Мать Лаура задумалась. Посоветовалась с духовником. Я рассказала им сказку. Духовник гневно затряс бородой и сказал, что взрослым дурищам надо читать жития святых на ночь, а не развлекать себя детскими побасенками. Я горько вздохнула. Да уж, истории, как колесовали или четвертовали очередного мученика, на ночь куда как душевнее звучат. Крепкому сну способствуют.

– Если Корнелия не проснется, придется вызывать магистра, – нервно ломая пальцы, сказала аббатиса. – Какое ужасное происшествие!

– Корнелия очень впечатлительная девушка, нервная. Она же лунатик, – задумчиво сказала я.

На меня уставились три пары глаз. Духовника, настоятельницы и лекарки.

– Если она уснула от воображаемого яблока, то может ожить от поцелуя воображаемого принца!

– Да где ж мы принца-то возьмем! – всплеснула руками Поликсена.

– Просперо! – воскликнула настоятельница.

– Еще чего удумали! – завопил духовник и стукнул посохом. – Не дозволяю!

– Помыть его, – лекарка поглядела из окна в сад, где стриг куст глухонемой сын садовника. Так-то он конюх, но еще и отцу помогал.

– Побрить, надушить, приодеть, – продолжила настоятельница с воодушевлением. – Не надо нам тут магистра. Низложит он меня.

– Разврат! Поношение святых стен! Бесстыдство! Запрещаю! – раскипятился духовник.

– Да в чем же бесстыдство вы видите, патер Фернан? – разгневалась мать Лаура. – А ты, Лотта, делай, как там оно положено. По сказке. Сейчас прикажу садовнику отвести сына в мыльню.

Настоятельница и духовник, споря и ругаясь, вышли из лекарского крыла. Поликсена уперла руки в боки и уставилась на меня.

– Ну? Что делать, сказочница?

– А давайте, мы ее в беседку перенесем в сад? Типа в лес?

Поликсена позвала двух крепких трудниц, мы перенесли Корнелию в беседку. Устроили на скамейке, покрытой ковром. Сплели венок из роз.

– Чисто святая Секлетея, – вздохнула одна из трудниц. Вторая на меня злобно зыркнула и сделала обережный знак.

Злая, как шершень, мать Нисимина привела послушниц. Они боязливо держались кучкой и цеплялись друг за друга.

– Так, девушки, – я вышла вперед. – Корнелия поверила в то, что я рассказывала и уснула. Так? Теперь мы продолжаем сказку и рыдаем возле ее тела.

– Зачем? – пискнула Алосия.

– Затем, что мы гномы. И не уберегли принцессу от зла, – мрачно пояснила я.

– Долго рыдать? – поинтересовалась практичная Тереса. – Обед скоро.

На нее тут же зашикали. Нашла время о своем желудке думать!

Мы собрались кружком у ложа Корнелии и начали рыдать. Кое-кого разобрало, полились совершено натуральные слезы. Корнелию жалко было.

– Корнелия, на кого ты нас покинула! – громко взвыла Ольза.

Корнелия слегка поморщилась во сне.

– Она нас слышит. Продолжаем, девочки! – скомандовала я.

Сестра Поликсена, стоящая у изголовья больной, закатила глаза.

– Где же принц? Только поцелуй любви сможет оживить тебя! – завопила я, ломая руки, заметив приближающуюся группу.

Старичок садовник и настоятельница вели за руки ничего не понимающего Просперо. Парня вымыли, причесали вечно всклокоченную голову, побрили, переодели в шелковую рубашку и кожаный колет. Наверное, кто-то из паломников позабыл.

– Кто бы мог подумать! – тихо фыркнула Поликсена, но посмотрела она на рослого конюха явно заинтересованно.

Парень оказался красив, как Давид Микеланджело. Ровный нос, большие глаза, буйные кудри. Его завели в беседку и послушницы взвыли с новыми силами. Хорошо, что он был глухонемой. Здоровый бы убежал куда подальше от такого кошачьего концерта.

– О, вот принц! Он нашел тебя! Он разыскал свою принцессу!

– Наконец-то! Какое счастье! А мы так ждали! – и даже восторженное:

– Какой красавчик! – понеслось вразнобой. Я показала кулак. Послушницы замолкли.

Настоятельница мягко нажала на его плечи, парень встал на колени у лавки с лежащей Корнелией и непонимающе огляделся.

– Ничего не выйдет, – прошептала Поликсена. – Он же девственник!

– Гномы, на выход, – скомандовала я. – Нечего смущать человека!

– Нам же интересно! – возмутилась Ольза, но ее подтолкнула засмущавшаяся Тереса.

– Можете спрятаться там, за розовыми кустами! – милостиво разрешила я. – Принц нашел свою возлюбленную, но нашел ее недвижимой и застывшей в волшебном сне. Он захотел проститься с ней и сорвать с ее губ последний поцелуй.

Просперо стоял на коленях и вид у него был откровенно дурацкий. Я вложила руку Корнелии ему в ладонь. Парень испуганно вздрогнул.

– На нее смотри, балбес, – прошипела настоятельница.

– Принц юный, красивый, наделенный всеми достоинствами и красотой молодого бога, склонился над принцессой, – вещала я.

Проперо испуганно вращал глазами. Голубыми, с длинными пушистыми ресницами.

– Целуй ее!

– Целуй! – приказала настоятельница.

Девчонки даже перестали притворяться, что прячутся, и высунулись из розового куста. С монастырской галереи гроздьями свисали любопытствующие монашки.

Поликсена смачно поцеловала свое запястье и показала на Корнелию. Просперо заморгал, но кажется, понял, что от него требуется, потому что покраснел и смутился.

– Ты же все слышишь и понимаешь, целуй ее! – я подтолкнула его в затылок.

Просперо стал наклоняться. Все замерли. Пухлые губы парня прикоснулись к губам Корнелии. Ресницы послушницы затрепетали, на лице появился румянец, она вздохнула и открыла глаза. Моргнула непонимающе и оттолкнула парня.

– Охальник! – взвизгнула Корнелия.

– Ай! За что? – воскликнул парень, падая навзничь.

Сестра Поликсена издала невнятный звук и стукнулась лбом о столб беседки. Мать Лаура творила обережные знаки и шептала молитву.

– Сыночек… сынок, – выдавил садовник и всхлипнул. Затем старик рухнул на колени и восхищенно посмотрел на меня. – Святая! Она святая!

– Только этого нам не хватало, – мать Лаура моментально пришла в себя.

– Отец! – воскликнул Просперо, поднимаясь с пола беседки. Испуганно ойкнул и коснулся губ рукой.

– Мамочка, – прошептала я, закрывая лицо ладонями. Что я натворила!

– Корнелия, поздравляю с пробуждением! – вступила мать Лаура и начала руководить. – Марш в дортуар! Просперо, поздравляю с исцелением! Матис, веди сына в лечебницу, его надо обследовать. Сестра Поликсена, осмотрите его, составьте заключение.

– О да, немедленно займусь, – сестра Поликсена явственно облизнулась, вцепляясь в рукав парня. С другой стороны к нему припал садовник, утирающий слезы счастья.

– А одежду мне оставят? – спросил Просперо, погладив рубашку на груди.

– Оставят, – кивнула мать Лаура и прошлась по парню оценивающим взглядом, отчего он покраснел, как маков цвет. – Вы, прикидывающиеся розами, проводите Корнелию в дортуар!

Корнелию окружили послушницы, ее трогали, пихали, обнимали.

– А больные зубы заговариваете? – вдруг раздался рядом голос плотной трудницы.

– Все вон из сада! А ты в мой кабинет, живо! – приказала мне матушка аббатиса и величаво развернулась, как пятидесятипушечный фрегат.

Галерея и сад моментально опустели. Вот это я понимаю, магия!

Медленно, нога за ногу, поплелась на ковер.

В кабинете начальницы уже сидел духовник и злобно буравил меня выцветшими глазами.

– Я непременно напишу в консисторию, какое вы тут устроили безобразие.

– Какое безобразие? Сценки из Писания можно и должно представлять на публике, воскрешение святой Евлалии вышло как нельзя лучше, – невозмутимо отозвалась мать Лаура. – Мы репетировали, патер Фернан.

– Ре… вы ре… репетировали? Из Писания? – задохнулся от возмущения патер Фернан. – Вы не может руководить монастырем, раз допускаете такое… такое…

– Сценическое действие, – подсказала я.

– Вы! – патер грохнул об пол посохом. – Эта девица нуждается в порке и карцере!

– А я вот думаю, сообщать ли о чуде, произошедшем на наших глазах. Вашими молитвами исцелился сын садовника. – Мать Лаура соединила кончики пальцев и посмотрела на патера.

Тот пошел красными пятнами.

– В вашем возрасте очень прилично прослыть святым, не так ли? Пора уже.

– Но я не исцелял, – возразил патер. – Я был против вашей затеи!

– Добрая слава монастырю, вам почет и уважение, новые подношения, и роскошные похороны. Мраморный склеп, – улыбнулась мать Лаура. – чудотворные мощи. Или хотите, чтоб магистр вас выгнал, как собаку, на старости лет?

Патер Фернан закашлялся.

– Что мы скажем магистру, еще есть время подумать. Он все равно приедет, такое внутри стен не удержать, – вздохнула мать Лаура. – Идите, отче, мне надо поговорить с послушницей.

– С ослушницей, – ехидно поправил патер Фернан. – Бесстыдницей и негодяйкой!

– С талантливой девочкой, способной принести монастырю огромную пользу, – надавила голосом мать Лаура. – И если я услышу хоть одно плохое слово в ее сторону… кажется, нам нужен новый духовник, покрепче и помоложе. Наш, к сожалению, уже не способен в силу возраста нести тяжкое бремя успокоения душ такого количества насельниц.

– Чего это не могу? – Сварливо возразил патер Фернан. – Все я могу!

Настоятельница ласково улыбнулась и посмотрела на дверь. Патер намек понял и вышел, стуча посохом.

– Теперь с тобой разберемся, – устало сказала мать аббатиса. – Делать из тебя святую или погодить?

– Не надо! – я прижала руки к груди, напуганная перспективой. Да они же меня не слезут, заберут в столицу и заставят пользовать больных с утра до вечера, и охранять будут, как сокровище! А если у меня не получится, и они убедятся в моей бесполезности, так сожгут, как ведьму.

– Вот и я думаю, не надо. Ты можешь такое, что и сам магистр не может. Генерал ордена такое не сможет.

– Магистр – маг? – поразилась я. – То есть ведьмы – зло, когда не служат храму? А если служат, то все нормально? И сами храмовники…

– Сила у тебя есть. Пока вижу силу убеждения. Когда ты говорила, мне на минуту показалось, что вместо конюха действительно стоит прекрасный принц, – усмехнулась мать Лаура.

– Ой!

– Не удивительно, что крайне внушаемая, чувствительная девушка вовлеклась в то, что ты рассказывала. – Настоятельница встала, прошла к резному поставцу и налила себе рюмку явно алкогольного напитка.

Я с завистью вздохнула. Тут без поллитры не обойтись. Только тело Лотты непривычное, а так бы я с удовольствием пропустила стаканчик. Пару стаканчиков.

– Но Просперо не мог слышать, что ты говорила. Каким образом ты на него воздействовала?

– Н-не знаю. Со мной такое первый раз. Честное слово! Я никогда!

Мать Лаура достала круглый серебряный артефакт из стола.

– Положи на него руку, Лотта. Не бойся.

Я положила слегка трясущуюся руку сверху холодного кругляша. Красный кружочек на краю диска не сдвинулся.

– Слава Секлетее, – мать Лаура с облечением выдохнула. – Дара нет. Магистр тоже будет тебя проверять, и теперь нам нечего бояться.

– Нам?

– Конечно, – она снова усмехнулась. – Чего стоит настоятельница, просмотревшая ведьму? Меня заточат, тебя сожгут.

– Я не понимаю, сила есть, а дара нет?

– Что ты вообще знаешь о магии?

– Почти ничего. Что патер Цецилий в Ринге говорил, то и знаю. Маги зло, ведьмы зло.

Настоятельница побарабанила пальцами по столешнице.

– Сделаем так. Поступишь к Поликсене под начало. Мать Нисимина жаловалась, что ты ни к чему не пригодна. Попробуешь лечить больных.

– Мать Лаура, я же не умею лечить! Корнелия просто очень внушаемая, вот и получилось, а у Просперо не было органических поражений, чистая психосоматика… – торопливо захлопнула рот. Поздно!

Настоятельница наклонилась над столом.

– И откуда слабоумная дурочка из захолустного Ринга знает такие слова?

– Тетка говорила, все болезни от нервов! Только срамные болезни от любви! – пошла я ва-банк. – То есть, все от души! Если поправить в ней, то тело исцелится! Я книжки брала у патера Цецилия, там много было про душевные и нервные болезни, внушенные и наведенные. Слово лечит, им и убить можно.