И вот в этот момент я вжимаю спуск. Как будто кто-то другой, а не я сама, это делает. Такое ощущение, что собой я в этот момент и не владею, выдав очередь, накрывшую двоих сразу же задымившихся кхраагов. Действительно роботы, что ли? Меня буквально сдавливает внутреннее ощущение нереальности происходящего. Как будто мы сейчас в виртуальности какой-нибудь.

– Роботы, – констатирует напарник, при этом он очень сильно удивлен. Фанг встает с места и подходит к замершим фигурам. – Ничего не понимаю.

– Я тоже, – признаюсь я, глядя на то, как он ковыряется в одном из них, явно желая что-то открыть.

– Где же лючок, – задумчиво произносит Фанг, но затем что-то щелкает, и в груди робота открывается дверца. Выглядит это настолько несуразно, что я просто не знаю, что и думать. – Ты что-то чувствуешь? – интересуется у меня Фанг.

– Нереальное вокруг все, как в симуляции, – автоматически, не успев даже подумать, отвечаю ему.

– Не-ре-аль-ное, – по слогам повторяет он. – Да, очень похоже.

– Что там? – заинтересовываюсь я, привставая.

– Три реле в два ряда, – совершенно непонятно сообщает мне Фанг. – Так не бывает! – а вот это понятно!

Я чувствую себя действительно в виртуальности и все пытаюсь дать команду на прерывание оной, но у меня ничего не выходит. Хочу уже себя ущипнуть, чтобы вернуть ощущение реальности, и вот когда у меня, как мне кажется, получается, оба кхраага исчезают, дверь оказывается закрытой, а я сидящей на койке. При этом ощущение виртуальности пропадает, а некоторой нереальности как раз нет.

– Интересно, – констатирует Фанг, подходя к двери. Он хочет открыть ее, но дверь на команды не реагирует. – Очень интересно. То есть мы заперты…

– Нет, тут что-то другое, – качаю я головой. – Этого нет на самом деле…

– Получается, ты чувствуешь нереальность? – удивляется напарник.

– Да, – признаюсь я, вздыхая. – Еще в Академии чувствовала на экзаменах, поэтому неожиданные тесты…

Он с пониманием кивает. Есть такая штука в Академии: неожиданно виртуальность включается, чтобы оценить реакцию на экстренную ситуацию, а со мной такое никогда не проходило – я всегда чувствовала разницу, наверное, поэтому довольно быстро брала себя в руки. На самом деле это, полагаю, не очень честно, но я уверена: наши наставники о такой моей способности знали, ведь Старшие Братья всегда все знают, так что я никого не обманывала.

– Тогда спокойно ждем, – принимает решение Фанг, усаживаясь обратно. При этом он такое движение делает, как будто погладить хочет, но останавливает себя.

Интересно, как бы я отреагировала, если бы он меня погладил? Я задумываюсь над этим, пытаясь представить свою реакцию, но почему-то у меня не получается. И тут одновременно с исчезновением ощущения нереальности дверь отъезжает в сторону. Я едва успеваю сдержаться, чтобы не выстрелить, потому что вошедшего знаю.

– Сидите? – интересуется Хэн. – А я тут генератор виртуальности отключил. Правда, хорошие новости на этом заканчиваются.

– Это правильно, – кивает Фанг. – А плохие какие?

– Корабль пуст, – сообщает нам эксперт. – Летит непонятно куда, и вокруг, насколько я могу судить, никого.

– Интересно, – соглашается напарник, снова сделав жест, как будто погладить промеж ушек собирается. – Ну, пошли в рубку.

Он поднимается на ноги, перевешивая импульсник на грудь, я же беру автомат на ремень, тут только вспомнив о наладоннике. Складываю прибор, чтобы сунуть его в карман; похоже, он что-то там нашел, но сейчас не время. Я отдаю лидерство Фангу, явно лучше понимающему, что нужно делать, вставая рядом с ним. А он спокойно идет вперед, при этом я сразу же отмечаю, что коридоры отличаются от виденных совсем недавно – они старыми выглядят, просто очень старыми. Потеки чего-то непонятного, следы ржавчины, то есть все то, чего не может быть на звездолете. При этом ощущения неправильности и нереальности нет, значит, все нас окружающее – и есть самая реальная реальность. Интересно, согласна.

Пройдя совсем немного, утыкаемся в лестницу, выглядящую так, словно сейчас развалится, а Хэн в это время рассказывает свою историю. Когда его попытались «разобрать», он сразу понял, что тут что-то не так, потом забаррикадировался в машинном зале, оказавшемся… не вполне машинным, и не вполне залом.

– Декорации сплошные, – объясняет нам квазиживой. – И только в самом конце стоит кристалл такой, как на Церере-пять обнаружили, ну вот я его от злости и разбил, а под ним – пульт управления сопряженным пространством, как у Альеора на корабле. Так я его и отключил.

Альеор – контактное лицо наших очень сильно развитых технически и морально друзей. Сопряженными пространствами на его звездолете называется виртуальный тренировочный комплекс. Но раз здесь было нечто похожее на такой пульт, да еще и блокированное по методу одной вымершей расы…

Мало для выводов информации, объективно мало.

Надежда

Илая

Ефия в себя приходит с трудом, но тут много делает папа. Он нас держит в конечностях, каждую минуту показывая, что мы важны и нужны обе. Почему-то он не идет на работу, но при этом брикеты у нас есть. Папа просто сидит с нами, не позволяя Ефии падать в пучину своего горя, а я все больше понимаю: он принял ее своей. У нас просто волшебный папа, я даже и не представляла себе, что может быть именно так.

– Ты на работу не идешь? – интересуюсь я у Фаина.

– Три дня нам разрешили дома посидеть, – объясняет он, но почему – не очень понятно. – Положено так, ведь у Ефии мама умерла.

– И так всегда бывает? – удивленно спрашиваю я.

– Так всегда бывает, – кивает он, прижимая нас обеих к себе. – Мы не звери, маленькие мои, а когда умирают близкие, это больно.

Я обнимаю его, кажется, всеми конечностями, и Ефия делает то же самое. А затем он нас кормит, и мы вдвоем спать отправляемся. Во-первых, вдвоем теплее, это мы уже проверили, во-вторых, ей не так страшно. Скоро нам и в школу возвращаться, а мне кажется, будто из глубин Вселенной в нашу сторону смотрят чьи-то добрые глаза, но не видят. Мне очень хочется прикоснуться к тому, кто умеет так смотреть, но я понимаю: это невозможно. И закрываю усталые глаза.

Наверное, все дело в том, что я думала о звездах, потому что снятся мне они. Мне снятся совсем не черные корабли, а какие-то светлые, и в них я вижу абсолютно непохожих на нас существ. Они на химан похожи разве что, но химане особняком держатся, они во втором поселении, и живы ли, я и не знаю. Но вот те, кто в этих кораблях, они будто ищут что-то – или кого-то? Может быть… нас?

Я замечаю какие-то цилиндры, которые, наверное, не пускают к нам этих хороших – я чувствую же, что они хорошие, – отчего мне становится грустно и как-то очень плакательно. Кажется, спасение совсем близко, но что-то не пускает их к нам, а это означает – мы обречены. Наверное, от этой мысли картинка передо мной исчезает, чтобы появиться вновь, но вот теперь все просто в каком-то тумане. Очень странный туман закрывает звезды, но мне представляется, будто я куда-то лечу, правда, никак не могу прилететь.

Проснувшись, некоторое время лежу тихо, стараясь сестренку не разбудить, и пытаюсь понять, что именно могут значить те самые цилиндры, не пускающие к нам тех, кто готов нас спасти. Почему-то я абсолютно уверена в том, что незнакомые округлые звездолеты несут спасителей, а не убийц. Откуда у меня эта уверенность, я не понимаю, но доверяю себе, конечно. Правда, даже если дело в этом, они же все равно там остановлены и прийти не смогут…

Хотя, возможно, этот сон, как учительница говорит, игры голодного мозга, но мне так хочется, чтобы все оказалось правдой. Просто мечтаю, чтобы папа не умирал, чтобы было тепло и вдосталь еды. Я ради этого на все согласна, даже на боль, главное, чтобы мне, а не сестренке! Душа так просит сказки… Мы все устали от голода постоянного, от холода, умирающих… Иногда даже хочется попасть на черный корабль, но если они не убивают, а мучают, например, или едят по маленькому кусочку, то лучше, конечно, не попадать… Нужно подниматься.

– Доброе утро, сестренка, – тянется ко мне Ефия, поэтому некоторое время мы обнимаемся.

– Проснулись уже? – интересуется папа, сразу же заметив наши шевеления. – Вставайте, сейчас и завтрак будет.

И тут я вспоминаю: три дня, отведенные нам, закончились уже, поэтому сегодня опять в школу. Вспоминает об этом и Ефия, громко ойкнув, что придает нам обеим резвости. Кажется, когда засыпала, больше времени оставалось, но, честно говоря, не могу сейчас вспомнить. Одно совершенно ясно: Фаину пора на работу, а нам в школу. Еще раз очень сильно радуюсь факту того, что нет, как в древности, заданий на дом. Говорят, тогда еще и наказывали в школе до слез просто. Вот согласилась бы я, чтобы так наказывали, если бы взамен было тепло и еды в достатке?

Мне сейчас кажется, что да, но на самом деле – нет. Гордость – единственное, что у нас есть, если и ее не станет, то жить совсем незачем будет. А пока мы живем для того, чтобы наши внуки увидели спасителей из легенд. Я точно знаю, что однажды за нами смогут прилететь. Пробьются сквозь те цилиндры, что я видела, и совершенно точно спасут, чтобы Ефия жила, и Фаин тоже! Я знаю, это почти невозможно, но мне так хочется, просто не могу выразить, как именно…

– Девочки, брикеты я вам положил, – привычно сообщает нам папа, ставя уже две миски на стол. Каши как будто сегодня чуточку побольше, интересно почему?

– Быстро едим, – предлагает уже успокоившаяся сестренка.

Вот кажется мне, что день или даже два где-то потерялись, будто и не было их. Странное такое ощущение, но я о нем на всякий случай помолчу, кто знает, как такие откровения будут восприняты. Вдруг еще подумают, что я ненормальная? А ненормальных убивают, потому что неизвестно, что именно у них в голове. Поэтому буду молчать, чтобы не случилось чего-нибудь…

Быстро доедаем кашу – да мы с Ефией ее буквально всасываем – синхронно вылизываем миски и вскоре уже готовы. Мне кажется, папа на нас с тревогой посмотрел, но, может быть, только показалось мне это. Он уже и сам вполне одет. Взяв нас, как маленьких, за конечности, папа идет на улицу, в снежный темный мороз. Кажется, там темная ночь и совершенно ничего не видно, что нормально, в это время года так и должно быть.

Хрустит снег под ногами, разговаривать невозможно – лицо закрыто щитком, а не то задохнешься от злого ветра, бросающего в лицо ледяное стекло. Это, конечно, снег, но лицо изрезать может вполне свободно, так что идем мы молча. А ветер стремится сбить с ног, на душе внутренняя тоска после моего сна и непонимание – куда девался как минимум один день, а то и два?

Может так случиться, что подводит память, но этого не хотелось бы. Если память перестает работать, то переведут из школы на легкие работы, и не будет больше никакого будущего. Надо молчать, совершенно точно молчать надо. Вот с Ефией очень осторожно на эту тему поговорить, а больше ни с кем, потому что опасно очень. А папу заставлять грустить не следует, поэтому я так и решаю.

Вот и школа… Папа буквально заталкивает нас внутрь, потому что ветер против, а я чувствую мимолетный укол тоски и надежду увидеть его когда-нибудь еще. Откуда у меня такое настроение, мне совершенно непонятно, впрочем, не до настроения сейчас – впереди уроки.

Фаин

Девочки меня, можно сказать, напугали – целый день просидели в обнимку и ни на что не реагировали. Хотя я знаю, что переживание потери проходит именно так, для того эти дни и даются. Малышки мои впали в ступор обе и сутки почти в неподвижном состоянии находились. Надеюсь, Илая и Ефия выпавшего дня не испугаются. Ну а испугаются, я объясню им, что именно произошло.