Её язвительный ответ не задел. Я привык к другому. К страху в глазах, к заискивающим улыбкам, к поджатым губам. А она смотрела на меня так, будто я был досадным недоразумением, мусором, который нужно вынести. И это… это вызывало странное, извращённое уважение.

Я кивнул Руслану, приказывая молчать. Лишние слова здесь были ни к чему. Она установила правила. Мы играем по ним.

Подниматься было адом. Мышцы не слушались, тело было чугунным. Я опёрся на плечо брата, он – на моё. Так, поддерживая друг друга, мы двинулись к выходу, оставляя за собой её осквернённый мир. Её дом, пахнущий книгами, кофе и какими-то травами, а теперь – нашей кровью.

Её последние слова, брошенные нам в спину, были приговором. «Чтобы я вас больше никогда не видела».

Я остановился на пороге. Руслан уже выскользнул на лестничную клетку. Я нутром чувствовал, что не могу уйти вот так. Не сказав ничего. Не оставив следа. Не «спасибо» – это слово было слишком пустым, слишком жалким для того, что она сделала. Нужно было что-то другое. Что-то, что она запомнит. Что-то, что свяжет нас крепче любых слов благодарности.

Я медленно обернулся.

Она стояла в дверном проёме – высокая, злая, невероятно красивая в своей ярости. Её серые глаза были похожи на штормовое море. Она смотрела на меня в упор, готовая захлопнуть дверь перед моим носом.

Я посмотрел ей прямо в глаза. Недолго, всего пару секунд. Но в этот взгляд я вложил всё. Осознание того, что она сделала. Понимание цены этой ночи. И обещание.

Мой голос прозвучал тихо, почти шёпотом, но я знал, что в пустой прихожей он прогремит, как выстрел.

– Я твой должник. Я вернусь. За часами.

Я не стал дожидаться её реакции. Резко развернулся и, опираясь на стену, пошёл вниз по лестнице, увлекая за собой ошарашенного Руслана. Я не видел её лица, но чувствовал её взгляд спиной.

Дверь за нами захлопнулась. Щелчок замка прозвучал как точка.

Но я знал, что это была не точка. Это было многоточие.

В моём мире долг за жизнь – это не деньги, которые можно вернуть. Это клеймо. Это цепь. И я только что надел один её конец на себя, а второй молча вложил в её руку. И теперь, хочет она того или нет, мы связаны.

МАРГАРИТА

Щёлк.

Замок сработал как гильотина, отсекая их окончательно. Я прислонилась спиной к холодной двери, и меня, наконец, затрясло. Неконтролируемая, крупная дрожь сотрясала всё тело. Адреналин отпустил, и на меня разом навалилась вся тяжесть этой бесконечной ночи.

Я медленно сползла по двери на пол.

Его последние слова висели в воздухе. «Я твой должник».

Не «спасибо». Не «извините за беспокойство и испорченный диван». А это. Тяжёлое, как могильная плита. Властное. Обрекающее. В его устах это прозвучало не как признание благодарности, а как приговор. Как будто он не получил от меня помощь, а, наоборот, взял что-то, что теперь давало ему на меня права.

Из-под кресла бесшумной дымчатой тенью выплыл Маркиз. Он подошёл, ткнулся своей огромной башкой мне в колено и громко, требовательно мявкнул. Затем обошёл квартиру, брезгливо обнюхивая следы чужого присутствия, и вернулся ко мне. Запрыгнул на колени, свернулся тяжёлым, мурлыкающим клубком и уставился на меня своими немигающими жёлтыми глазами. Во взгляде его величества читался немой вопрос: «Ну и что это, позвольте узнать, было? И где мой завтрак?»

Я уткнулась лицом в его густую шерсть, пахнущую домом и спокойствием.

– Что нам теперь с этим делать, ваше величество? – прошептала я.

Маркиз в ответ лишь мурлыкнул чуть громче, вибрируя всем своим мощным телом.

Я подняла голову и обвела взглядом свою разорённую крепость. Кровь на диване. Кровь на полу. Стойкий запах беды. И эхо его голоса в ушах.

«Я твой должник. Я вернусь. За часами».

Это было похоже на клеймо. Невидимое, но ощутимое. Он не поблагодарил меня. Он заклеймил меня. И где-то в глубине души, там, где обитают самые неприятные предчувствия, я с леденящей ясностью поняла: этот человек ещё вернётся. Вернётся, чтобы взыскать свой долг. Или оплатить его. И я не была уверена, что из этого хуже.

ГЛАВА 7

ДАМИР

Спуск по лестнице походил на медленное погружение в персональный ад. Каждая ступенька отзывалась в боку тупой, рвущей судорогой, плечо, вправленное её безжалостными и до гениальности точными руками, горело ровным, злым огнём. Мы с Русланом, опираясь друг на друга, напоминали двух подбитых в уличной драке псов, пытающихся сохранить остатки достоинства. Воздух подъезда, тяжёлый, пропитанный сыростью, вездесущими кошками и дешёвым табаком, казался спасительным бальзамом после стерильного, пронзительно личного запаха её квартиры. Запаха, который, казалось, я вдохнул вместе с воздухом и который теперь осел где-то в лёгких.

– Бро, это что вообще было? – прохрипел Руслан, когда мы наконец вывалились на улицу, в стылую серость рассвета. Город только просыпался, и наша потрёпанная реальность выглядела в его утренней чистоте особенно убого. – Она… она же просто ангел. Злой, как чёрт, но ангел.

– Заткнись, – коротко бросил я, оглядываясь. Пустая улица. Никого. Я вытащил из кармана телефон, чудом уцелевший в этой мясорубке, и набрал номер одного из наших водителей.

– Пятый, – отозвался сонный голос на том конце.

– Пять минут. Адрес скину. Живо.

Я сбросил вызов и отправил геолокацию. Руслан прислонился к обшарпанной стене дома, его лицо было белым, как свежевыпавший снег.

– Ты как? – спросил я, скорее по привычке, чем из реального беспокойства. Знал, что он крепкий. Выживет.

– Нормально, – он криво усмехнулся, касаясь виска, где темнел аккуратный пластырь. – Жить буду. Слушай, а она…

– Я сказал, заткнись, – повторил я, на этот раз жёстче, сжимая кулаки от внезапного, иррационального желания защитить её даже от простого упоминания. – Про неё – ни слова. Никому. Никогда. Ты понял меня?

Руслан посмотрел на меня с удивлением, которое быстро сменилось пониманием в его обычно бесшабашных глазах. Он медленно кивнул.

– Понял, бро. Могила. Но она, конечно, краш. Просто… ух!

Я проигнорировал его сленг. В моей голове всё ещё звучал её ледяной, полный сарказма голос и стоял перед глазами её образ – в нелепой просторной пижаме с пингвинами, с растрёпанными волосами, но с позвоночником из чистой дамасской стали. И её запах. Странная, невозможная смесь чего-то неуловимо цветочного, свежесваренного кофе и антисептиков. Этот запах въелся под кожу, стал меткой. Клеймом.

Чёрный «Гелендваген» подкатил бесшумно, точно по расписанию. Водитель выскочил, распахнул нам заднюю дверь, мастерски делая вид, что не замечает наших окровавленных одежд и помятых физиономий. Мы ввалились на мягкую, пахнущую дорогой кожей сидений.

– В особняк, – бросил я, откидываясь на спинку и закрывая глаза.

Боль пульсировала в такт плавному движению машины. Но физическая боль была привычной, фоновой. Она почти не мешала думать. Все мои мысли, как побитые мотыльки, летели на один-единственный огонёк в темноте. На неё. Маргарита. Какое-то старомодное, почти царственное имя. Совершенно не вязавшееся с её язвительностью и манерой ругаться сквозь зубы так, что хотелось одновременно и придушить, и поцеловать.

«Я твой должник».

Я не соврал. В нашем мире долг за спасённую жизнь не измеряется деньгами. Это нечто большее. Это кровная связь. Ответственность. Она, сама того не ведая, вытащила меня не просто из разбитой машины – она вытащила меня из-под ножа смерти. И тем самым приковала к себе цепью, которую не разорвать. Теперь её безопасность – моя проблема. А учитывая, чью кровь она прямо сейчас оттирает со своего светлого дивана, проблем у неё может скоро прибавиться. Наши враги не оставляют свидетелей. Они их убирают. Мысль о том, что кто-то может к ней прийти, может дотронуться до неё, причинить ей вред, полоснула по нервам острее, чем нож, оставивший дыру в моём боку.

Чем ближе мы подъезжали к загородному особняку отца, тем тяжелее и гуще становился воздух в салоне. Высоченный кованый забор с острыми пиками, десятки скрытых камер, молчаливая, как изваяния, охрана у ворот. Наш «Гелендваген» въехал во внутренний двор, вымощенный идеально ровной брусчаткой, и замер у парадного входа.

Дом встретил нас гулкой, давящей тишиной. И запахом. Запахом дорогого дерева, натуральной кожи и застарелого, холодного отцовского гнева. В огромном холле с мраморным полом, где любой шаг отдавался многократным эхом, нас уже ждали.

Тимур Хасаев стоял посреди холла, опираясь на свою неизменную трость из чёрного дерева с серебряным набалдашником. Седой, подтянутый, в идеально сидящем домашнем костюме из тёмного кашемира. Его выцветшие, пронзительные глаза хищной птицы смотрели на нас без малейшей тени сочувствия. Рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу, стоял Арташес Ваганович – наш семейный врач, немолодой уже армянин с бесконечно печальными глазами и воистину золотыми руками.

– Прибыли, – голос отца был ровным, почти спокойным, и от этого показного спокойствия по спине пробежал мороз. – Волчата мои заблудшие.

Мы молча, не сговариваясь, подошли и остановились в нескольких метрах, как нашкодившие школьники перед директором. Любое слово сейчас было бы лишним.

– Арташес, осмотри их, – приказал отец, не сводя с меня тяжёлого взгляда. – Хочу знать, насколько сильно мои драгоценные наследники решили сократить мне жизнь этой ночью.

Врач подошёл, неодобрительно цокнул языком, разглядывая нас с головы до ног, как двух породистых, но побитых скакунов.

– Снимайте, – коротко велел он.

Помогая друг другу, мы стянули пропитанные кровью куртки и разорванные рубашки. Арташес начал с Руслана. Аккуратно отклеил пластырь на виске, осмотрел рану, потом перешёл к швам на предплечье. Его густые брови медленно поползли на лоб.

– М-да… – протянул он, внимательно разглядывая ровные, почти каллиграфические стежки. – Аккуратно. Очень аккуратно для полевых условий. Кто делал?

– Не знаю, – буркнул Руслан, виновато косясь на меня.

Арташес перевёл взгляд на меня. Его пальцы были прохладными и опытными. Он осмотрел моё плечо, заново обмотанное бинтом, потом осторожно снял повязку с бока, которую она так ловко соорудила из остатков простыни.

– Так-так… Сквозное, – констатировал он факт. – Края ровные. Обработано чисто. И шов… – он склонился ниже, почти касаясь носом моего тела. Его взгляд был взглядом исследователя, изучающего редкий артефакт. – Послушайте, я знаю почерк всех подпольных хирургов в этом городе. Это не их работа. Слишком… элегантно. Женская рука?

Я молчал, глядя поверх его седой головы прямо в глаза отцу. Внутри всё сжалось от этого простого словосочетания – «женская рука». Её рука. Сильная, уверенная, которая не дрогнула, когда вонзала в мою плоть иглу. Рука, которая причиняла адскую боль, чтобы спасти.

– Кто бы их ни латал, Тимур, – Арташес наконец выпрямился и повернулся к боссу, – не ювелир, конечно, но профессионал высочайшего класса. Человек без сантиментов, но с очень светлой головой. Плечо вправлено идеально, без малейшего риска для сустава. Раны обработаны и зашиты так, что при должном уходе и шрамов почти не останется. Этот человек знает, что делает. И его работа спасла обоих твоих волчат от заражения крови и куда более серьёзных последствий. Ещё пара часов – и мы бы говорили о совсем других вещах.

Отец медленно кивнул, его кадык дёрнулся. Его взгляд впился в меня, пытаясь просверлить насквозь и вытащить правду.

– Подробности потом, – его голос был твёрд, как сталь. – Когда выспитесь. Если сможете. Сейчас меня интересует только одно: кто? Кто посмел поднять руку на моих сыновей?

– Ещё не знаю, – глухо ответил я. – Но узнаю.

– Ты уже «наузнавал»! – он не повысил голоса, но каждое слово ударило, как хлыст. – Сделка сорвана. Нас выставили идиотами, которые не могут обеспечить безопасность на собственной территории. Ты должен был быть умнее, Дамир. Ты должен был предвидеть.