Не скажу, что прям уж серьезно разбираюсь в искусстве, но интересуюсь, и у меня есть свое мнение, которое, наконец-то, к сорока годам не стесняюсь озвучить. Раньше, даже, если я была в чем-то уверена, все равно чаще всего отмалчивалась, боясь показаться нелепой и недостаточно компитентной. Умение “уверенно ляпать” по заветам героини Муравьевой было мне не дано, но, как оказалось, когда припрет, дано – не дано, научишься.

Создание бизнеса с нуля заставило в срочном порядке осваивать многие вещи и с хрустом преодолевать себя, иначе вряд ли был бы какой-то толк от моей затеи, а хотелось, чтобы был. Хотелось, чтобы хоть что-нибудь, хотя бы раз у меня получилось. Я смертельно нуждалась в отдушине и успехе после тотального провала в роли жены, которой отдала всю свою сознательную жизнь.

Теперь же, когда цель так близка, особенно страшно ошибиться и сделать неверный шаг, поэтому, несмотря на увлекательный разговор, мне не очень комфортно в обществе Анри. Пусть он деликатен и ненавязчив, но женщина всегда чувствует, когда мужчина в ней заинтересован. Этот оценивающий, следующий по пятам, влажный взгляд и “случайные” прикосновения ни с чем не спутать. Будь обстоятельства другими, внимание Анри, возможно, воспламенило бы мое женское самолюбие, но в нынешних я чувствую лишь досаду и давление.

Что делать? Как вообще быть? Мать наверняка бы сказала, что пользоваться, но, благодаря ее настоятельным советам, я теперь не то, что у разбитого корыта, я оно и есть. И сколько ни латай, ни склеивай, чуть что, рассыпаюсь вновь.

Сейчас вот тоже на грани от мысли – а что было первостепенно: интерес ко мне или к моим идеям?Смешно, но впервые хотелось, чтобы меня оценили не как женщину, а как перспективного, надежного бизнес-партнера.

Во время знакомства с Анри, мне показалось, что так оно и было, что я нашла единомышленника, но сейчас сомнения, как оголодавшие гиены, поднимают свои мелкие головешки и глумливо смеются надо мной.

А был ли мальчик или может, мне просто подыграли, чтобы подобраться поближе? Не то, чтобы я считала себя стоящей таких заморочек, но нельзя недооценивать миллиардерские заскоки. Уж кому-кому, а мне о них известно все, и даже больше. Пусть Анри казался человеком скромным и чуждым излишеств, флер таинственности и специфичности вкусов невольно ощущался, хотя не исключено, что в силу национальности, которая прописана генетическим кодом в каждой черте Анри Пате.

Он абсолютно типичный француз, но совершенно не в моем вкусе: высокий, утонченный, черноглазый, с прямым, длинным носом на слегка вытянутом лице, черными, небрежно-уложенными волосами и тонкими губами. Я не любила такой типаж мужчин, но его обаятельная улыбка и манеры очаровали меня с первого взгляда.

Мы познакомились на благотворительном вечере. Молитвами Монастырской я-таки стала вливаться в американское общество богатых и знаменитых. Пришлось непросто, ибо светской я никогда не была, но чтобы без лишнего геморроя строить свой бизнес нужны были связи, так что, сцепив зубы, я старательно улыбалась весь вечер и вела разговоры ни о чем, пока ко мне не подошел Анри и не спас меня от натужных попыток выглядеть своей среди чужих, предложив выпить у бассейна.

Ночь тогда была тихой, звездной, лишь пение цикад периодически нарушало сонную безмятежность. У меня немного кружилась голова от шампанского, но, если я и была пьяна то, только потому, что нашла благодарного слушателя, у которого мои идеи о ресторане для веганов, будущей франшизе и доставке уже готовых обедов здорового питания для людей с разными ограничениями, вызывали отклик и неподдельный интерес.

Анри как-то так сразу загорелся, включился в процесс, заявив, что ему это близко и что инклюзивность питания преступно игнорируется в сфере общепита, а значит мы должны это исправить. Набросав парочку ключевых моментов, мы договорились о сотрудничестве, а потом до утра проговорили обо всем на свете.

Той ночью я впервые по-настоящему гордилась собой и была счастлива от того, что кто-то меня услышал, кто-то воспринял всерьез и кто-то, кроме позвоночника, наконец, готов был поддержать.

Не знаю, возможно, двойного дна и нет, и я зря себя накручиваю. В конце концов, вкладываться в какое-либо предприятие только из-за понравившегося личика – идиотизм, но мужчины, ослеплённые страстью, умом в принципе не блещут. А страсть тут на лицо.

Можно было, конечно, вовсю пользоваться ей, но мне она костью в горле. Не чувствую отклика, лишь раздражение и досаду.

Честно, лучше уж в одиночку со всеми рисками, чем с заевшей мыслью: что первично – яйцо или курица?

Не то, чтобы теперь это имело значение, но меня все равно цепляет, а еще до бешенства злит необходимость учитывать эту проклятую симпатию и балансировать между категоричным “нет”, и наверняка испортящим все “да”.

И почему всегда все так сложно в моей жизни? Почему, когда у людей закрывается одна дверь, вскоре открывается другая, а у меня вечно какое-нибудь окно на седьмом этаже?

Риторический вопрос. Но я правда устала от бесконечного серпантина вместо спокойной трассы. Будто рок какой-то и несмываемое клеймо неудачницы.

Такие вот упаднические, душные мысли бродили в голове, пока ехали до ресторана.

– Все в порядке? – поинтересовался Анри, видимо, заметив перемену моего настроения.

Впрочем, еще бы ему не заметить – смотрит ведь, не отрываясь.

Это смущает и злит еще больше. Так и хочется взять, да расставить все точки над “ё” и будь, что будет. Беда в том, что я прекрасно знаю дальнейший сценарий.

Уязвленное мужское эго – это не только потеря денег, но и возможная месть. У Анри много хороших связей. Парочку звонков туда, сюда, и никаких денег не хватит, чтобы вытащить из колес моей мечты обиженные палки. Пришлось бы звонить Долгову, чтобы он задействовал свое влияние, но я скорее в самом деле выйду из того окна на седьмом этаже, чем попрошу бывшего мужа о помощи. Так что вариант всего один – улыбаться и продолжать балансировать. Балансировать и улыбаться. Что я и делаю, растягивая окаменевшие от раздражения губы.

– Все хорошо, просто думаю, как нам привлечь внимание и так же подогреть интерес к открытию ресторана, – киваю на собравшуюся у входа толпу репортеров и праздных зевак.

– А чего тут думать? Воспользуемся той же методикой и привлечем какую-нибудь медиа-персону, пропагандирующую образ жизни, исключающий все формы жестокости и эксплуатации по отношению к животным.

– Это слишком дорого и не факт, что окупится.

– Как и любая другая реклама, но так мы точно зацепим хотя бы фанатов приглашенной звезды. Лучше подумай, кто там у нас сейчас популяризирует веганство и вегетарианство?

– Стив Джобс, – первое, что приходит на ум. Анри смеется. Красиво так, бархатно, откинув голову на спинку сидения.

– Вариант, конечно, неплохой, но только, если мы вместо сдачи за обед будем раздавать айбуки.

– Надо предложить Джобсу, вдруг он оценит столь креативный подход.

– Я думаю, оценят все, и еще долго после нашего банкротства будут говорить о нас.

– Печально, но зато, можно сказать, реклама со своей задачей справилась.

Мы вновь смеемся, и меня начинает потихонечку отпускать из тисков раздражения.

– Надо все-таки поискать подходящую знаменитость, – настаивает Анри, помогая мне выйти из машины.

Я киваю, понятия не имея, как осуществить эту задачу. В Америке звезды другого масштаба, чем в России и наверняка с таким апломбом, что просто заслать менеджера вряд ли получится. Или может, мне так только кажется в силу навязанного пиетета к Западу.

Поразмыслить над этим, как следует, не получается, щелчки фотоаппаратов и галдеж толпы сбивают с толку и вызывают мгновенный паралич. Столь повышенное внимание пугает, сковывает изнутри, заставляя сердце бешено колотиться и ощущать себя какой-то деревянной, неповоротливой.

Честно говоря, не завидую я селебрити: жить у всех на виду – такое себе удовольствие, хотя, возможно, это просто не по мне, а человек другого склада наоборот кайфует от восхищения толпы и пристального внимания. Каждому, безусловно, свое.

Мне вот – облегченный выдох, стоит только скрыться в забитом под ноль ресторане.

Пока идем к своему столику, я рассматриваю обстановку. На мой вкус, довольно простовато даже для минимализма, но вполне вероятно, меню и подача компенсируют.

Это последняя мысль прежде, чем я натыкаюсь на неприлично-пристальный, вмиг повеселевший взгляд наглых, смешливых глаз. Мне подмигивают и дарят лукавую усмешку, а я едва не спотыкаюсь от моментально вспыхнувшего на коже смущения и захлестнувшего с головой возмущения.

Господи-Боже, какого черта?! – хочется мне застонать в голос.

Какого черта этот мальчишка, во-первых, себе позволяет?! Что за наглость такая, мы даже не знакомы?! А во-вторых, какого черта он делает в этом ресторане?

Нет, я понимаю, что сегодня здесь все сливки, но почему, черт возьми, именно в мою смену? Что за случай такой в высшей степени ебучий?!

Чем глубже мы с Анри проходим в зал, тем привлекательнее кажется идея броситься обратно к выходу, ссылаясь на плохое самочувствие, внезапные дела, ретроградный Меркурий, да что угодно, лишь бы не этот непонятный стресс, от которого внутри все звенит и сердце колотится так, словно сейчас выпрыгнет наружу и рухнет на стол вон к той влюбленной парочке вместо десерта – “Бон аппетит, господа!”.

Господи, ну, почему я так реагирую? Это же нелепость какая-то! Надо срочно взять себя в руки и не позориться. Я просто немного одичала от работы, вот и ведусь на провокации. В этом боксерике ничего такого нет, кроме схожести с Долговым.

Просто дерзкий, наглый мальчишка. Не на что там реагировать, не на что глазеть.

Глава 7

Мантра, конечно, хороша, но на деле по какой-то необъяснимой причине трудновыполнима. Я на физическом уровне чувствую скользящий по мне взгляд. Откровенный, жаркий и настойчивый. Мальчику явно плевать, что я не одна. Он жалит своими бесстыжими глазищами, оставляя фантомные, обжигающие прикосновения на коже, заставляя покрываться мурашками и невыносимо краснеть.

Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не поежиться и не повернуть голову. Упрямо вздергиваю подбородок и с выражением лица аля “вы у меня Землю арендуете”, вся такая незаинтересованная пытаюсь, как можно скорее, преодолеть расстояние до нашего столика, но не тут-то было.

Тело с каждым шагом, словно начинает жить своей жизнью по каким-то первобытным законам, требующим показать себя во всей красе и грации плавных линий. Чеканить шаг, вбивая шпильки, будто гвозди, в мраморный пол не получается. О, нет! Только медленное скольжение, только томное, текучее покачивание бедер и изящные движения рук, дразняще откидывающие волосы назад, будто шепча: “Смотришь? Нравится то, что видишь? Хочешь себе?”.

Эти мысли будоражат, облизывают с ног до головы давно позабытым, азартным предвкушением и вместе с тем так стыдно становится за себя и смешно, что хочется провалиться под землю или хотя бы на секунду спрятаться от нахального внимания, чтобы перевести дух.

Как назло, Анри усаживает меня лицом к столику Красавина, и я растерянная и поглощенная сбивающими с ног эмоциями, не успеваю сориентироваться.

Впрочем, ничего нового – удача, похоже была на выходном в тот день, когда я появилась на свет, так что улыбаемся и изображаем бурную деятельность: внимательно слушаем и не слышим впечатления Анри о ресторане, киваем головой и вновь осматриваемся.

Вау, какие стены, какой потолок, люди какие – размытые все, пегие, словно кто-то смешал краски на холсте.

К счастью, приносят меню, и есть возможность занять себя чем-то. Буквы сливаются в одно черное, непонятное пятно, как у дислексика. Все, на что меня хватает – попросить Анри сделать выбор за нас обоих и обязательно заказать вино. На трезвую голову вывозить весь этот цирк мне не по силам.