В то время, как Хеде говорил, на глазах его навернулись слезы. Он больше говорил для себя самого, чем для других. Он вдруг почувствовал, как ужасно быть выгнанным в большую жизнь и находиться вдали от тихого домашнего очага. Но вдруг он увидел, что большие глаза, похожие на звезды, засияли. Казалось, точно девочка поняла каждое слово, точно слова придали ей новые силы к жизни.

Господин Блумгрен и его жена стали очень серьезны. Они пожали руку Хеде и обещали никогда больше не принуждать девочку к артистической карьере. Пусть она идет тем путем, который сама изберет. Он тронул их. Ведь они настоящие артисты, страстные артисты, они отлично поняли его, когда он говорил о верности и любви.

После этого Хеде расстался с ними и пошел к себе домой. Он не старался больше найти какое-нибудь таинственное значение в этом происшествии. В конце концов, все свелось только к тому, что он спас бедное, печальное дитя, смертельно скорбевшее о своей никчемности.

II

Поместье Гуннара Хеде, Мункхюттан, находилось в бедном приходе далеко на севере. Это был большой пустынный приход с суровой и скупой природой; большую часть его пространства занимали озера и каменистые лесные возвышенности. Людям невозможно было бы прокормить себя там, если бы они не имели права торговать в разнос. А потому и неудивительно, что этот бедный край изобиловал старыми сказаниями о бедных батраках и батрачках, покинувших деревню с коробом мелочного товара за спиной и вернувшихся на родину в золотой карете, наполненной деньгами.

Одно из самых замечательных сказаний было про деда Хеде. Он был сыном бедного странствующего музыканта и вырос возле скрипки. Когда ему минуло семнадцать лет, он отправился странствовать с коробом на спине. Повсюду куда бы он ни шел, с ним неразлучно была его скрипка, сослужившая ему не раз хорошую службу в его маленьком торговом деле. Он поочередно то собирал народ для танцев веселыми звуками своей скрипки, то продавал людям шелковые платки, гребни и иголки. Торговля шла бойко, сопровождаемая шутками прибаутками, и, в конце концов, дела пошли так хорошо, что разбогатевший коробейник был в состоянии купить Мункхюттан с рудниками и плавильней у обедневшего барона, который тогда владел этим поместьем.

И вот он стал барином, и прекрасная дочь барона вышла за него замуж. Потом старые господа, как их все называли, только и думали о том, как бы украсить свою усадьбу. Они перенесли главное здание на прелестный остров, лежавший у самого берега небольшого озера, вокруг которого расположены были их поля и рудники. Они же пристроили верхний этаж, так как любили принимать гостей, а для этого надо было большее помещение. При них было построено также и большое крыльцо с двумя входами. Весь остров, поросший хвойным лесом, они засадили лиственными деревьями; на каменистой почве были проложены аллеи, везде были разбросаны павильоны, из которых открывался прекрасный вид на окрестности; эти павильоны и беседки висели над озером на подобие больших птичьих гнезд. Прекрасные французские розы, окаймлявшие террасу, голландская мебель, итальянская скрипка – все это было приобретено старыми господами; точно также и каменная стена, защищавшая фруктовый сад от северных ветров, была возведена ими; ими же был разведен и виноградник.

Старые господа были добрыми, приветливыми и веселыми старосветскими людьми. Барыня, правда, немного важничала, но зато про старого барина этого совсем нельзя было сказать. Несмотря на всю роскошь, в которой он жил, он никогда не забывал, кем он был, и в конторе, где велись все его дела и куда приходили все люди, висели короб и красная, самодельная скрипка над самой конторкой старика. И после его смерти короб и скрипка продолжали висеть на том же месте. И каждый раз, когда взгляд его сына или внука останавливался на них, сердца их наполнялись чувством глубокой благодарности. Ведь благодаря этим старым предметам был приобретен Мункхюттан, а Мункхюттан в их глазах представлял собою все, что только было самого прекрасного на свете.

Происходило ли это главным образом от того, что на этом месте жилось как-то особенно легко, весело и беззаботно или же вследствие какой-нибудь другой причины, но все члены семьи Хеде были привязаны к своему поместью с такой беззаветностью, которая могла грозить им несчастьем. Гуннар Хеде особенно горячо любил родную усадьбу, и про него даже говорили, что не он владеет усадьбой, а усадьба владеет им, Гуннаром Хеде.

Если бы он не стал рабом большого старого дома и нескольких тунландов полей и лесов да нескольких запущенных яблонь, то он, наверное, продолжал бы свои занятия или же, что было бы еще лучше, – посвятил себя изучению музыки, которая, по-видимому, и была его настоящим призванием. Но когда он приехал домой из Упсалы, убедился в настоящем положении дел и нашел, что имение действительно придется продать, если он очень скоро не заработает целой кучи денег, то он бросил все свои планы и решил сделаться коробейником, по примеру своего деда.

Мать и невеста Хеде заклинали его лучше продать имение, чем так жертвовать собой ради него, но Хеде оставался непреклонным. Он оделся в крестьянское платье, закупил товаров и отправился странствовать в качестве коробейника. Он надеялся в течение двух лет заработать достаточно, чтобы заплатить долги и спасти поместье.

Что касается до его планов относительно поместья, то в этом судьба ему благоприятствовала… Но на самого себя он навлек страшное несчастье. Прошло уже около года с тех пор, как он начал свою торговлю в разнос, как вдруг ему пришла в голову мысль заработать сразу большую сумму денег. Он отправился далеко на север и купил большое стадо коз, по крайней мере голов двести. Он рассчитывал с помощью своего товарища пригнать все это стадо на ярмарку в Вермланд, где козы стоили вдвое дороже. Если бы ему удалось распродать все стадо, то это могло бы быть очень выгодным предприятием.

Был еще только ноябрь, и земля была непокрыта снегом, когда Хеде со своим товарищем отправился в путь, гоня перед собой стадо коз. В первый день шло все хорошо, но на второй день, когда они вошли в громадный лес, тянувшийся на протяжении десяти миль, пошел снег. Поднялась настоящая вьюга, и снег повалил частыми, большими хлопьями. Вскоре животным стало трудно пробивать себе дорогу в снегу. Козы очень выносливы, и они долго пробивались вперед, но вьюга не переставала двое суток при страшном морозе.

Хеде делал все, что только было возможно, чтобы спасти животных, но, когда пошел снег, он потерял возможность доставать им пищу и питье. А кроме того, после того, как бедные животные целый день пробирались по глубокому снегу, у них на ногах стерлась кожа. Эти ссадины причиняли им страдание, и они не хотели дальше идти. Первую козу, которая упала на краю дороги и не хотела подниматься, чтобы следовать за стадом, Хеде поднял и взвалил себе на плечи. Но вслед за первой упала вторая и третья, и тогда для Хеде было невозможно тащить их всех. Ему ничего другого не оставалось, как стараться смотреть в другую сторону и идти вперед. Вы, может быть, знаете, что значит десятимильный лес. На протяжении бесконечных миль не встречаешь ни двора, ни избушки, и кругом только лес и лес. И этот лес состоит из высоких сосен с твердой корой, с высоко растущими ветвями, – это не молодой лес с мягкой корой и нежными ветвями, которые могут есть животные. Если бы не снег, то они прошли бы лес в каких-нибудь два дня, но теперь они почти совсем не двигались вперед. Козы, одна за другой, оставались в лесу, да и люди чуть не погибли там.

Во все время они не встретили ни души. Никто не оказал им помощи. Хеде попробовал было расчищать снег, чтобы козы могли есть мох, но снег все падал, падал, не останавливаясь ни на минуту, а мох плотно примерз к земле. Разве мыслимо было таким образом добыть пищу для такого множества животных?

Но Хеде мужественно переносил все это до тех пор, пока козы не начали блеять. В первый день это было резвое и непослушное стадо. Ему не мало труда стоило смотреть за тем, чтобы ни одна коза не отстала от стада, и чтобы они не забодали друг друга. Но потом бедные животные как будто поняли, что для них нет спасенья, притихли и точно пали духом. Они начали жалобно блеять, не слабыми и тоненькими голосами, как обыкновенно блеют козы, а очень громко, все громче и громче по мере того, как страдания становились сильнее. И вот, когда Хеде услыхал это страшное блеянье, то ему начало казаться, что он теряет рассудок.

Лес был дремучий, пустынный, помощи было ждать неоткуда. Одно животное за другим падало на дороге. Снег кружился над ними и быстро покрывал их своей белой пеленой. Когда Хеде оглядывался назад на эту длинную вереницу небольших сугробов по краям дороги, на эти сугробы, скрывавшие под собой тело животного с торчащими из-под снега рогами и копытами, то в глазах у него темнело, и голова кружилась.

Он бросался на обессилевших животных, позволявших снегу засыпать себя, и бил их плетью. Это было единственное средство спасти их, но они не трогались с места. Он хватал их за рога и тащил вперед. Они позволяли тащить себя, но сами не делали ни шагу. Когда он отпускал рога, они начинали лизать ему руки, как бы прося о помощи. Стоило ему приблизиться к ним, как они лизали ему руки. Все это так страшно подействовало на Хеде, что он был близок к умопомешательству.

И все-таки последствия этой неудачи не были бы для него так ужасны, если бы он не поехал, после того как все было кончено в лесу, к одной девушке, которую очень любил. Он поехал к своей невесте, так как решил, что ему необходимо сейчас же сказать ей, что он потерял много денег, и потому должен отложить женитьбу еще на несколько лет. Но это он только так воображал себе, в действительности же он поехал к ней только потому, что хотел услышать от нее, что она любит его все так же сильно, несмотря на несчастье, которое с ним случилось. Он надеялся, что она исцелит его от тяжелых воспоминаний о десятимильном лесе. Может быть, она и могла бы это сделать, но она не захотела. Она была очень недовольна уже тем, что он ходил с коробом, одетый в крестьянское платье. Ей казалось, что уже только из-за одного этого трудно любить его, как прежде. А теперь, услышав, что он еще много лет будет вести такую жизнь, она объявила, что не хочет больше ждать его.

Вот тогда-то Хеде почти окончательно лишился рассудка. Его нельзя было назвать вполне сумасшедшим. Он сохранил настолько разум, что мог продолжать свою торговлю. И дела у него пошли даже лучше прежнего, так как людям забавно было дразнить его, и он был желанным гостем во всех крестьянских избах. Люди любили издеваться над ним и дразнить его, но отчасти это было хорошо для него, – ведь его главным желанием было разбогатеть, и это желание исполнилось.

В два, три года он заработал столько денег, что мог заплатить все долги и жить беззаботно в своем поместье. Но он этого не понимал; в своем безумии он продолжал странствовать из дома в дом, со двора во двор и совершенно забыл, что когда-то был барином.

III

В восточном Вермланде, на самой границе Далекарлии находился приход Рогланда. В этом приходе была большая усадьба главного священника и очень маленькая усадьба его помощника. Как ни бедна была семья помощника священника, но там все-таки был приемный ребенок. Священник приютил у себя в доме девочку по имени Ингрид; ей было всего тринадцать лет, когда он взял ее в свою семью.

Священник увидал ее на одной ярмарке; она сидела перед палаткой канатных плясунов и плакала. Он остановился и спросил, о чем она плачет. И вот он узнал, что ее слепой дед умер, и что теперь у нее уже нет больше ни одного близкого человека на свете. Теперь она странствует с двумя канатными плясунами, и они очень добры к ней, но она плачет, от того что она так глупа, что никак не может выучиться плясать на канате и помогать зарабатывать деньги.