Раздается звонок. Я открываю дверь и забираю у курьера картину. Тут же, нетерпеливо, как маленький ребенок, получивший долгожданный подарок, распаковываю ее, роняя на пол обрывки плотной бумаги. Ставлю у дивана и зависаю, разглядывая изображение.

Что такого в этой картине? На первый взгляд это просто хаос из разноцветных линий и фигур, но чем дольше я смотрю на них, тем больше улавливаю последовательность и закономерность в сочетании цветов и крохотных кусочков общего рисунка.

– Да-да, – смеюсь, разговаривая сам с собой, – ты же чокнутый придурок, и картина эта чокнутая, поэтому ты ее забрал, чтобы она больше никому не досталась.

Несу творение Лоры в спальню и вешаю прямо напротив своей огромной кровати. Разваливаюсь на подушках и понимаю, что хочу поговорить с этой девчонкой. У меня даже повод есть, чтобы ее найти. Самая странная художница из тех, что я видел, хотела услышать, что я думаю об этом изображении. Пожалуй, я могу ей рассказать ради того, чтобы еще раз увидеть ее красивые пальцы в потеках разноцветной краски.

Глава 4

Лора

– Платье? – недовольно интересуется Арий, войдя в мою комнату. – Тебе будет холодно.

– Не будет. Ты отвезешь меня в студию, а там работает отопление. Я не собираюсь гулять сегодня, поэтому хочу платье, – спокойно поясняю брату, пропуская ткань сквозь пальцы и представляя, как это тонкое полотно может смотреться с чем-то тяжелым и даже грубым.

Мне нравятся образы, которые рисует мое воображение, натренированное за целую жизнь в творчестве, и я перебираю свои вещи в шкафу, пытаясь найти что-то подходящее.

– Что ты ищешь? – Арий оказывается рядом, касается своим плечом моего.

Простые жесты, отработанные до автоматизма, помогают легко ориентироваться в пространстве. Не знаю, как мы пришли к этому. Он просто всегда старался сделать мою жизнь комфортной. Мы учились вместе.

– Я сама найду, не мешай, – улыбаюсь брату и цепляюсь пальцами за шерстяной кардиган. Провожу ладонями вниз, вспоминая его длину и решая для себя, что это именно то, что мне нужно. – Я хочу переодеться, – деликатно напоминаю Арию.

– Конечно. Я жду в гостиной.

Он уходит. С тихим щелчком внутреннего замка закрывается дверь, и я переодеваюсь в то, что подобрала для себя сегодня. Волосы пока оставляю распущенными, в студии соберу их в хвост, чтобы не мешали.

Иду к брату.

– Что скажешь? – кручусь из стороны в сторону и вокруг своей оси.

– Иногда мне кажется, что случилось чудо и ты видишь, – вздыхает он. – Красивая очень. Тебе идет лавандовый, сестренка. Он придает твоей светлой коже сияние. Поехали, иначе я опоздаю на работу.

В машине Ария тепло и всегда вкусно пахнет. Когда он курил, от его одежды всегда пахло дымом, и в салоне витал горьковатый запах табака, оседающий на моем языке неприятным послевкусием. Теперь брат бросил эту вредную привычку, и я чувствую запах натуральной кожи, немного древесных ноток и цитрус. Мужской теплый запах, не такой терпкий, как от того парня из галереи.

Арий довозит меня до небольшой студии, которую мы арендуем с недавнего времени. Он подарил мне ее на восемнадцатый день рождения, зная, как для меня это важно.

– В обед я к тебе заеду. Пока. – Он целует меня в висок и покидает помещение с холстами, мольбертами разного размера, красками и кистями.

Снимаю кардиган. Длинное платье приятно касается ног и шелестит, путаясь в подоле. С улыбкой подхожу к столу и пробегаюсь пальцами по разбросанным по нему карандашам. С ними все гораздо сложнее. Они одинаковые по структуре и запаху. Бесполезны для меня, но я люблю трогать их ребристые бока. На кончиках пальцев появляется приятная вибрация, когда карандаши постукивают друг об друга.

Может быть, я и правда инопланетянка. Мне все равно. Здесь находится мое счастье. В этом месте меня больше, чем где бы то ни было, и я не собираюсь притворяться нормальной, я хочу быть счастливой.

На то, чтобы устроиться у мольберта с чистым холстом, требуется немного времени. В студии играет легкая музыка. Я переключаю треки на колонке, ищу то самое настроение, которое совпадет с моим. Тогда это превращается в гармонию, а мое состояние чем-то напоминает легкий транс. Он помогает сосредоточиться и лучше чувствовать мир. Запахи становятся ярче, где-то внутри просыпается зрячий художник, и он точно знает, какой будет его следующая картина.

Так смешно. Ведь на самом деле я никогда не узнаю, что у меня получилось. Я могу ошибиться в цвете, не там нарисовать линию, но все вокруг скажут, что это прекрасно.

Гоню от себя непрошеный приступ тоски и снова улыбаюсь. Меня не взяли бы на выставку в галерею, если бы я не умела создавать картины. Уверенности в себе становится больше. Я провожу пальцами по чистому холсту, а затем ищу первый цвет, который хочу нанести на полотно.

Время исчезает. Остаются только музыка и мои краски. Они яркими пятнами вспыхивают в подсознании. В себя прихожу, только когда чувствую, что мои щеки неожиданно мокрые от слез, а в студии я больше не одна.

За запахом краски не могу определить посетителя. Если бы это был Арий, он бы сказал.

– Кто здесь? – разворачиваюсь туда, где расположена дверь.

– Привет, странная художница, – раздается недалеко от меня с очень характерной усмешкой.

– Твой голос похож на бархат, – сообщаю покупателю своей картины.

– Оригинальный способ здороваться, – смеется Тика.

– Ты сам сказал, что я странная. Как ты меня нашел? – вновь поворачиваюсь к холсту.

– У меня есть связи, – хмыкает он.

Обходит меня и останавливается возле стола с карандашами. Я слышу, как он перебирает их.

– Зачем ты меня искал? – размазываю краску подушечками пальцев, не спеша возвращаться к картине. Он сбил меня, я немного растерялась.

– Должен был сказать тебе лично, что ты виновата в моей бессоннице прошлой ночью. – Тика продолжает трогать мои карандаши, а я…

Боже, кажется, я ревную!

– Не трогай карандаши, пожалуйста, – прошу его.

– Они волнуют тебя больше того, что я не спал из-за тебя? – Тика очень сильно удивлен. Я слышу это так же отчетливо, как недавнюю ночную грозу.

– Да, – признаюсь парню. – Я не могу влиять на твой сон, мы едва знакомы, а карандаши дороги мне.

– Черт… – смеется он.

Мне нравится его смех. Я много раз слышала, как смеются парни, но смех Тики звучит иначе, с надрывом и просто сумасшедшими эмоциями. Он чуть хриплый, будто не хочет смеяться, а лишь в очередной раз усмехнуться, но сдержаться не получается.

– Что-то не так? – кусаю губы, наконец уловив нотки его терпкого парфюма.

– Меня только что впервые променяли на карандаши. – Его смех становится громче и как будто глубже. Мне неожиданно хочется нарисовать его.

Не парня, конечно же, а его смех. У эмоций тоже могут быть цвета. Какие подобрать к Тике, я пока не знаю. И смогу ли? Задача кажется очень сложной.

– Ты скажешь, зачем приехал? – возвращаю его к важному.

– Твоя картина теперь висит в моей спальне, прямо напротив кровати. Именно она не давала мне спать. Ты просила рассказать, что я увидел на ней. Я не уверен… – Он замолкает.

Проходит мимо меня, шелестит одеждой. И вдруг моих рук, перепачканных в краске, касаются его грубоватые пальцы. Он проводит по моим от подушечки до ладони, рисует круг в центре. Я не пытаюсь отдернуть руку. Застыв, прислушиваюсь к своим ощущениям. Они загадочные и приятные. Вызывают мурашки и сжимают мои легкие. Щекотно, тепло, необычно.

– Это красиво, – тихо произносит Тика.

– Что? – шепотом уточняю я.

– Твои руки. Они очень красивые. Особенно когда на них эти разноцветные пятна. Я всю ночь смотрел на картину и видел то, как ты двигаешь пальцами по холсту. Я, конечно, знал, что извращенец, но не думал, что настолько, – смеется он. – Что ты добавляешь в краску, что меня так глючит?

– Арий заказывает краски с ароматизаторами, – с улыбкой поясняю я. – Вернемся к картине?

– К картине? А, да, картина, – Тика снова шелестит одеждой. Отходит от меня. – Когда я увидел ее впервые, подумал, что она напоминает мне мою собственную жизнь. Потом я подумал, что это Хаос. А потом думал о том, что это тьма в своем истинном обличии, сквозь которую наружу пытаются прорваться разные эмоции, поэтому и цвета разные. Я бы назвал это… – слышу, как он снова трогает мои карандаши. – Надеждой, – заканчивает совсем тихо. – Если ты кому-то скажешь об этом…

– То? – улыбаюсь я.

Он молчит. Ходит по моей студии. Его шаги становятся все тяжелее. Краска на моих пальцах высыхает и стягивает кожу. Нахожу влажную тряпку, оттираю их. Странный парень с терпким парфюмом снова оказывается рядом, забирает у меня тряпку и сам оттирает мои пальцы.

– Что ты делаешь?

– Хрен его знает, – хмыкает он. – Ничего не будет, – отвечает на мой вопрос. – Просто не говори никому о том, что я тут тебе наболтал.

– Мне некому говорить, даже если бы я хотела, – признаюсь Тике.

– Ты чего такая честная, а?! – вдруг злится он.

– А зачем лгать? В этом есть какой-то смысл?

Тика снова молчит. Он так сопит, будто пытается справиться со своей злостью. Но я сказала ему правду. У меня никогда не было необходимости лгать людям. В моей жизни и так слишком мало близких людей – один, если быть точнее. Лгать тому, кто ставит в приоритет мою жизнь, подло и жестоко.

– Я скажу Арию, он вернет тебе деньги за картину, – сообщаю Тике.

– Зачем? – Он прекращает тереть мои пальцы и крепко сжимает их в своей горячей, большой ладони.

– Я обещала, помнишь? Ты рассказываешь, что видишь на картине, я дарю ее тебе. Все честно.

Мне отвечает очередная тишина. Она слишком затягивается, как и прикосновение Тики к моим рукам. Если это увидит Арий, ему вряд ли понравится, но я никак не могу решиться и высвободить свои пальцы.

– Только попробуй! – неожиданно рычит Тика, отпуская меня.

Его тяжелые шаги стремительно отдаляются. Дверь студии хлопает, и я вновь остаюсь в ней одна, все еще ощущая тепло его грубых ладоней на своей руке и запах… Запах, который застрял в моей голове, и его теперь тоже хочется нарисовать.

Глава 5

Тика

Сопя, как хренов еж, которого пнула под зад инопланетная девчонка, еду в родительский дом расплачиваться за полученный от матери адрес студии. От противоречивых эмоций грудная клетка так и норовит вскрыться, чтобы остудить «мотор».

Карандаши не трогай. Деньги верну.

Сдались мне ее карандаши.

Вообще не пойму, чего я так вызверился. От того, что моя привычная реальность на ней вдруг сломалась или от того, что мне хочется развернуть машину и вновь оказаться в студии, пропитанной специфическим запахом краски, дерева и бумаги?

Твой голос похож на бархат…

Конечно, детка. Я же бог хаоса, безумия и вечеринок. Я создан, чтобы соблазнять, использовать и разрушать. В любом клубе на меня смотрят с обожанием, можно раздавать бумажные салфетки, чтобы глупые девчонки вытирали слюни. А неземная Лора смотрит лишь на свой мольберт или сквозь меня. И мозгами я уже понял, в чем дело, но вспыхнувшие эмоции не дают усвоить такой очевидный факт: необычная блондинка с тонкими, самыми сексуальными в мире пальцами не видит.

В идеальном варианте нам бы больше не встречаться. Только кто сказал, что я выберу его?

Барабаню пальцами по рулю, покачивая головой в такт музыке, и мониторю сообщения от своих курьеров в рабочем чате. Вечером на счет упадут деньги, надо будет перевести поставщикам, чтобы мы не остались без работы, но меня все равно сносит к мыслям о карандашах. Лора защищала их неприкосновенность с такими яркими эмоциями, будто я прикоснулся к ней.

Да черт возьми, она себя от меня не защищала, а карандаши хотела спасти! А они новые. Точно новые. Одного размера, идеально заточены. Как она их использует, если не видит?

Окей, я понимаю, что в краски брат ей вмешивает всякую химию.

Почему меня вообще это волнует?

Наверное, потому что карандаши для нее оказались важнее меня.