Пообещать это при солнечном свете было легко, а теперь, когда стемнело, идти одной вдоль здания оказалось не так весело. Освещение на территории лагеря то ли не работало, то ли его нужно было как-то специально включить, чего никто, конечно, не сделал. Лампочка горела только на крыльце, а дальше освещением служили лишь тусклые окна коридора. Но казалось, что сгустившийся на улице мрак буквально проглатывает свет из них.

Мила понимала, что это глупо, что они здесь одни и никого чужого здесь быть не может… точнее, не должно, но все равно боялась. Разговоры о том, что случилось с другой группой, подстегнули воображение. Оно теперь рисовало страшные картины, заставляя постоянно оглядываться и всматриваться в темноту, но та была такой густой, что казалось, будто в ней совсем ничего нет. Словно во всем мире не осталось ничего, кроме шумящих деревьев, звезд в небе и этого вытянутого двухэтажного домика.

«Мусорный отсек» Мила лишь приоткрыла, но решила, что входить в него не станет. Просто швырнула пакет в темноту и торопливо захлопнула дверь, после чего поспешила обратно. Было все-таки довольно зябко.

Однако, едва она повернула за угол, как тут же притормозила и отпрянула, прячась в тени. На крыльце кто-то был, и Миле показалось, что это режиссер Крюков. Мерзкий старикашка обожал отпускать сомнительные комплименты, а также норовил коснуться при каждой встрече. Вроде и вполне невинно: он не хватал за задницу или за грудь, только брал за руку или под руку, приобнимал за плечи, но она все равно каждый раз напрягалась, ей было неприятно. Особенно если это происходило наедине: она не знала, чего ждать от него дальше.

Мила успела мысленно задаться вопросом, что будет делать, если Крюков решит задержаться на крыльце. Ведь не просто же так он на него вышел, может, решил подышать воздухом или покурить. Ожидать, что он собрался на прогулку, определенно не стоило.

Однако Крюков ее удивил: почти сразу торопливо нырнул в темноту и спешно направился куда-то вглубь территории лагеря. Мила потеряла бы его из виду, если бы через несколько шагов он не включил фонарик.

Заинтригованная, она двинулась за ним следом. Страх перед темнотой и становившаяся по-настоящему некомфортной прохлада были забыты. Ее нос чуял скандал, предположительно, интимного характера. В конце концов, для чего еще этот престарелый ловелас мог отправиться на ночь глядя в один из лагерных домиков? Только для тайного свидания! Если ей удастся заснять пикантный момент, она сорвет джек-пот! И как минимум до конца поездки больше не будет ни убирать на кухне, ни мыть посуду. Потому что Лапина вряд ли захочет, чтобы Мила слила запись с ней в главной роли в интернет.

В том, что Крюков спешит на свидание именно со строгой администраторшей, Мила не сомневалась. Элиза на такого даже не взглянет, не то что не станет тайно встречаться с ним в зачуханном сарае. А вот Лапина – вполне. У нее уже такой возраст, когда выбирать особо не приходится: ей за тридцать! Да и положение сложное: и не мужняя жена, и не вдова.

А еще у нее довольно неплохое положение в компании, связи. Если удастся ее зацепить, она может стать трамплином для карьеры Милы, ее короткой дорожкой к более интересной должности. Тут главное – правильно себя повести. Не наглеть слишком сильно, не куражиться, просить только то, что Лапина легко сможет дать, и только так, чтобы у нее не возникало ощущения загнанности в угол. Чересчур наглых шантажистов, как правило, убивают. И Лапина, кажется, вполне на такое способна. Поэтому Мила будет умнее.

Крюков тем временем подошел к одному из дальних домиков, остановился и огляделся. Мила порадовалось тому, что сама не стала включать фонарик, чтобы не привлекать к себе внимания, и шла по темноте, пользуясь тем, что глаза немного к ней адаптировались, и ориентируясь на подрагивающий свет впереди. Сейчас же она легко спряталась за одной из многочисленных древних сосен, сохраненных на территории лагеря.

Убедившись в отсутствии слежки, Крюков уверенно зашел в домик. Мила поспешила за ним, на всякий случай заранее включая на смартфоне запись видео.

⁂

Когда Маша вернулась из санузла, – одного на всех, – Милы в их общей комнате еще не было, что позволило вздохнуть с облегчением. Она не понимала, зачем вообще позвала девчонку к себе. В конце концов, ей иметь соседку по комнате так же не по статусу, как и Леониду Сергеевичу. А главное – ей этого совершенно не хотелось, потому что сейчас Маша как никогда нуждалась в личном пространстве. А так ей даже плакать пришлось в ду́ше под шум воды. Оставалось порадоваться, что в комнате сейчас никого нет и вопросов по ее заплаканному виду не последует.

Несессер с банными принадлежностями Маша поставила на подоконник со стороны своей кровати, а полотенце повесила на ее спинку. Условия здесь были весьма спартанские, в комнате – ничего лишнего. Только пара узких коек, один небольшой шкаф да крошечные прикроватные тумбочки. Поверхность последней уже занимал ноутбук, а ее внутренности – более интимные вещи, которые Маша не хотела бы хранить на видном месте.

Несмотря на работающее отопление, во всех помещениях было довольно прохладно, так что спать Маша собиралась прямо в спортивном костюме, в котором пришла из санузла. Впрочем, в подобных условиях это всегда казалось ей самым правильным решением. Все-таки не дома.

Она торопливо погасила в комнате свет и забралась под одеяло. Миле, конечно, будет не очень удобно ковыряться в темноте, но так она точно не заметит, что Маша плакала, а ей очень не хотелось, чтобы хоть кто-то об этом узнал. Ведь все это время она старалась вести себя как профессионал, а не как истеричная барышня.

Говоря по правде, она уже какое-то время не убивалась по мужу. Часть нее уже давно похоронила и оплакала его, смирилась и продолжала жить дальше. Другая часть предпочитала думать, что он просто уехал и надолго задержался… где-то далеко, куда она не может ни добраться, ни даже просто дозвониться. Это тоже помогало. Тем более что перед тем, как все случилось, он действительно уехал.

Наверное, ей не стоило соглашаться на участие в этом проекте. Ее никто не осудил бы и не стал бы заставлять. Но она сама захотела вернуться сюда, еще раз все это вспомнить и пережить. Не думала, что это окажется так… болезненно.

С Вадимом Лапиным Маша познакомилась почти шесть лет назад. Она тогда едва перешла из ассистентов в администраторы, пока работала вторым, то есть не вела проект самостоятельно, а все еще была на подхвате, но занималась уже вполне конкретными задачами, а не всем подряд. А еще это позволяло работать на крупных проектах с хорошим бюджетом. Вадим был на четыре года старше, но все еще считался начинающим актером: ни одной крупной роли, только эпизоды и редкая подработка в дурацких рекламах.

Он ни в чем не уступал другим актерам. Талантливый, фактурный, обаятельный… К сожалению, вместе с тем он ничем и не выделялся. Обычный середнячок, каких толпы. Только одни регулярно снимаются, а другие – ждут своего шанса. Таким шансом для Вадима стала Маша.

Она еще, по сути, была никем и мало чем могла помочь, но не постеснялась попросить об одолжении свою начальницу, а та предложила Вадима кастинг-директору проекта, на который как раз набирали актеров. Того он устроил, и Вадим впервые в жизни получил роль второго плана.

Проект на экране прижился, получил продолжение, а Вадим попал «в обойму»: его стали приглашать на похожие роли. Он примелькался, понравился зрителям и вскоре перешел на роли главные. Возраст, внешность, очарование – все позволяло ему играть героев-любовников. Он одинаково органично смотрелся в образах успешного бизнесмена, строгого следователя, талантливого врача, крутого полицейского, гениального художника…

Но все это произошло уже немного позже, а поначалу его просто взяли в проект, и он то ли на радостях, то ли из чувства благодарности предложил Маше руку и сердце. Мама всегда говорила ей, что красивый муж – чужой муж, и Маша даже была с ней согласна, поэтому долго держалась от актеров подальше, особенно от привлекательных. А перед Вадимом не устояла. Влюбилась. Да и возраст был такой, когда все подруги активно выходили замуж, и это настраивало на определенные мысли и желания.

Вадим, как ей казалось, тоже ее полюбил. По крайней мере, первый год их брака был лучшим в ее жизни. Они не всегда работали вместе, но зато все свободное время проводили вдвоем. Строили планы, копили на них деньги.

Маша даже не поняла, когда именно все изменилось. Когда она стала его раздражать. Сначала это были какие-то отдельные эпизоды, мелкие придирки и взаимные претензии. Потом их стало больше. Возможно, виновата была его возросшая востребованность. Или же ее бо́льшая загруженность: карьера Маши тоже шла в гору и теперь ей доверяли администрировать собственные небольшие проекты.

Так или иначе, а в тот день, когда он собирался ехать на съемки сюда, Вадим сказал: «Я так больше не могу». А она стояла, молчала, пила кофе с мерзким привкусом и старалась делать вид, что ей все равно. Так и не дождавшись от нее какого-либо ответа, муж уехал, даже толком не попрощавшись. И в их общий дом больше не вернулся.

Лежа в темноте и тишине, Маша почувствовала, как горло вновь сдавило, огромный ком мешал сглотнуть, а глаза защипало. Этого как будто показалось ей мало, и она взяла смартфон, чтобы найти в галерее его фотографии. На полных солнца снимках он радостно улыбался в объектив или с нежностью смотрел на нее – молодую, смеющуюся и счастливую.

А в ее воспоминании лил дождь и Вадим обнимал совсем другую женщину, глядя на нее с такой же любовью. Все меняется, и чувства – тоже. Или же он просто был действительно хорошим актером.

⁂

Мила боялась себя выдать, поэтому вошла в домик, все же выждав с минуту, чтобы не столкнуться с Крюковым прямо у входа. И ей определенно не стоило появляться слишком рано. Пусть тайные любовники сначала увлекутся друг другом, а уж тогда она сможет запечатлеть их в лучшем виде.

Оказавшись внутри, она застыла, прислушиваясь и стараясь не шуметь. Было очень тихо: не слышно ни поцелуев, ни возни с одеждой, ни более компрометирующих звуков. От входа тянулся пустой темный коридор, с каждой стороны которого находились четыре двери. Мила смогла разглядеть это благодаря включившейся для съемки подсветке. На мгновение она испугалась, что это выдало ее, поэтому парочка притаилась и, возможно, теперь думает, как незаметно смыться.

Секунду спустя за одной из дверей послышался звук шагов и тонкий девичий смех. Мила невольно выгнула бровь: она никогда не подумала бы, что Лапина способна так смеяться. Может, здесь все-таки не она, а Элиза? Как-то очень уж по-детски прозвучал голос.

На всякий случай Мила выключила подсветку, надеясь, что ее все-таки пока не заметили. Фонарик можно и попозже включить, чтобы на записи лучше были видны лица.

Стараясь не шуметь, она подкралась к двери, за которой ей почудился смех, и осторожно потянула ее на себя. Та тихо скрипнула, но только один раз, прежде чем открылась достаточно широко, чтобы за нее можно было прошмыгнуть. Мила просочилась в комнату, продолжая держать смартфон перед собой и снимать.

Глаза ее снова видели недостаточно хорошо, раздразненные только что выключенной подсветкой, потребовалось время, чтобы она снова начала различать силуэты в темноте. Однако Мила все равно сразу поняла, что здесь никого нет: помещение было очень маленьким и почти пустым. Однако то, что она увидела посреди комнаты, буквально парализовало ее, не давая сразу выскользнуть обратно в коридор.

– Да не может быть, – пробормотала она, делая пару шагов вперед.

Потом опомнилась, остановилась и включила подсветку, чтобы рассмотреть. При свете находка выглядела еще более жутко.

– Как странно… – выдохнула Мила, но развить мысль не успела.