Средневековые историки охотно описывали человеческую жизнь от колыбели до могилы в тексте, который одновременно был историческим и литературным. Как честные историки, они собирали воедино все отрывочные сведения об одном человеке и добавляли довольно много от себя, чтобы их история стала увлекательной, – они находили правдоподобные причинно-следственные связи и добавляли некоторые детали, характеризующие главных действующих лиц. В результате получалась сага. Но если древние авторы саг старательно скрывают свои добавления, я пытаюсь обратить внимание читателя на мои допущения. Когда речь идёт об эпохе викингов, мы имеем дело с долгой традицией междисциплинарных исследований, и в некоторых случаях она позволяет проявиться интуиции и увидеть прошлое с высоты птичьего полёта. У древних же такой перспективы не было. Я решил создать научное произведение в основном из страха, что иначе моя книга окажется среди многочисленных романов и выдуманных историй об эпохе викингов, а это помешало бы мне довести до читателя результаты моей научной работы. Когда уходишь так далеко вглубь истории, необходимо иметь толкователя, голос, который осветит скрытое во мраке. В тех случаях, когда я не могу знать чего-то наверняка, я пользуюсь так называемой фантазией, основанной на знаниях, и объясняю, что мы можем знать наверняка, а о чём нам приходится догадываться. Мои обоснования изложены в примечаниях.

Работая с этими материалами, я постепенно начал понимать, что отсутствие саги о Гейрмунде не случайно. Стали проявляться контуры мифа о происхождении исландцев, и в то же время становилось всё яснее, почему Гейрмунд Чёрная Кожа никак не вписывался в него. Миф о начале стремится показать нам идеальные условия: то, чего не было в современном для писцов мире. В те времена, когда записывалась большая часть истории о начале Исландии, в стране шла гражданская война. Тогда представлялось разумным напомнить о другом – о добрых старых временах, когда все были равны, а вся власть не принадлежала немногочисленным хёвдингам, как во времена, когда писалась история.

Мы слышали рассказ о заселении Исландии много раз: группа крупных землевладельцев сбежала из-под власти ужасного самодержца Харальда Прекрасноволосого, чтобы стать свободными и независимыми. Они погрузили свой скарб на корабль, отправились в море и пристали к острову, построили усадьбу там, где к берегу прибило столбы от почётной скамьи^[4], и стали вести себя как «благородные язычники», как христиане, хотя о христианской вере они тогда ещё не знали. Говорится, что в новой Исландии общество уважало равноценность людей и родов, крупные землевладельцы были независимы и имели небольшое количество рабов, они занимались земледелием и разведением скота, каждый в своей усадьбе.

То, что вы прочитаете сейчас, – совершенно иная история.

Суровое начало
Рогаланд (846–860 гг. н. э.)

Ганглери спросил: «Что же было вначале? И откуда взялось? И что было ещё раньше?» Высокий отвечает: «Как сказано в Прорицании вёльвы:

В начале времён
не было в мире
ни песка, ни моря,
ни волн холодных.
Земли ещё не было,
и небосвода,
бездна зияла,
трава не росла. […]

Ганглери спросил: «Что же было в мире до того, как возникли племена и умножился род людской?» […]

И сказал Равновысокий: «Мировая Бездна на севере вся заполнилась тяжестью льда и инея, южнее царили дожди и ветры, самая же южная часть Мировой Бездны была свободна от них, ибо туда залетали искры из Муспелльсхейма» […] Когда ж повстречались иней и тёплый воздух, так что тот иней стал таять и стекать вниз, капли ожили от теплотворной силы и приняли образ человека, и был тот человек Имир […]

Тогда спросил Ганглери: «Где жил Имир? И чем он питался?» Высокий отвечает: «Как растаял иней, тотчас возникла из него корова по имени Аудумла, и текли из её вымени четыре молочные реки, и кормила она Имира».

Сказал тогда Ганглери: «За что же принялись тогда сыновья Бора, если они были, как ты думаешь, богами?»

Высокий сказал: «Есть тут о чём поведать. Они взяли Имира, бросили в самую глубь Мировой Бездны и сделали из него землю, а из крови его – море и все воды. Сама земля была сделана из плоти его, горы же из костей, валуны и камни – из передних и коренных его зубов и осколков костей».

Тогда молвил Равновысокий: «Из крови, что вытекла из ран его, сделали они океан и заключили в него землю. И окружил океан всю землю кольцом, и кажется людям, что беспределен тот океан и нельзя его переплыть».^[5]

Наша сага начинается в 846 году от Рождества Христова.

Во всей Норвегии проживает около ста тысяч человек. Датский город Хедебю является крупнейшим в Скандинавии и насчитывает, скорее всего, пару тысяч жителей. В каждом из крупнейших городов мира – Константинополе, Багдаде и Сиане, столице династии Тан в Китае, проживает около миллиона человек. Спустя несколько лет династия Тан исчезнет под аккомпанемент великолепных стихов знаменитого Ду Фу. В Гватемале в Центральной Америке правят майя, и по ступеням тикальских пирамид скатываются человеческие тела с вырезанными сердцами. Жители Монголии разделяются на бесчисленные кланы, которые убивают и грабят друг друга, и подобное происходит во множестве других стран. Мавры и сарацины поднимаются вверх по Тибру к Риму, крадут алтарь и мощи апостола Петра, а также драгоценную раку и другие сокровища.

Шок от этого происшествия волнами расходится по всему христианскому миру.^[6]

В этом году стая из почти 300 волков нападает на людей и скот в Галлии и убивает всех, кто пытается сопротивляться. Незадолго до Пасхи ловят мужчину, который вступил в сексуальные отношения с кобылой. Франки сжигают его заживо. Датский король Харальд Клакк, в чьи обязанности входит защита фризского побережья от нападений викингов, умирает во Фризии. Его добрый друг миссионер Ансгар продолжает нести благую весть о спасителе мира в городе Бирка в Швеции, несмотря на страдания, вызванные страшной экземой. В этот год норвежские викинги совершают успешное нападение на восточную Ирландию. Всё больше викингов с Западного побережья Норвегии, преимущественно из Рогаланда, устремляются к зелёному острову на западе. Амбициозный ирландский король Кербалл (Кьярвал) уже вступил в борьбу за власть. Он вооружается, чтобы сразиться с одним из своих ирландских соперников. В сражении падут 1200 воинов…

Мы отправимся в страну, что ещё не обратилась в веру в Белого Христа, которую Карл Великий насаждает на континенте силой своего меча. В страну, где люди ещё блюдут древние традиции своих предков. В пучине моря резвится Змей Мидгарда, на небесном своде пылает радужный мост Биврёст, в глубинах земли вершат свои дела норны и мертвецы. Идёт вечный круговорот жизни, боги и соль земли проигрывают битву с силами великанов, чтобы с восходом солнца вновь одержать в ней победу. Мелкие князья вступают в распри на этой земле, протянувшейся на несколько сотен морских миль с севера на юг. Страну населяют разные народы, которые, тем не менее, ощущают свою общность, поскольку делят общий путь, стелющийся вдоль длинного побережья: северный путь.

Здесь мало что изменилось за последние несколько веков.

У кораблей появились паруса.

В остальном, в общем-то, всё по-прежнему.

На свет появляется чёрный уродец

В одном из уголков Рогаланда находится королевская усадьба, в которой на родильном ложе лежит женщина по имени Льюфвина. В те времена люди думали, что во время родов являются норны, чтобы определить судьбу новорождённого: продолжительность жизни, меру счастья и богатства. Скальды зовут смерть «приговором норн», судьба закладывается в человека, lagt i en (вспомните слово «lagnad», судьба). Мы можем присоединиться к полёту норн, направляющихся к ложу Льюфвины. Пролетая над полями и лугами, мы видим лошадей и скот, спящий в сырой от утренней росы траве. Мы видим нивы, которые едва начали давать всходы после весеннего жертвоприношения.

Раннее утро становится светлее. Серо-зелёные дерновые крыши хорошо вписываются в окружающий пейзаж. Люди ещё не встали. В море на якоре стоит пара кораблей с высокими мачтами, лодочные сараи на берегу покрыты звериными шкурами. Из дымового отверстия в крыше жилища конунга поднимается дым. Из дома доносятся крики.

Мы пока мало знаем о роженице, известно, что у неё необычная внешность, она не похожа ни на скандинавских, ни на германских женщин. У неё чёрные волосы и такая тёмная кожа, какой большинству из её приближённых не доводилось видеть. На её круглом плоском лице раскосые монгольские глаза. Можно предположить, что она окружена другими женщинами, некоторые из них белые, другие – тёмные, как и она сама. С обеих сторон резного деревянного ложа мерцает пламя масляных ламп из мыльного камня. Темнокожие женщины призывают могущественный дух, скандинавские обращаются к своим богиням. Одна из северянок «радея о помощи, громко запела»^[7], другая прижала к животу роженицы родовспомогательные руны, бьяргрунир.

Как только на свет показывается головка младенца, женщины перестают призывать высшие силы. Теперь они обращаются к роженице.

Появляется мальчик.

А потом появляется ещё один мальчик.

Каждого из младенцев заворачивают в суконное одеяльце. У новорождённых тёмная кожа и чёрные чёлки, их лица круглы и плоски, как у матери. Носы плоские, ноздри едва различимы. Монгольский разрез глаз. Младенцы ничуть не похожи на своего отца! Окружающие женщины пребывают в шоке.^[8]

Есть все причины полагать, что королю это не понравится. Действительно ли он приходится отцом этим двум младенцам?

* * *

История двух близнецов, Гейрмунда и Хамунда Чёрная Кожа, с самого начала была сказочной, но она больше, чем просто сказка.^[9] Она представляет собой отдельное сказание, сохранившееся в «Книге о занятии земли», и её необходимо привести здесь во всей полноте. Такого обстоятельного рассказа о детстве не удостоился ни один другой исландский первопоселенец, и мы вполне можем доверять содержанию этого сказания:

Конунг Хьёр совершил набег на Бьярмаланд. Там он пленил Льюфвину, дочь бьярмского конунга. Она осталась в Рогаланде, когда Хьёр отправился в поход. Тогда она родила двух сыновей, одного звали Гейрмунд, другого Хамунд. Они были совершенно чёрными. Тогда её рабыня родила сына, его звали Лейв, сын раба Лодхётта. Лейв был белым. Поэтому королева поменялась сыновьями с рабыней и взяла себе Лейва. Но когда конунг вернулся домой, ему не понравился Лейв, и он назвал его трусом. Когда конунг в следующий раз отправился в викингский поход, королева позвала домой скальда Браги и попросила его взглянуть на мальчиков. Тогда им было по три года. Она закрыла мальчиков в комнате с Браги, а сама устроилась на деревянном уступе. Браги сложил об этом такую песнь:

Двое внутри,
верю обоим,
Хамунд и Гейрмунд,
Хьёру рождённые,
третий же Лейв,
Лодхётта сын.
Не корми его, женщина:
мало кто хуже.

Он стукнул веретеном по уступу, где стояла королева. Когда конунг вернулся домой, она рассказала ему об этом и показала его сыновей. Он сказал, что никогда прежде не видывал такой чёрной, как у Хель, кожи, так их и прозвали, обоих братьев.^[10]

Стих Браги важен: наверняка именно он спас сказание о происхождении Гейрмунда от забвения. В древнескандинавской культуре скальдические висы использовались для того, чтобы помнить сказания о важных событиях. Как пишет Снорри Стурлусон: «Лишь по прошествии более двух сотен двенадцати зим с основания Исландии люди принялись записывать саги, и вряд ли они так долго сохранились бы в памяти, если бы не скальдические висы, новые и старые, которыми подкреплялась истинность сказанного».^[11]

Из небольшой висы о братьях мы узнаём об их королевском происхождении и об отречении матери от них, а также о том, что ей предлагается сделать. Стихотворение Браги существует в шести различных рукописных вариантах, все они тематически идентичны, но различаются подбором слов. Подобная вариативность появилась, скорее всего, из-за различных традиций устного пересказа из поколения в поколение до момента записи^[12]. Многое указывает на древнее происхождение висы^[13], значит, таково и сказание. Благодаря стиху Браги Старого мы можем представить себе драматические события первых лет жизни Гейрмунда.