– Роман, – позвал меня отец, зайдя в столовую, – идем со мной, – махнул он повелительно рукой и двинулся обратно.

Делать нечего, похоже, сейчас меня будут «пытать». Аж поджилки трясутся. От этого разговора буквально зависит мое будущее здесь. Что решит отец? Пусть он не видел Романа целый год, но все равно этого срока безумно мало, чтобы объяснить мое резко изменившееся поведение, а главное – неведение в простых бытовых вещах.

Мы пришли в его кабинет, который находился за дверью из общего зала в углу поместья. Здесь стоял дубовый стол с писчими принадлежностями, на краю лежали какие-то книги, располагалась хрустальная пепельница и коробка с сигаретами рядом с ней. Вместо стула массивное кресло. Слева от двери – окно в сад перед поместьем, справа – шкаф, в котором находились папки и книги. Здесь царила атмосфера рабочего места, как у какого-нибудь офисного начальника, со своей спецификой конечно. Присесть кроме как в кресло можно было на отдельный стул, с мягким сидением и обитой тканью спинкой. На него-то и указал отец, уместившись в своем «троне».

– Садись, – махнул он рукой, сам потянувшись к сигаретам.

Затянувшись, он вперил в меня долгий изучающий взгляд. Неприятно и страшно. От этого мужика теперь зависело все мое будущее.

– Ну, что-нибудь вспомнил? – прервал он затянувшееся молчание.

– Немного, – аккуратно начал я, – тетради свои полистал, учебники тоже. Вроде все понятно, но при этом… – я пожевал губами, собираясь с мыслями. – Нет у меня ощущения, что это мое. Страшно мне, отец. Не понимаю, что со мной случилось. Не помнить себя – жутко очень. Чувствую вот, что родные вы мне все, а при этом – словно в первый раз всех вижу. И что за напасть на меня свалилась – то мне неведомо.

С каждым моим словом мужчина мрачнел все больше. Затягиваясь сигаретой, он пустым взглядом уперся в столешницу, мыслями уйдя далеко отсюда. Я его не торопил. Сказать еще что-то мне было нечего. Только прикинуться «валенком», да показать – что хоть я и забыл многое, но готов все назад возвращать и слушаться его. Иного пока не оставалось. В этом времени один я не выживу. Без базовых знаний, даже простых навыков, привычных для всех окружающих, я буду выделяться в любом обществе как белая ворона среди своих товарок. А тут хотя бы есть шанс получить помощь и первые, самые важные, знания о социальном устройстве окружающего мира. Да и если все же найду общий язык с отцом – стартовая позиция у меня здесь очень хорошая. Наследник дворянина. Помещика. В этом времени, а я все же успел увидеть настенный отрывной календарь и стоящую там точную дату, это очень хороший «старт».

– Сегодня наш священник придет, – тяжело обронил мужчина, заставив меня напрячься. – Батюшка Феофан молебен прочитает. Авось, попустит тебя и вернется память.

– А если… не поможет? – решил я задать вопрос.

– Тогда и думать будем, – отрезал отец.

Тут в дверь аккуратно постучались, и после разрешающего рыка отца Евдокия сообщила, что завтрак подан.

В этот раз было отличие от вчерашнего вечернего застолья. И началось оно с молитвы. Вся семья перекрестилась на иконы в углу, которые стояли на специально прибитой полочке, после чего отец прочитал молитву, а остальные, особенно дети, старательно за ним повторяли. Я старался не отставать от окружающих, попутно запоминая слова и всю последовательность действий. И уже после молитвы мы приступили к еде. Кушали молча. Судя по выражениям лиц, в целом это было достаточно привычно для всех, хотя атмосферу за столом и не назовешь безоблачной. А все из-за хмурого выражения на лице отца, кидающего на меня задумчивые взгляды, беспокойство у мамы, да притихшее любопытство в глазах сестры и братьев. Когда все поели, мама скомандовала сестре готовиться к занятию. Ее она сама собиралась чему-то учить, а вот близнецов ждал Корней. Судя по обмолвкам из их слов, которыми они перебросились друг с другом на ходу, мужик должен был провести занятие по физической подготовке в форме игры. Затем ими займется Аким – опять же обучение, но уже верховой езде. В итоге мы с отцом остались одни за столом. Но ненадолго.

– Барин, отец Феофан пришел, – заглянула в столовую Евдокия.

– Пусть заходит, – вставая из-за стола, бросил отец.

Я тоже тут же поднялся, не зная, куда себя деть. Молитв я не знаю, если придется что-то из писания наизусть рассказать – не получится у меня. И ведь среди книг не было ни одной церковной! Как мне быть – понятия не имею.

Священник Феофан выглядел почти так, как я себе его и представлял. С окладистой бородой, только не черной, а русой, небольшим животиком с серебряным крестом на груди. Отец поприветствовал его и проводил до моей комнаты. Я шел за ними и в итоге все втроем мы сгрудились в тесном помещении.

– Оставлю вас, – поняв, что сейчас будет лишним, сказал отец.

О моей проблеме с памятью он уже успел рассказать Феофану, на чем счел свое дело завершенным.

Первым делом священник перекрестил меня, да предложил присесть. Кроме как на кровати места больше нигде не было, так что сели мы рядом друг с другом полубоком.

– Роман Сергеевич, – начал отец Феофан, – ваш отец беспокоится, что с памятью вашей что-то случилось. А вы что на это ответите?

– Память и правда меня подводит, – вздохнул я, настраиваясь на долгий и тяжелый разговор.

Вел себя батюшка ровно, не лебезил, но и с позиции старшего на меня не смотрел. Тон чуткий, создавалось впечатление, что он и правда переживает, что со мной произошло горе и думает, как может помочь. Или он действительно так думает? Пока не знаю, дальше увидим.

Я рассказал священнику то же, что и отцу недавно. Что припекло в пути на солнце, после чего проснулся и с ужасом понял, что большей части памяти у меня нет. Будто самого себя потерял. Признаться поначалу было страшно, вот и молчал. Но как же родному человеку не рассказать? Вот отцу первому во всем и признался. Что делать – не знаю. Тетради читал вчера на ночь, чтобы что-то вспомнить. И это удалось, но лишь отчасти. Тут кстати я священнику не врал. Накатывали на меня эмоциональные воспоминания прошлого Романа во время чтения. В основном – его отношение к тому или иному предмету. Но было несколько раз и смутных образов, связанных с написанными строками. Как семена моркови в землю бросал, а после – уже сам прорежал ее, чтобы не густо сидела в земле. Или как получил указкой по лбу от учителя во время математики. От чисел и цифр прежний Роман откровенно засыпал. Ему приходилось прилагать над собой изрядные усилия, чтобы иметь высокую оценку.

В целом разговор с батюшкой Феофаном прошел в виде доверительной беседы. Тот не перебивал, иногда задавал уточняющие вопросы, сочувственно кивал головой и изредка приводил цитаты из писания. В конце наших «посиделок» священник подвел меня к иконе (в моей комнате тоже оказалась одна небольшая в углу, только я ее раньше не замечал) и, сказав мне креститься, прочел молебен. На чем наша беседа и завершилась, после чего священник пошел в кабинет к отцу. На доклад, а я остался в тревожном ожидании ждать в своей комнате. Больше никак повлиять на свое будущее я был не в состоянии. Лишь молиться, что и посоветовал на прощание Феофан.

***

Сергей Александрович нервно курил, когда в его кабинет постучался священник. Предложив ему присесть на стул, помещик нетерпеливо уставился на Феофана.

– Не обманывает он тебя, Сергей Александрович, – тяжко вздохнув, сказал батюшка. – Растерян и напуган Роман Сергеевич. Не ведает, с чего с ним такая беда приключилася. Но надежда есть. Зла в нем я не увидел. Крестится привычно, да и во время нашей беседы к нему воспоминания приходили. Мало их, но они есть. Мыслю я, испытание такое господь ему послал. За что и надолго ли оно затянется – то даже не спрашивай, не отвечу. Но это твой сын, и он напуган как бы ни более чем ты сам. Дай ему время. С божьей помощью, вернется к нему память. Он мне говорил, что когда тетради свои да учебники читал вчера, возвращались к нему воспоминания, хоть и не все. Надобно ему привычные вещи показывать, тогда быстрее все вспомнить может. А ежели чего и полностью утрачено – значит, то Господь наш так решил.

– Не обрадовал ты меня, отче, – покачал головой мужчина.

– Почему же? – хмыкнул вдруг Феофан. – Это твой сын. Он здоров, есть надежда, что память вернется, так чему ты, Сергей Александрович, не рад?

– Я его на учебу отправлял, чтобы он мне помог земли по новому, по ученому обустроить. А сейчас – как быть?

– Так пущай он этим и займется. Вон, раз ему тетради да книги помогают память вернуть, тогда он к ним чаще будет обращаться, ежели ты его к своим делам будешь привлекать.

Помолчав, мужчина со вздохом кивнул.

– Твоя правда, отче. Так тому и быть.

– Скоро Петров пост, – заметил священник, посчитав, что тема с сыном закрыта.

– Помню, – нахмурился Сергей Александрович и вздохнул. Опять расходы! – Двадцать пять рублев.

Феофан пожевал губами, прикидывая, на что уйдут эти деньги, и молча кивнул. Хотелось бы больше, но он понимал, что и эта сумма для далеко не богатого Винокурова довольно серьезна. На этом они и попрощались.

***

Сидеть на попе ровно и ждать, пока мою судьбу решают, было невыносимо. Чтобы занять себя, я подошел к окну и стал смотреть, что делают на заднем дворе. А там была пастораль. В десятке метров стояла баня. Рядом с ней были натянуты веревки, на которых сушилось выстиранное белье, в том числе и моя форма. Сбоку у бани – поленница. Левее был построен небольшой «спортивный городок». Турник, вкопаны чурки, есть даже стенка в качестве препятствия. Но небольшая, мне по грудь где-то. Вот там сейчас мои братья под руководством Корнея и занимались. Ходили «гуськом», постоянно поглядывая то на чурки, то на стенку. В стороне лежали два выстроганных из дерева макета больших кинжалов. Для пацанов – настоящие сабли! Да и сам Корней хоть и мужик, но по тому, как он руководил занятием – из отставных вояк. Голоса он не повышал, но при этом даже в комнате, если открыть окно или форточку, можно было расслышать его команды. В дверь постучались, и я оторвался от наблюдения за близнецами.

– Сударь, вы позволите убрать вашу комнату? – заглянула ко мне Евдокия.

– Да, конечно, – кивнул я, внутренне расстроившись.

Я то надеялся, что уже отец со священником поговорили и готов ответ – что со мной дальше будет. Много времени Евдокии не потребовалось. Она просто подмела полы, да протерла столик и сундук влажной тряпкой, после чего удалилась. И только я хотел вернуться в комнату, как дверь в кабинет отца открылась, и оттуда вышел батюшка Феофан. Пройдя мимо меня, он еще раз пожелал мне здоровья и скорейшего возвращения памяти, перекрестил, с чем и удалился.

– Роман, зайди, – позвал меня отец.

«Ну вот сейчас и решится все», – мысленно сказал я себе, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

В этот раз отец хоть и был хмур, но уже того недовольства, что еще утром, я у него не заметил.

– Отче сказал, что у тебя воспоминания возвращаются, когда ты с тетрадями да книгами работаешь? – спросил он меня.

– Не полностью, и лишь урывками. То, что наиболее запомнилось раньше.

– Хоть так, – вздохнул он. – Ты тогда почаще их читай. А чтобы впрок это было, со мной теперь будешь, когда я работаю. Все равно хотел тебя в дела посвящать. После полудни на лесопилку поедем. Раз уж так вышло… Рот не разевай, слушай, смотри, как вернемся – в книжки да тетради свои заглянешь. Что там в них написано об устройстве лесном, да как правильно его выстраивать. Авось, чего еще вспомнишь.

– Читал я те книжки, там все больше про сельское хозяйство, – заметил я. – Но от поездки не откажусь. Самому интересно. Давно же она у нас? Может, чего и вспомню, с ней связанного.

Отец лишь скривился от моих слов, но возражать не стал.

– Тогда порешили, – хлопнул он рукой по столу. – Пока – ступай к себе. Одежу для поездки подбери.