Яна прижимает ладони к ушам, натягивает на голову одеяло, чтобы спрятаться, не слышать, не видеть. Шепчет молитвы, просит оставить ее в покое, а в конце концов проваливается в обморок, который оборачивается сном. Утром Яна просыпается измученная, уже и не пытаясь убедить себя, что ей лишь приснилось, почудилось.

Это началось в конце мая, а сейчас июль. Непривычно дождливый, сырой, напоминающий середину октября. Или тот сон, который не оставляет Яну.

«Сколько я еще выдержу?» – тоскливо думала она, с трудом выползая из ванной.

Нужно приготовить завтрак себе и Светке, а потом собраться на работу. Света на каникулах, ей не нужно в институт, но Яна все равно жарит для нее яичницу с колбасой, хотя понятия не имеет, завтракает дочь или выбрасывает еду в унитаз. Это был ритуал – готовить завтрак. А еще это было практически единственной приметой нормальности их в целом ненормальных отношений.

Яне хотелось поделиться с кем-то, рассказать, пожаловаться. Но некому. Подруг – близких, преданных – не осталось, а приятельницам и коллегам правду говорить стыдно. Мужа нет и никогда не было, хотя мужчины, конечно, появлялись в ее жизни, от одного из них Яна даже родила дочь.

Мать умерла, отец тоже, да и будь они живы, им бы Яна точно жаловаться не стала. Отец наверняка произнес бы: «Что ж, я всегда говорил: наши внуки отомстят за нас нашим детям», что-нибудь в этом роде. Яна знала, что родители разочарованы единственной дочерью, которая не оправдала надежд, постоянно подводила их, ругалась с ними почем зря.

Скончавшись друг за другом, они оставили ей эту квартиру, но Яна думала: если бы родители смогли забрать недвижимость на тот свет, сделали бы это, чтобы Яне ничего не досталось.

Впрочем, скорее всего, Яна ошибалась. Мать и отец все же любили дочь, пусть и не было между ними тепла. Как и сама Яна все-таки любит Светку, хотя они общаются друг с другом через силу, ссорятся, по-разному смотрят на вещи и живут врагами, цапаются и грызутся.

Через четыре года Светка выучится, найдет работу и съедет. Наверное, прервет связь с матерью. Она живет здесь вынужденно, потому что нет возможности снимать жилье, ведет себя отчужденно, через силу вежливо, как квартирантка.

Правда, в последнее время дочь изменилась. Лицо одухотворенное, глаза сияют, плечи распрямились, движения стали легче, даже походка изменилась. Влюбилась, к гадалке не ходи. Может, съедет и раньше – замуж выйдет. Дай-то бог.

Пусть хотя бы Светке повезет, если уж матери не удалось обрести счастье. Жизнь катилась колесом: дом, работа в ателье, подработки (Яна шила на заказ, клиентки ее любили). Отпуск летом, тягучие, одинокие вечера зимой и осенью. Весной – намек на пробуждение и надежду.

Впрочем, нынешняя весна принесла только одно – ночной кошмар.

День прошел незаметно, как всегда. Вечером Яна зашла в магазин, купила то и сё, по мелочи. От Светки не дождешься, чтобы купила хотя бы хлеб или молоко, на всем готовом. Чувствуя, как привычное раздражение закипает в крови, Яна не старалась подавить его. Досада, по крайней мере, перебивает страх перед приближением ночи.

Светка вертелась перед зеркалом, собираясь уходить.

– Ты куда на ночь глядя?

– Время детское, – ответила дочь.

У нее были выкрашенные в золотистый блонд волосы, карие глаза, широкие бедра и узкая талия. Черты лица грубоватые, с возрастом овал отяжелеет, но сейчас внешность эффектная, броская. На Яну, смуглую, темноволосую и хрупкую, Светка не похожа, в отца пошла. В отца, который не появлялся в их жизни лет пятнадцать, Яна понятия не имела, жив ли он.

– У тебя появился кто-то? – напрямик спросила Яна, хотя откровенность между ними не была заведена.

Думала, дочь огрызнется, но та посмотрела внимательно, взгляд помягчел. Помедлив, Светка кивнула.

– Все, я пошла. Ужинать не буду. Приду поздно, не жди.

Как телеграмму отбила. Возражения не принимаются.

Впрочем, Яне спокойнее одной. Приготовила ужин, в душ сходила, фильм посмотрела. Что угодно, лишь бы не ложиться подольше. Благо завтра суббота, не нужно рано вставать.

Около десяти позвонила одна из клиенток, Олеся. Извинилась за поздний звонок, спросила, не сможет ли Яна сшить платье.

– Юбилей у мужа. А у меня фигура, сама знаешь, нестандартная, не подберу ничего приличного.

«Нестандартная» – это она мягко выразилась. Квадрат в стиле «где талию делать будем», короткие ноги и низкая задница. Мучение одно шить.

– Конечно, – ответила Яна. – Приходи, мерочки заново снимем, фасончик подберем.

Договорились на воскресенье.

– Голос у тебя вялый, – сказала Олеся, вместо того чтобы попрощаться. – Не заболела?

Яна вспомнила, что Олеся – то ли психолог, то ли психиатр, неожиданно для себя призналась, что плохо спит.

– Может, таблетки какие-то попить?

В ответ Олеся спросила, как Яна засыпает – сразу или ворочается, просыпается ли среди ночи, помнит ли, что именно ей снится, и Яна выложила все, как на духу. И про то, что сон один и тот же, и про то, что все происходит по одной схеме ночь за ночью. Не сказала только, что призрак является на самом деле, не во сне. Такое скажешь – в дурку упекут. Нормальные люди в привидения не верят и уж тем более их не видят.

Олеся подумала и произнесла:

– Таблетки не помогут, лишь загноят проблему вглубь. Ты ведь не сможешь глотать пилюли вечно, согласна? Надо искоренить причину. Повторяющееся сновидение может быть признаком того, что подсознание пытается послать тебе сигнал. О чем-то предупредить, напомнить, заставить принять во внимание важную деталь. Лучше такие вещи не игнорировать, а попытаться понять, что за событие, явление. Я приду, поговорим более предметно. Может, стоит тебе ко мне на терапию записаться. Во всем разберемся, устраним проблему, не ты первая с подобным обращаешься. О цене договоримся, не беспокойся.

Завершив разговор, Яна обдумывала слова Олеси.

Терапия! Не поможет никакая терапия.

Хлопнула дверь. Светка вернулась. Почти одиннадцать вечера, пора спать ложиться. На кровать Яна смотрела, как на Голгофу.

Когда проснулась, обливаясь холодным потом от страха, и увидела возле кровати знакомый силуэт, поняла, что не может больше, не справится.

«Как ты догадалась?» – прозвучало в ночи, и Яна вспомнила слова Олеси про подсознание, предупреждение, необходимость вспомнить.

– Я не забывала, – простонала несчастная, – никогда не забывала. Но что я могла?! Почему ты преследуешь меня? Через столько лет!

Жуткая покойница все задавала и задавала свой вопрос, а Яна думала о том дне. Осеннем, холодном, дождливом…

Яна и Марта были подругами. Близкими, со школы дружили. И в колледж вместе поступили, и после занятий время проводили вместе.

И внешне, и по характеру девушки были разными. Яна всегда знала, что она на вторых ролях. Не классическая некрасивая подруга, но что-то в этом духе. Рядом с броской, вызывающе, огненно-красивой Мартой выделиться было невозможно, мало у кого получилось бы. Но Яна не была против, не чувствовала себя ущемленной, по крайней мере, до определенного времени.

Плюсов много: с Мартой весело, нескучно, вдвоем их принимали в любую компанию, парни так и вились рядом. Свет красоты Марты озарял и Яну, делал привлекательнее. Да она и сама была симпатичной, милой, так что внимания поклонников ей тоже хватало, положение дел устраивало.

Все изменилось, когда появился Олег. Первой с ним познакомилась Яна. Они понравились друг другу, пару раз встретились, а потом на горизонте появилась Марта. Все было, в общем-то, ожидаемо: Олег переметнулся к красавице, влюбился без памяти, бегал, как собачонка.

Яна делала вид, будто ей все равно. У них толком и начаться не успело, ничего серьезного. На Марту сердиться глупо: разве можно упрекать солнце в том, что оно светит и озаряет все кругом? Яна знала, что Марта ничего специально не делала, чтобы увести Олега, он не был ей нужен, она не стала с ним встречаться, она просто…

Она просто была – и этого оказалось достаточно.

Марта не понимала, что творится в сердце подруги. Внешне все оставалось, как раньше. Они были не разлей вода, вместе и на занятиях, и после них. Вечеринки, прогулки, свидания, походы по магазинам. Но Яна понимала: все изменилось. Олег и произошедшее с ним открыли ей глаза: пока Марта рядом, Яна в опасности. Рано или поздно Яна по-настоящему полюбит кого-то – и всегда есть риск, что Марта помешает ее счастью. Вольно или невольно – это не столь неважно.

Прежде ей было все равно, что Марта красивее, это не мешало жить. Яне привычно было находиться в тени, но теперь эта роль перестала устраивать, виделась жалкой, начала бесить. Как она прежде не замечала, что ее принимают (а порой, наверное, лишь терпят) только из-за Марты? Как ей могло нравиться быть приложением к кому-то? А ведь Яна лучше училась, была умнее, чувство юмора у нее лучше, чем у поверхностной Марты!

Подруга раздражала Яну, дружба дала трещину. То, что Марта ничего не замечала, свидетельствовало лишь о ее эгоизме, безразличии к чувствам других людей, недалекости. Яна стала думать, как разорвать эти отношения, но все решил случай. Ужасный случай.

На Марту обращали внимание разные мужчины, среди них были и криминальные элементы, и парни с дурной репутацией. Марта никогда ничего не боялась, выкручивалась из любых ситуаций. Когда за ней стал ухаживать местный, как тогда сказали бы, авторитет, она гордилась этим, была очарована брутальным Лютым, который был старше лет на десять, хорош собой, как кинозвезда, и сорил деньгами.

Когда он пригласил Марту, а заодно и Яну в крутой загородный клуб, обе согласились, не раздумывая. Подбирали одежду и решали, как накраситься, вертелись перед зеркалом, выбирая, в чем пойти.

Поехать должны были в субботу, а в пятницу Яна случайно услышала разговор. Две девушки вполголоса говорили о том, что Лютого так прозвали не из-за фамилии – Лютаев, а из-за характера. Бешеного, непредсказуемого, жестокого. Ходят слухи, говорила одна из девушек, будто Лютый обожает издеваться над своими подружками, истязать их; вроде бы одну избил так, что она долго лежала в больнице, еле выжила. Таких случаев якобы было много, но обсуждать это и пытаться жаловаться – себе дороже, от милиции Лютый откупится, у него везде свои люди.

Услышав это, Яна хотела рассказать обо всем Марте, предостеречь, но в итоге промолчала. Пусть сама разбирается. Она взрослый человек. Вдобавок, услышанное может оказаться пустой болтовней, не более.

Однако в глубине души Яна знала: это не болтовня, а чистая правда. Она обращала внимание на взгляд Лютого – холодный, змеиный, видела, как обращаются к нему другие парни – с опаской, заискивающе. Знала – и все же промолчала.

При этом сама решила не ездить. Испугалась. Утром в субботу позвонила, сказала, что заболела, мать не отпускает. Пожелала удачи, наврала, что ей жаль упускать развлечение. Марта, кажется, не поверила, однако посочувствовала и обещала рассказать, как все пройдет.

Поехала в тот клуб одна. И не вернулась. Никогда не вернулась.

Никто ее больше не видел.

Да, искали, да, спрашивали и у Яны, куда она собиралась отправиться субботним вечером. Яна могла ответить, могла хоть убитой горем матери Марты сказать, но не стала. Ее предупредили, чтобы молчала. Подошли от Лютого, намекнули, что длинный язык может до могилы довести, и Яна намек поняла. Никому не сказала, какие планы были у Марты. Хотя, наверное, если бы хотели, расследовали бы, докопались, что произошло. Только делать этого никто не стал; так и сгинула Марта.