У Надьки вот Славка однажды не вернулся, и самое страшное, шоком это для нас не стало. В то время хоронили более-менее предприимчивых мужиков чуть ли не каждый месяц.

Надя после похорон, взяв сына, сразу же переехала в Лос-Анджелес, а я осталась трястись дальше в надежде, что меня минует чаша сия. И она вроде бы миновала, но как-то так, что легче не стало.

Такие вот размышления бродили в голове всю дорогу до студии. К счастью, тренировка и Монастырская быстро избавили от невеселого сплина.

Что-что, а веселый нрав моей лучшей подруги разводил тучи покруче Аллегровой.

Монастырская вообще была ещё той разводилой-заводилой, но со своими железобетонными принципами и преданностью собаки. Если уж она любила-дружила, то всей своей горячей, порой, жёсткой, скандально-хамоватой, но безгранично доброй душой.

Она единственная из моих подруг, кто всегда далеко и красочно слал Долгова с его ублюдскими подкатами.

А он регулярно «проверял на вшивость» окружающих баб, впрочем, как и они его.

Каждая пыталась отхватить лакомый кусочек с нашего жирного пирога: и если не увести из семьи, так хоть поживиться, чем не жалко.

Когда я была помоложе и понаивнее, бездонность человеческой низости поражала и ранила меня до глубины души. Я плакала и не понимала, как так можно?! Что с этими людьми не так? Что они вообще за люди такие?

Но с каждым новым предательством и подлостью, вопросы с хрустом осыпались мелкой, острой крошкой, оставляя лишь цинизм и равнодушие.

В конце концов, мир больших денег, где мерило человека – его банковский счёт, а полигамность и поиск новых удовольствий – само собой разумеющееся, стал для меня, как и для всех в элитарной тусовке, нормой.

Эта норма, в которой меня все время недостаточно, уронила на самое дно. Но именно оно – каменное, неприветливое, пустое, – стало прочным фундаментом для меня, сотканной из соли, обломков и разочарований. Той меня, что больше не позволит сделать себе больно.

Глава 5

– Мать, ты где летаешь? – врывается в мои беспутные мысли зычный голос подруги, от которого я едва на месте не подскакиваю.

– Ты чего орешь?! – хватаюсь за сердце и судорожно выдыхаю. – Напугала, блин.

– Так не дозовусь никак. Заказывать, что будешь? – кивает она в сторону заждавшегося нас официанта.

– А-а, да… – возвращаюсь взглядом к меню и ищу что-то понятно-привычное. Но где там? Монастырская, как специально, выбрала на сей раз какой-то пафосный до рвоты ресторан азиатской кухни с названиями блюд больше похожими на заклинания из «Гарри Поттера».

Мифический «оякодон», ломающий язык «самгепсаль» и прочая абракадабра без картинок и пояснений. Как ресторатору прикол такой русской рулетки мне не совсем понятен, а вот замысел Монастырской – более чем.

Так уж повелось, что у нас с ней помимо йоги есть еще одна традиция – выбираться после практик хотя бы раз в неделю на совместный завтрак в какое-нибудь новое местечко, где я с завидным постоянством заказываю разные вариации на тему яиц и овощей, а Надька – ворчит, мол, какой смысл ходить в разные рестораны, если заказываешь вечно одно и то же. У меня к ней, если честно, аналогичный вопрос касательно ее однотипных отношений и мужиков, которых она меняет быстрее, чем я успеваю запоминать их имена. Хорошо, что единодушно-поднятый, средний палец вполне удовлетворяет нас обеих в качестве ответа и плевать, что разменяли четвертый десяток. Дружеский фак не имеет возрастных ограничений.

– Ну, что, определилась? – отложив меню, насмешливо вопрошает Монастырская, постукивая винными ноготками и невинно щуря свои хитрющие, татарские глазки.

– Определилась, можешь по лицу прочитать, – язвлю, максимально доходчиво демонстрируя, что я думаю о ее попытках разнообразить мою гастрономическую жизнь.

– Я тоже тебя люблю, – довольно смеется подруга, видимо, решив, что уж сегодня ей удалось пошатнуть устои моего питания. Плохо же она меня знает.

Когда официант, замученный вопросами и уточнениями, отходит от нашего столика, Монастырская с обреченным вздохом качает головой.

– Скучная ты.

– Ага, мне говорил мой муженек.

– О, нашла, кого вспомнить с утра-пораньше! Я тебе вообще-то про другое, а ты мне про парнокопытных. Не порти аппетит, а то и так вон кости да кожа, смотреть больно. Ты вообще не ешь что ли? – садится Надя на своего любимого конька, дабы побыстрее закрыть тему с Долговым, зная, что лучше не трогать этот ящик пандоры.

– Ем я, отстань!

– Угу, вижу, ссохлась уже вся, как бабка.

– Сама ты бабка! На меня, между прочим, даже молодняк заглядывается, так что не надо мне тут.

Предвкушающе-удивленное выражение лица Монастырской, однозначно, стоило того, чтобы сообщить эту новость.

– Та-ак, – заинтригованно тянет подруга, едва не потирая руки в ожидании рассказа.

Собственно, на такую реакцию я и рассчитывала, но отчего-то невольно начинаю смущенно улыбаться, как малолетняя девчонка, на которую впервые обратил внимание симпатичный мальчик. И пусть внимание это явно насмешливое, стебное, все равно приятно будоражит и приободряет самооценку. Вот только рассказывать об этом всем как-то смешно и неловко.

– Красавин, Красавин… кто же, кто… – помешивая соломкой смузи, включает Монастырская режим светской львицы после того, как вытрясла из меня все до мельчайших подробностей и продлила мою еженедельную подписку на пакет своих саркастично-ироничных подколов и шуточек.

Чтоб я еще раз посмела козырнуть чем-то эдаким в ее присутствии – да лучше сразу самоубиться каким-нибудь нелепейшим образом.

– Вспомнила, – ликующе щелкает пальцами подруга, словно не очередного сплетника откопала среди своих многочисленных знакомств, а опередила Эндрю Уайлса и доказала теорему Ферма, – есть у меня один знакомый визажист, вхожий в спортивную тусовку. Щас позвоню ему, и он нам за полчаса соберет на этого молодца такое досье, ФБР обзавидуется. С кем спит, что ест, чем дышит – все щас разузнаем, – Монастырская с улыбкой акулы, почуявшей запах крови, тянется к своей “Джеки” от Гуччи, а я диву даюсь.

К чему сей ажиотаж мне не ясно. Нам же по не шестнадцать, в конце концов. Что и озвучиваю лаконичным “Зачем?”.

– Что значит “зачем”? Интересно же.

– Мне нет, – отрезаю холодно, всем своим видом давая понять, что тема закрыта. Но Надьку никаким видом не прошибешь.

– Конечно, – закатив глаза, скептически тянет. – То-то ты аж в деталях мальчика рассмотрела от того, что не интересно.

– Я же сказала, он просто феноменально похож на Долгова и…

– Ой, я тебя умоляю! Да если бы я увидела, кого-то похожего на бывшего, который обрыг мне хуже горькой редьки еще лет пятнадцать назад, я бы бежала сломя голову, крестясь “чур меня, чур!”. Так что не надо заливать. Просто признай, что это твой типаж, вот и цепануло.

Что ж, признаю. Цепануло. Типаж ли, сходство или все разом не так уж и важно. Толку от причинно-следственных связей все равно ни грамма, лишь досада и смута на сердце, а мне это все ни к чему. Да и о чем вообще речь, учитывая разницу в возрасте? Там ведь лет пятнадцать не меньше.

– И что? – стоит мне только заикнуться об этом, сразу же встает в воинственную позу моя боевая Надюшка. Ее медом не корми, дай отстоять сирых и убогих, что она и делает в следующее мгновение, со всей горячностью заявляя. – Да ты фору дашь любой молодухе!

Я ласково смотрю на подругу и с улыбкой делаю глоток зеленого чая, качая головой.

– Не смеши, Надюш. Сексуальность сорокалетних женщин – очередной мыльный пузырь, на котором обогащаются все, кому ни лень. Все эти уловки маркетологов по продвижению в массы идеи факабельности милф бессильны перед законами природы, по которым члены поднимаются, прежде всего, на юных, фертильных Настенек с упругими жопами и фарфоровыми личиками. И тут хоть тресни, доказывая, что и ты ничуть не хуже.

– Господи, да что ты зациклилась на этой Настеньке?! – едва не взвывает Монастырская, с чувством отбрасывая салфетку. – Твой Долгов – примитивнейшее создание.

– А в этом примитивизме, Надь, вся мужская суть. Без купюр, – отрезаю не менее эмоционально, ибо кто бы что ни говорил, а факты – вещь упрямая и ими я, и апеллирую. – Поставь перед мужиком ухоженную меня и восемнадцатилетнюю Дуську из колхоза с сытым, румяным пряником. И я тебе гарантирую, он выберет ее. Похер ему на то, что я ишачу пять раз в неделю в спортзале, по утрам занимаюсь йогой, сижу на одних авокадо с овсянкой, и каждый миллиметр моего тела выхолощен в салоне до совершенства. По-хер! Все это ничто против свежести юной девчушки. Да и не хочу я больше ни фору давать, ни участвовать в этой гонке. Устала, понимаешь. Хочу тихо, с пониманием, уважением и без сравнений. Молоденький мальчик, у которого в голове наверняка сплошные тачки, телки, бабки для этого однозначно не подходит.

– Окей, даже не стану напоминать, что изменял тебе не мальчик, а просто кобель. В конце концов, ты ведь понимаешь, что “тихую гавань” определяет не возраст?

– Но и не мальчик младше почти раза в полтора, – упрямо стою на своем, хоть и согласна с Надей.

– Ладно, убедила, – со смешком поднимает Монастырская ладони вверх, – но что насчет ровесника? Три года прошло, так и будешь дуть на воду?

– Да не дую я на воду, просто работы много. Где я тебе кого возьму, когда я двадцать четыре на семь в офисе?

– Ну, а как же твой инвестор-француз? Ровесник, образованный, обходительный, богатый и харизмой не обделен, разве не идеальный набор? – с многозначительной улыбкой встает на любимые рельсы подруга. Удивительно, как она еще продержалась так долго. Последние полгода, если Монастырская хотя бы раз ни заикнулась об Анри, время встречи потрачено зря.

Конечно, я понимаю, что она просто хочет, чтобы я жила полноценной жизнью, а не топила себя в работе, но иногда ее забота кажется навязчивой. Тем не менее, я не даю волю вспыхнувшему раздражению и в который раз поясняю:

– Идеальный, но он – мой единственный инвестор, и мне совсем не хочется рисковать, мешая работу с личной жизнью.

– Так, если у тебя вся жизнь – работа и дети, может, стоит воспользоваться подвернувшимся шансом и хотя бы попробовать? Я уверена, Анри тоже не из тех, кто мешает личное и работу.

У меня едва не вырывается смешок. Хотела бы я в это верить, но увы. С каждым знаком внимания все больше закрадывается подозрение, что работа – следствие личного и предлог. Это пугает, отталкивает и в то же время заставляет балансировать на грани между флиртом и холодом. Я не могу лишиться своей единственной поддержки и взять все риски на себя на данном этапе. Это глупо, бизнес так не делается. И хотя застыть буридановым ослом тоже не выход, но ни да, ни нет все-таки дает место для маневра.

Может, я вижу того, чего нет и накручиваю, но в любом случае строить отношения с мужчиной, от которого будет зависеть еще и моя карьера вряд ли хорошее решение, учитывая прошлый опыт.

Я больше не хочу повторять свои ошибки, поэтому стараюсь задуматься о будущем быстрее, чем оно даст мне люлей и причины для депрессии.

Вот только иногда просто “задуматься” слишком мало, чтобы не ступить на скользкую дорожку.

Через несколько дней после встречи с Надей, когда Анри заезжает за мной, чтобы поехать на открытие ресторана какой-то звезды, о котором последние пару месяцев было много разговоров, подаренная роза и скользящий по мне, многозначительный взгляд убеждают меня в этом.

Глава 6

Весь путь до ресторана проходит в беседе. Анри рассказывает о выставке, которую посетил, когда летал к дочери в Париж. Язык у него подвешен, что надо, поэтому рассказ звучит интересно, с юмором и сопутствующими историями. Я смеюсь, и неловкость от подаренной розы постепенно уходит.

В какой-то момент у нас с Анри даже завязывается спор на тему однозначности творчества Левитана и отсутствия у него полета мысли, загадки, и образности.