«Риточка, ну все твои подруги уже с детьми, а ты с котом!», «Кирилл-то твой, смотри, на следующей неделе женится! А ты всё одна! Неужели не обидно?», «Мужчине нужен борщ и уют, а не твои умные разговоры про остеохондроз!».

Этот набор удушающих мантр я знала наизусть. После Кирилла, моего бывшего жениха, который за месяц до свадьбы ушёл к какой-то фитнес-инструкторше, потому что я была «слишком сильная, слишком правильная, и с тобой скучно, как на лекции по сопромату», я возвела вокруг своего сердца стену, толщиной с Великую Китайскую. Я решила, что с меня хватит. Работа стала моей страстью, моей бронёй и моим вечным оправданием. С пациентами всё было просто и понятно: вот смещённый позвонок, вот зажатый нерв, вот атрофированная мышца. Делаешь правильные движения – и боль уходит, функция восстанавливается. С людьми всё было куда сложнее. Особенно с мужчинами. Их душевные вывихи и застарелые переломы не поддавались моей мануальной терапии.

Я машинально хрустнула костяшками пальцев – старая привычка, появляющаяся в моменты глубокой задумчивости или нервного напряжения. Взгляд, натренированный годами практики, невольно сканировал редких прохожих. Вот девушка в модных кроссовках – сутулится, наверняка из-за постоянного сидения со смартфоном, здравствуй, шейный лордоз и будущие головные боли. А вот мужчина в дорогом пальто – идёт, слегка приволакивая правую ногу, возможно, застарелая травма мениска или грыжа в поясничном отделе. Мой профессиональный цинизм был надёжным защитным механизмом, позволяющим не думать о том, что у этих людей, скорее всего, есть кто-то, кто ждёт их дома. А меня ждёт только кот. И счёт за ипотеку.

Впереди зажёгся обнадёживающий зелёный свет светофора. Я уверенно шагнула на «зебру», погружённая в свои не самые радужные мысли. И в этот момент время словно замедлило свой ход, а потом рвануло вперёд с оглушительной скоростью, сжимая секунды в один-единственный миг абсолютного ужаса.

Рёв мотора, визг тормозов, разрывающий промозглую вечернюю тишину, и едкий запах палёной резины, этот отвратительный парфюм преисподней. Из-за поворота, игнорируя и красный свет светофора, и элементарный здравый смысл, вылетел огромный чёрный внедорожник, похожий на лакированного хищника на охоте. Он нёсся прямо на меня.

Всё произошло за доли секунды. Инстинкты, отточенные до автоматизма, сработали раньше, чем мозг успел обработать команду «испугаться». Шаг назад, резкий, почти вывихнувший лодыжку. Машина замерла в каких-то сантиметрах от моих коленей, обдав меня волной жара от раскалённого двигателя. Сердце, пропустив удар, теперь колотилось где-то в горле, оглушая. А потом пришла ярость. Холодная, звенящая, моя фирменная ярость, которая всегда была сильнее страха.

Не раздумывая ни секунды, я со всей силы ударила ладонью по блестящему капоту. Звук получился громким, гулким, вызывающим. Протестом против такого вопиющего хамства.

Тонированное в ноль боковое стекло с водительской стороны медленно, с оскорбительной ленцой поползло вниз. Из темноты салона, наполненной громкой, безвкусной музыкой, высунулась смазливая, но неприятная физиономия молодого парня лет двадцати восьми. Модные шмотки, самоуверенная ухмылка и пустые глаза человека, которому никогда ни в чём не отказывали.

– Эй, ты, курица безмозглая! – донёсся из машины наглый, чуть гнусавый голос. – Смотреть надо, куда прёшь! Совсем страх потеряла?

«Курица»? Ах ты ж… Я ощутила, как кровь приливает к щекам, но не от смущения, а от чистого, незамутнённого бешенства. Я сделала шаг вперёд, упираясь руками в бока и глядя наглецу прямо в его пустые, как прошлогодние обещания моего бывшего, очи.

– Это «зебра» для пешеходов, гений парковки, а не взлётная полоса для летающих гробов! – отчеканила я, вкладывая в каждое слово весь свой накопленный за вечер сарказм. – И горел тебе красный, если твои глаза вообще способны различать цвета, кроме чёрного цвета твоей совести!

На его лице промелькнуло что-то похожее на удивление, которое быстро сменилось злобой. Кажется, он не привык, чтобы «курицы» отвечали, да ещё и так дерзко.

– Ты чё, сука, бессмертная, что ли? – прошипел он, и его рука демонстративно потянулась к ручке двери. – Я тебе сейчас твой язык в задницу засуну, чтоб знала, как рот открывать!

Он начал открывать массивную дверь, и я инстинктивно напряглась, готовясь если не драться, то хотя бы увернуться и запомнить номер машины. Холодок страха, которого я не почувствовала в момент опасности, запоздало пробежал по спине. Этот избалованный придурок и впрямь собирался выйти и распустить руки. Полный кринж.

Но дверь не открылась до конца. Из глубины салона, из тени пассажирского сиденья, раздался другой голос. Низкий, спокойный, но обладающий такой силой и таким металлом, что, казалось, сам воздух в машине застыл и стал плотным. Он не был громким, но он перекрыл и шум улицы, и злобное сопение водителя, и басы из динамиков.

– Серьёзно? Руки марать собрался?

Водитель замер, как по команде. Его лицо исказила гримаса досады и… неприкрытого подчинения. В его наглости появилась трещина, сквозь которую проглянул животный страх перед тем, кто сидел рядом.

– Да она, эта овца… – начал было он оправдываться, но его тут же оборвали тем же ледяным, не терпящим возражений тоном.

– Поехали. Нас Тимур ждёт.

Имя «Тимур» прозвучало как финальный, не подлежащий обсуждению приговор. Водитель, которого я про себя уже окрестила Русланом-недотёпой, бросил на меня последний злобный, полный бессильной ярости взгляд. Он ощерился, как побитый пёс, которому велели убраться в конуру, но нажал на педаль газа. Чёрный внедорожник вильнул мимо меня и, взревев мотором, сорвался с места, оставив меня одну посреди опустевшей улицы, в облаке выхлопных газов.

Я стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела ему вслед. Руки мелко дрожали, и дело было уже не в наглом водителе и не в едва не случившемся наезде.

Дело было в том, кого я так и не увидела.

Я не разглядела его лица, скрытого во мраке салона. Но я увидела его силуэт – тёмную, неподвижную, массивную тень на пассажирском кресле. И я услышала его голос. Всего несколько слов, произнесённых без тени эмоций, но обладающих абсолютной, неоспоримой властью. Этот человек не кричал, не угрожал. Он просто констатировал факт, и этого было достаточно, чтобы заставить хамоватого водилу поджать хвост.

А ещё я успела поймать его взгляд. Буквально на долю секунды, когда машина проезжала мимо. Из темноты на меня полыхнуло парой бездонных, почти чёрных глаз. Взгляд был тяжёлым, пронзительным, лишённым всяких эмоций, но от этого ещё более пугающим. Он не оценивал, не осуждал, не выражал интереса. Он сканировал. Препарировал. Запоминал.

И этот взгляд, а не визг тормозов, заставил моё сердце сжаться в холодный, тугой комок.

Только дойдя до своего подъезда и с трудом нашарив в сумке ключи, я позволила себе выдохнуть. Взгляд этого невидимого пассажира впечатался мне в память, словно клеймо. В нём было что-то первобытное, хищное и до странности знакомое, будто я уже видела его когда-то давно, в каком-то дурном, забытом сне.

Я зашла в квартиру, где меня тут же встретил недовольный мяв Его Величества Маркиза, требующего ужина и отчёта о недопустимо долгом отсутствии. Я молча почесала его за ухом, прошла в прихожую и посмотрела на своё отражение в зеркале. Обычная женщина. Уставшая. Немного злая. Со слишком бледным лицом и растрёпанным хвостом тёмно-русых волос.

Ничего особенного.

Так почему же короткая фраза и мимолётный взгляд незнакомца из чёрного летающего гроба до сих пор стояли у меня перед глазами, вызывая по коже россыпь неприятных мурашек? Этот голос, эта скрытая в нём сталь, эта аура абсолютного контроля…

Я стянула с себя пальто, чувствуя, как по спине пробежал озноб, не имеющий ничего общего с осенней прохладой. Какая-то тёмная, иррациональная тревога поселилась внутри, и я никак не могла понять её природу. Что-то в этом мимолётном инциденте было неправильным, выбивающимся из привычной картины мира.

Словно я, переходя дорогу, случайно заглянула за кулисы этого города и увидела там нечто, чего видеть не должна была. И это нечто успело посмотреть на меня в ответ.

ГЛАВА 2

ДАМИР

Боль – это тупой, ржавый гвоздь, который медленно вбивают тебе под рёбра. С каждым вздохом он входит глубже, с каждым ударом сердца – проворачивается, раздирая нутро. Я знаю боль. Я с ней на «ты». Я вырос с ней, спал, ел, дышал. Она – мой постоянный, молчаливый спутник. Но сейчас она была другой. Липкой, горячей, отнимающей волю.

Тьма в салоне внедорожника была густой, пропитанной запахом железа и паники. Моей крови и его страха. Руслан, мой младший брат, сидел за рулём, вцепившись побелевшими костяшками в кожу руля так, словно пытался его сломать. Его смазливое лицо, обычно светящееся самодовольством и бесшабашностью, сейчас было бледным, заострившимся, а в глазах метался неприкрытый, почти детский ужас.

– Бро, они всё ещё на хвосте! – его голос сорвался, превратившись в сиплый шёпот. – Дамир, они не отстают! Что делать?

Я с усилием приоткрыл веки. Огни проносящихся мимо фонарей сливались в размытые жёлтые полосы, режущие по глазам. Голова кружилась, перед взглядом плыли тёмные пятна. Левой рукой я зажимал рану в боку, чувствуя, как под пальцами пропитывается кровью дорогая ткань рубашки и пиджака. Горячая волна расползалась по животу, забирая с собой тепло и силы.

– Гони, – выдохнул я, и слова царапнули горло наждачкой. – Уходи на шоссе. Там затеряемся.

– Да я и так топлю, как не в себя! Эта тачка сейчас взлетит! – Руслан нервно бросил взгляд в зеркало заднего вида, где назойливой точкой маячили фары преследователей. – Жесть какая-то! Они же без стволов должны были быть! Отец говорил, просто по понятиям побазарить! Откуда у этих утырков ножи?

«Понятия». Кривое зеркало нашего мира. Сегодня они есть, а завтра их осколками тебе перерезают глотку. Отец стареет, он всё ещё верит в кодексы, которые давно никто не соблюдает. А расхлёбывать приходится мне. И сегодня зацепило ещё и Руслана. Мелкий полез за меня, когда один из этих ублюдков решил проверить на прочность мои рёбра финкой. Руслан оттолкнул его, а второй полоснул брата по руке. Пустяк, царапина, но он влез. За меня. А вот мне досталось по полной. Глубоко. Слишком глубоко.

Я попытался сесть ровнее, но новая волна острой боли и тошноты заставила согнуться пополам. Холодный пот выступил на лбу. Сознание начало уплывать, словно корабль без якоря в штормовом море. Терять его было нельзя. Не сейчас.

– Дамир? Брат, ты как? – в голосе Руслана зазвенела настоящая паника. – Ты чего молчишь? Не отключайся, слышишь?! Не смей!

Я моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Лицо Руслана расплывалось.

– Нормально, – солгал я. Ложь далась с трудом, язык едва ворочался. – Сконцентрируйся на дороге. Не дёргайся.

Я видел, как он мучается. Он ведь не боец. Он – золотой мальчик, прожигатель жизни, привыкший к тому, что все проблемы решает старший брат или всемогущий отец. Кровь, погони, боль – это не его стихия. Это моя работа. Моя жизнь. Но сегодня он оказался в самом пекле, и я не мог его защитить, потому что собственная жизнь вытекала из меня с каждой секундой.

Чёрный внедорожник вылетел на загородное шоссе. Дождь усилился, барабаня по крыше и превращая лобовое стекло в мутную пелену, которую едва успевали расчищать «дворники». Нужно было продержаться. Совсем немного. Доехать до одного из наших конспиративных мест, где ждал верный человек и аптечка, способная поставить на ноги мёртвого. Но до него было ещё километров двадцать. Двадцать километров вечности.

– Кажется, оторвались, – с облегчением выдохнул Руслан, снова взглянув в зеркало. – Бро, их нет! Фух… Пронесло.