать, видел ли Гейрмунд в детстве, как соколы садятся на плечо отца, на «соколиный трон», по выражению скальдов. Если соколиная охота была популярна в среде, где рос Гейрмунд, он, наверное, узнал позже, что «из всех соколов исландские – лучшие», как утверждал император Фридрих II (ум. 1250)^[72]. Искусство заключалось в том, чтобы поймать молодых птиц, закрыть им глаза маленькими колпачками из кожи и заставить их голодать до тех пор, пока они не признают своего господина в качестве кормильца.

* * *

Естественно, близнец Хамунд тренировался в паре с Гейрмундом, когда тот совершал первые шаги по тренировочному полю с деревянным мечом и привязанным к руке маленьким щитом. Но источники рассказывают и о другом человеке, к которому Гейрмунд привязался довольно рано. Его звали Ульв Хёгнасон по прозвищу skjálgi, косоглазый. Во время пребывания в Ирландии и Исландии Гейрмунда и Ульва связывали тесные узы, значит, они познакомились ещё в Рогаланде и подружились до того, как их разлучили в подростковом возрасте. Судя по всему, члены большой семьи Хьёрлейва Женолюба селились на берегах залива Кармсунн, но мальчики могли познакомиться и иначе. Во времена викингов существовал обычай, по которому сыновья знатных мужей усыновлялись семьями других важных людей^[73]. Такой обмен знатными сыновьями был сродни браку, он скреплял союз между сторонами. Как утверждает сага, одной из хитростей, благодаря которой Харальд Прекрасноволосый добился успеха, было то, что он взял к себе сыновей почти всех крупных конунгов страны.

Существует больше аргументов в пользу того, что Ульва усыновили в Эгвальдснесе, а не Гейрмунда отправили в дом к Ульву. Ульв Косой довольно рано присоединился к походам конунга Хьёра по западному пути и женился на дочери Эйвинда с востока, скрепив крайне важный союз. Мы видим, что Хьёр считает Ульва собственным сыном, как и пристало приёмному отцу. И всё же нам в голову сразу приходит мысль, что для такого серьёзного дела Хьёру стоило бы выбрать собственного сына Гейрмунда. Но у конунга Хьёра, очевидно, имелись другие планы на него.

Родственники по линии Хьёрлейва Женолюба позже займут ключевые посты во время правления Гейрмунда в исландских владениях. И если верно предположение о том, что уродливый и косоглазый побратались в юном возрасте, то наверняка где-то в королевской усадьбе в Эгвальдснесе они соединили окровавленные руки и поклялись отомстить, если какие-нибудь любители козлиной мочи покалечат или убьют одного из них. Так было заведено не только у викингов, но, вероятно, везде, где жизнь отличалась жестокостью. Обычай существовал у монголов, а у современных гангста-хип-хоперов из Бруклина это называется «стать братьями по крови».

Укрощение скакуна моря

Юный Гейрмунд должен был также понимать устройство корабля и всё с этим связанное. Найдено всего несколько игрушек эпохи викингов, но из источников Высокого Возрождения мы знаем, что во все времена происходит одно и то же: дети имитируют мир взрослых. Если мы представим, что мальчишки Эгвальдснеса играли в крестьян, строили из палочек изгороди и превращали камни в коров, то Гейрмунд запускал по воде палку, превращая её в своём воображении в корабль, тряпочка служила ему парусом, а запруда – заливом. Издавна подмечено, что человеческая натура проявляется в раннем возрасте.^[74]

Наверняка Гейрмунд был совсем мал, когда его начали брать в недолгие путешествия на отцовском корабле по северному пути. Как только у него появились силёнки, ему разрешили попробовать себя на вёслах вместе с сильнейшими из гребцов. Мальчик должен ощутить корабль и паруса, научиться натягивать переднюю шкаторину, ослаблять шкоты, идти по ветру, укрощая и уважая его, узнать пределы выносливости снастей и команды.

Ему следует уметь читать облака, слышать их сообщения о том, откуда и какой силы ждать ветра, знать секретные фарватеры и опасные для судоходства районы, помнить сказания и строфы, в которых зашифрованы схемы прохода между островами и шхерами. Он должен уметь определять горы и ориентиры на местности (по-древнескандинавски mið) и узнавать всё больше информации о северном пути, чтобы его «взор сквозь все миры проникал», как говорится в «Прорицании вёльвы».

Гейрмунд вблизи наблюдал за работой кораблестроителей, ему следовало усвоить главные правила ухода за корпусом судна, его укрепления и подготовки корабля к плаванию: at búa skip («снарядить корабль»), смазать паруса и такелаж, смешать масло со смолой и пропитать корпус, забить щели между досками бычьей щетиной, укрепить тросы и правильно завязать узлы. Викингский корабль – это живое существо, которое требует постоянной заботы и ухода. Один-единственный слабо завязанный узел или малейший недочёт в уходе могли повлечь фатальные последствия.

Как только мальчики повзрослели, говорят источники, они возглавили огромный флот и стали «величайшими из всех морских конунгов своего времени».^[75] Понятие «морской конунг» обозначает того, кто обладает большим флотом, вне зависимости от того, имеет ли он какое-нибудь королевство на суше или нет^[76]. Источники, например «Сага о Греттире», подкрепляют утверждения о господстве Гейрмунда на море, но полную ясность в картину вносит изучение владений Гейрмунда в Исландии, тогда он предстаёт перед нами владыкой морей, конунгом-мореходом.

С другой стороны, есть причины усомниться в источниках, которые называют Гейрмунда воинственным человеком, который получал доходы, отправляясь в грабительские походы на запад, как написано, например, в «Книге о занятии земли» или «Пряди о Гейрмунде». Уже упоминалось, что у средневековых авторов прослеживается тенденция объяснять всё богатство викингов грабежами. Чёрный викинг был, скорее, охотником, консолидирующим ресурсы, купцом и, прежде всего, превосходным для своего времени мореходом: корабль – это надёжная основа всей его власти и удачи в дальнейшей жизни.

Искусство скальдов – окно в душу язычников

Мысль о том, что Гейрмунд изъяснялся на красивом и ёмком древнескандинавском языке, завораживает. Его звучание напоминает звон оружейной стали или вонзающегося в бревно топора, он прямой, выражающий самую суть. Ритм и тон понижаются, ударение падает на первые гласные, а все последующие кажутся эхом удара. Мы точно не знаем, как звучал этот язык, один и тот же гласный может быть кратким или долгим, и от его долготы зависело значение слова, но насколько краткими или долгими эти гласные были в произношении, нам неизвестно.

Важной частью учёбы в королевской усадьбе во времена викингов было обучение скальдическому искусству, поэзии, умению «приручать» язык. Поэтическое искусство показывает нам цивилизованную и мудрую культуру.^[77] Конунг Хьёр наверняка позаботился о том, чтобы у его сыновей были лучшие учителя по этому предмету. Скальд являлся не только ближайшим другом и советником хёвдинга, тем, кто мог воздвигнуть над аристократом поэтический обелиск, но и лучшим учителем для его сыновей. Этому есть множество примеров.^[78]

Скальд во времена Гейрмунда – это целый общественный институт. Он историк и разносчик новостей, он то, что мы сегодня называем СМИ, хотя в те времена информация распространялась намного медленнее. Между властью и медиа давно существует прочная связь: конунг, не обученный скальдическому искусству и не имеющий контактов со скальдами, едва ли достиг бы больших высот в древнескандинавском обществе^[79]. В «Саге о Хальве» говорится, что мальчики легко управлялись со словами, были orðvísir, а это слово употребляют, характеризуя человека, который имеет некоторые способности к поэтическому искусству. Сочинительские навыки, в таком случае, они получили в доме отца в юном возрасте.

В сказании о происхождении Гейрмунда лучший из скальдов, Браги Старый Боддасон, наведывается в родные места мальчиков в Эгвальдснесе. Вполне можно предположить, что он или другой человек его масштаба мог стать для мальчиков важным источником сведений о мудрости былых времён, frœði, и о скальдическом искусстве.

* * *

Не так давно я присутствовал на ужине с писателями, некоторые из которых обрели признание не только в Норвегии, но и за её пределами. Один из них, большой любитель поэзии, рассуждал о французской и немецкой литературе, поэтических традициях и греческой поэтике, а потом перешёл к европейскому канону. Никто не сомневался в его начитанности. Когда же я упомянул, что ему не стоит забывать древнескандинавскую поэзию, поэтические традиции его собственной культуры, ответом мне была смесь удивления и сочувствия, так сочувствуют идиоту или человеку, потерявшему дорогу.