Антон вошел, стуча ботинками, откашливаясь, звеня ключами. Потом они по очереди ходили в ванную, ужинали. Антон пил кофе с молоком, и Саша думал, как ему вообще удается заснуть, вливая в себя такое количество кофеина. Около одиннадцати Саша выключил свет, думая о том, что надо бы купить ночник и спать при свете. Потому что оставаться в темноте страшно.

Но ведь он не ребенок! Только маленькие дети боятся темноты. Он один – никого больше. Саша прикрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Стал думать о хорошем. О том, как станет жить в собственной квартире, а не снимать сомнительные углы бог знает у кого.

Ему пришло на ум, что Антон ничего странного в квартире не замечал. Три года жил и не жаловался. Саша, наверное, тоже скоро привыкнет. С этой мыслью он и заснул.

Просыпаться по ночам уже вошло в привычку, хотя еще две недели назад Саша ничего подобного за собой не замечал. Он лежал на спине, уже проснувшись, но еще не открывая глаз. В комнате горел ночник…

… которого не было!

Оно находилось рядом. Саша слышал бормотание, хихиканье. Тело его заледенело.

«Лежать, делать вид, что спишь. Оно уйдет, уйдет!»

Что-то холодное коснулось его щеки, и Саша рефлекторно распахнул глаза.

Старуха склонилась над ним низко-низко. Синеватые губы кривились в усмешке, глаза смотрели прямо на Сашу. Заломы морщин, желтая кожа, неровно подстриженные седые волосы. На ней был длинный белый балахон с коротким рукавом, полное тело казалось рыхлым, как тесто. Комнату наполнил удушливый запах мочи, лекарств, несвежего белья, немытого тела.

Поймав Сашин взгляд, кошмарная старуха отпрянула от Саши, а потом стала пятиться прочь от дивана.

Допятившись до старого скрипучего шкафа, дверца которого была открыта, жуткое создание все так же, спиной вперед, забралось внутрь. Дверь со скрипом закрылась сама собой.

Все стихло и одновременно с этим стало темно, призрачный ночник погас. Снаружи проникал свет луны, фонарей, и Саша видел очертания мебели, понимал, что снова один.

Внезапно из шкафа послышались скрежет и царапанье. Мерзкая старуха скреблась, возилась в своем убежище, и это стало для Саши пресловутой последней каплей, тем, чего он уже не сумел вынести.

Завопил, выскочил из постели и бросился к двери. Распахнув ее, вывалился в коридор, заметался, зажег везде свет, потряс ручку двери комнаты соседа, шарахнулся на кухню.

– Ты чего орёшь?

Встрепанный, заспанный Антон высунулся из своей комнаты, как крот из норы, подслеповато щурясь.

– Она там! Старуха! – выпалил Саша.

Голова кружилась, во рту было сухо, ему казалось, он сейчас разрыдается от ужаса.

– Где? У тебя? Ты пустил кого-то?

Антон ничего не мог понять.

Саша постарался успокоиться, говорить более связно и четко. Иначе Антон решит, что он псих. Хотя, похоже, он и так уже решил.

– В моей комнате что-то не то. Я часто слышал шаги, видел разное. И запах там бывает иногда. А сейчас… Я проснулся, а она… В шкафу.

Антон, не слушая, пошел к нему в комнату. Некоторое время его не было, потом он крикнул:

– Иди сюда, дурик. Нет никого.

Саша потащился на его зов. Антон стоял посреди комнаты, уперев руки в боки.

– Сам смотри.

Саша видел, но подошел к шкафу и распахнул дверцы, весь внутренне подобравшись. Полки, вешалки. Антон пошарил руками по стенке.

– Как видишь, никакого потайного лаза или прохода в преисподнюю.

– Я видел ее, – уже вполне твердо сказал Саша. – Мне не померещилось.

– Успокоительное тебе надо пропить. Курсом. Как медик говорю.

В голосе Антона прорезалось сочувствие.

– Это стресс. А вообще, конечно, удивительное дело, сколько вас, таких. Как медом здесь намазано.

– То есть? Кого – нас?

– Тех, кто в этой комнате жил и видел не пойми что, – невозмутимо проговорил Антон. – Я в этой квартире третий год – и все нормально! А в эту комнату вечно заселяются типа тебя. Несут бред. Вас выращивают где-то, что ли?

– Значит, не я один здесь вижу чертовщину?

– А я что говорю!

«А ты говоришь, что я нервный идиот», – зло подумал Саша, но не сказал этого вслух.

– Жильцы меняются, как в картинки в калейдоскопе.

Антон развернулся и пошаркал к себе, показывая, что тема исчерпана.

– А почему? В чем дело? – в спину ему спросил Саша.

– Понятия не имею. И знать не хочу. Кто вас, придурков, разберет, чего вам чудится? Я ничего такого не замечаю.

Было три часа ночи, но Саша не стал ложиться. Оделся, убрал постельное белье, умылся. В шесть утра решил, что уже можно, позвонил квартирной хозяйке и потребовал встречи. Думал, она начнет вопить и ругаться, чего в такую рань спать мешаешь, но в голосе ее слышалась покорная обреченность. Она обещала приехать и явилась через двадцать минут.

– Видел ее? – с порога спросила женщина, и Саша понял, что ему не придется рассказывать о случившемся.

– Так вы знали, что тут у вас фильм ужасов?

– Надеялась, может, ты не увидишь. Были случаи, когда жильцы не замечали. Один раз девушка, один раз парень. Но все равно недолго здесь прожили. Она сказала, что со здоровьем плохо стало, астма обострилась. Пришлось уехать в родной город, на юг куда-то. А парень в аварию попал. Его сестра за вещами пришла. Остальные видели. – Хозяйка вздохнула. – Дольше месяца никто не продержался.

– Кто эта старуха?

– Мать это моя. Покойная. Прямо здесь и померла. В этой комнате. И не упокоилась, видно.

Саша слушал, не перебивая.

– Мама была женщина волевая, сильная, громкая, про таких говорят – бой-баба. За словом в карман не лезла, кого хочешь на место могла поставить. Отец и тот с ней спорить боялся, а он тоже был крутого нрава. Когда я замуж вышла, родители продолжали здесь жить. Восемь лет назад отец умер от инфаркта. Упал на улице. Моментальная смерть. И мать сдавать стала. Вроде держалась, но… Как мне было жалко смотреть на нее, до слез жалко! Никогда родители не говорили о любви, особой нежности я промеж ними не замечала, оба сдержанные были, сюсюканья, как отец говорил, не признавали. Но не стало отца – и из матери тоже будто жизнь ушла. Сорок лет вместе. Тосковала она. На фотографию папину смотрела, часами могла его вещи перебирать. Через некоторое время стала болеть, давление высокое, диабет у нее нашли. А потом инсульт случился. Она оправилась – физически. Говорила, ходила, но с головой совсем плохо стало. Про отца мама забыла, в каком-то смысле, как мой муж говорил, это было и хорошо. Тосковать она перестала, от одиночества страдать. Но забыла не только его, но и себя саму. Мне даже казалось грешным делом, что не она это, а двойник. Совсем стал другой человек: злая, подозрительная, ругалась, как сапожник. Меня считала своей коллегой по работе, с которой враждовала когда-то. Приду, а она мне: Зинка да Зинка. А я Наталья. Обзывала, проклинала. Иногда бросалась с кулаками. Чудилось ей, мерещилось, будто кто-то угрожает. Приходит и хочет с собой забрать.

Наталья вздохнула.

– Мне с ней рядом порой жутко было. Прибираюсь у нее, к примеру, а она сидит в кресле, сама с собой на разные голоса разговаривает. Или смеяться начнет неизвестно над чем, прямо укатывается, мне показывает, смотри, дескать, вон кто пришел. Маленький да черный, карлик, что ли, из цирка. И, похоже, видит этого черного, маленького! Вскоре одну ее стало опасно оставлять. Она могла газ не закрыть, утюг включить и забыть. Еще и убегать начала. Пришлось ее запирать в комнате. Я с ней ночевала, но не каждую ночь, постоянно быть с матерью не могла, работа же, семья у меня, двое детей.

Женщина посмотрела на Сашу, словно желая оправдаться. Но он и не собирался осуждать ее, думал только, как же страшно, когда человек превращается в руину, подобие себя самого, даже не сознавая этого.

– Мать стала агрессивной. Кусалась, царапалась, выла, вечно рвалась из комнаты, стучала, колотила, соседи жаловались. Человеческий облик теряла на глазах, мне постоянно казалось, что она вроде одержимой. Мы ей успокоительное кололи, психиатр ее осматривал, сказал, старческий психоз. Не хотела я ее в клинику сдавать, но однажды поняла: иного выхода нет. Я пришла как-то, дверь открыла, а она меня по голове ударила – ночник о мою голову разбила. И к дверям бегом! У меня кровь течет, перед глазами плывет, насилу удержала ее. Хорошо, дочь со мной в тот день была, задержалась в магазине, чуть позже пришла, мы вдвоем с матерью справились. Одна бы я ни за что. Словом, решилась. Должны были в пятницу отвезти маму в больницу, но она в среду умерла.

Наталья содрогнулась. На глаза набежали слезы.

– Я ночевала здесь, утром накормила ее, лекарство дала, на работу ушла. Мать смирная была, спала. Помню, лицо такое спокойное, строгое, как раньше. Вернулась вечером – нет ее в комнате. Кровать пустая! Думала, с ума сойду. Потом гляжу, дверца шкафа приоткрыта. Не знаю, что ей почудилось, что в голову безумную пришло, но только забралась она в шкаф, свернулась там калачиком и померла. Я открыла дверцу – сидит, скрючилась в углу и смотрит прямо на меня. Я ей: «Мам, ты чего?» Не поняла еще, что она уж мертвая. Ледяная вся, окоченелая.

Саша ждал продолжения.

– Похоронили мы ее, отпели, как положено. Но душа матери так покоя и не нашла. В чем причина? Может, вправду подселился к ней при жизни дух нечистый? Я про такое слышала.

«Сон разума рождает чудовищ», – пришло Саше на ум.

– Как бы то ни было, так она в комнате своей и обитает. Мы уж и батюшку приглашали, святили все, углы святой водой кропили, молитвы читали, свечи жгли. Не помогло.

Наталья умолкла. Саша, который никогда не поверил бы в такое, не столкнись с этим сам, думал, как ужасно не обрести покоя после смерти. Быть может, несчастная старуха не поняла, что уже много лет мертва?..

Или это уже вовсе не она, не привидение, а нечто похуже?

Квартирная хозяйка обещала снизить плату и не брать залог, вернуть его Саше, лишь бы он согласился продолжать жить здесь. Смотрела умоляюще, стискивала руки, говорила, что никакого вреда от призрака нет. Саша чуть было не поддался, экономия все-таки, да и жилье найти нелегко.

А потом вспомнил безумное, искаженное злобой старческое лицо, шепот в темноте, шаги и смех, силуэт на фоне окна, скрежет, доносящийся из шкафа, и понял, что не выдержит.

Бог с ней, с экономией. Как говорится, здоровье дороже.

Спустя час Саша был на работе и сидел за компьютером, просматривая объявления о сдаче жилья. Что-нибудь подходящее отыщется. И на сей раз он непременно поинтересуется историей квартиры, в которой соберется жить.

Как ты догадалась?

Кошмар повторялся ночь за ночью, второй месяц подряд. Яна засыпала с вечера, и ей снился сон – всегда один и тот же.

Осенний лес, серое небо, голые деревья, дождь. Яна идет быстро, ей нужно успеть куда-то или от кого-то (проснувшись, она не помнила). Под ногами – вязкая каша из опавших, почерневших листьев и земли, идти трудно, с каждым шагом труднее. Внезапно за спиной раздается голос – знакомый, но приводящий в такой ужас, что Яна понимает: надо поспешить, надо бежать! Только она не успевает, потому что чьи-то руки хватают ее за плечи.

В этот момент Яна всегда просыпается, но кошмар только начинается. Возле кровати, в ногах, стоит женщина. Яна видит ее отчетливо: квартира на втором этаже, фонарь за окном настолько яркий, что шторы не помогают скрыть свет. Но это ничего, даже хорошо, Яна давно привыкла, ей нравится, она не выносит темноты. Короче говоря, Яна без труда может разглядеть гостью.

Она мертва. Мертва давно. И лицо ее изуродовано не только смертью.

«Как ты догадалась?» – шепчет покойница разбитыми губами.

Яна молчит и трясется от ужаса, и тогда мертвячка принимается повторять раз за разом, все громче и громче, в итоге срываясь на крик:

«Как ты догадалась? Как ты догадалась? Как ты…»