– Спокойной ночи, любовь моя, – Генрих целует меня в висок и вкрадчиво шепчет. – Подумай о том, что я сказал.

Мужу даже в голову не приходит мысль укрыть меня.

На смену ему является Алиса.

– Евгения Павловна, ну что же вы такая раздетая лежите. Прохладно вечером. Я вам чай принесла. Сейчас травки попьёте и согреетесь. Давайте я вам помогу сесть, – нежным голоском щебечет Алиса.

Я раньше не очень любила чай. Но Алиса, появившись в нашем доме, как-то угостила меня необыкновенно вкусными травами. С тех пор она заваривала мне целый чайник, в нём плавали красивые цветочки, лепесточки, и пился чай легко. Каждый вечер я выпиваю хотя бы чашку. Ведь не так много радостей у меня осталось.

Я задумалась и не сразу поняла, что горничная, поставив поднос на тумбочку, сложив руки под грудью, стоит надо мной как палач.

– Спасибо, Алиса, – скольжу взглядом по её животу. – Но я совсем залежалась. Надо самой немного пошевелиться. Я справлюсь. Ты можешь идти.

– Я вас чем-то обидела?

– Нет! Ты чудесная девочка. Жаль, конечно, что не медсестра. Боюсь, мне скоро придётся держать при себе профессионала. Но я ещё хочу немного побороться. Начну с того, что сама постелю себе.

– Если что, звоните.

– Спасибо, Алиса! – повторяю я.

Остаюсь одна. Измученное сердце трепыхается в груди, отдавая болью под рёбра. Мои родители умерли рано, и Генрих, после их смерти, стал для меня самым близким человеком. Но у меня ведь есть дочь. Она скоро вернётся. Вот только как ей рассказать, что меня предал её отец?

Мне бы сейчас просто услышать голос моей маленькой Крис. Поворачиваюсь на другой бок и тянусь за телефоном. Но его на тумбочке нет. Подползаю к краю кровати. На полу тоже нет. Не надеясь на свою, ставшую совсем плохой, память, сползаю с кровати и ищу его на трюмо, в ящиках стола, в ванной, на подоконнике. На поиски уходит четверть часа! Я двигаюсь как сонная муха. Телефон исчез таинственным образом. Неужели Генрих решил лишить меня последней ниточки, связывающей меня с миром?

Падаю в кресло. Я этого так не оставлю. Я ещё жива! Вскипевший внутри меня гнев, придаёт сил. На автопилоте дохожу до двери. Выглянув в коридор, вижу полоску света, просочившуюся через плохо закрытую дверь спальни Генриха. Держась за стену, иду к мужу. Замираю возле комнаты, услышав нежный голос Алисы.

– Евгения Павловна совсем плоха. Сегодня даже не вставала.

– Думаю и не встанет.

– Ну почему у нас запрещена эвтаназия?

– Что ты такое говоришь? – вздыхает муж.

– В цивилизованных странах давно это практикуют. Помогают людям уйти легко.

– Ты лучше обеспокойся, что у меня не встаёт так быстро. Что-то я устал сегодня.

Открываю дверь чуть пошире. Муж в халате лежит на кровати. Алиса уже тоже успела избавиться от платья. Она склоняется над его бёдрами, и Генрих закидывает руки за голову.

– О, волшебница моя… С головой у Жени совсем плохо. Но есть у меня кое-какие мысли…

Глава 4

Женя

Не в силах больше смотреть на это безобразие, приваливаюсь к стене. Эвтаназия! Как может муж так походя обсуждать мою смерть? Неужели я больше ничего в его жизни не значу? Бежать надо прочь из этого дома. Но этот дьявол почувствовал перемены в моём настроении и теперь вряд ли выпустит из своих лапищ. Что же он там придумал?

Минуты томительно тянутся, но муж не спешит больше делиться своими мыслями по поводу моего дальнейшего существования. Из спальни доносится возня. Придётся ждать, пока Генрих натешится с этой мерзавкой. Время тянется мучительно долго. Пересилив себя, снова заглядываю в комнату. Алиса всё так же безуспешно пытается поднять в бой нерадивого бойца. Да, девочка, дяденьке уже пятьдесят и не работает у него прибор двадцать четыре на семь. Мстительно улыбаюсь.

– Извини, Алиса, – Генрих отстраняет от себя любовницу и запахивает халат. – Не идёт у меня из головы разговор с Женей, вот и сбоит. Иди ко мне.

Алиса ложится на плечо моему мужу.

– Расстроился из-за того, что она не хочет встречаться с нотариусом?

– Ты подслушивала, маленькая негодница? – муж треплет Алису за грудь.

– Ждала, когда ты закончишь, чтобы уложить Евгению Павловну. Не уши же мне затыкать, – мерзавка вроде и называет меня по имени-отчеству, а говорит словно о бревне.

– Да, не хочется потом заморачиваться с наследством, да и мало ли, что Жене придёт в голову. Уже пришло.

– Ты же не уволишь меня? – смеётся Алиса.

– Уволю! – с серьёзным видом заявляет Генрих.

Эта зараза тут же усаживается на него верхом и обиженно тянет:

– Сло-оник, нет!

Кто? Слоник? Снова приваливаюсь к стене. Докатился ты, Генрих Альбертович.

– Уволю, моя козочка! И тут же женюсь, – Из комнаты доносится звонкий шлепок.

Слоник и козочка? Какая-то сексуальная революция в мире животных. Мне тяжело стоять, и я сползаю по стене. Уставившись в темноту, обнимаю колени. Странный эротический спектакль мне как кость в горле, но я убеждаю себя дождаться интересных фактов о своём незавидном будущем. А ещё занимаюсь этим мазохизмом, потому что злость неожиданно придала мне сил. Сколько оказывается произошло, пока я беспечно умирала.

– Я куплю чёрное и белое платье, – делится тем временем планами Алиса. – Мне всегда хотелось примерить шляпку с вуалью.

Су*а! Уже на мои похороны наряд подбирает!

– Я тебе уже столько нарядов накупил. У Жени столько нет.

– Тебе жалко?

– Для тебя, красавица, ничего не жалко.

– Мне нужна гардеробная.

– Как у Жени?

– Что ты меня всё время с ней сравниваешь? – снова шлепок, но теперь, походу, получил Генрих.

– Она моя жена. И вообще я говорил сейчас о мебели.

Надо же, вспомнил! Жена!

– Евгения Павловна сама уже как мебель, – ворчит Алиса.

Ах ты ж тварь мелкая! Откуда тебя только свекровь выкопала? Что-то она говорила про её мать, которая живёт на каком-то хуторе и в город глаз не кажет. Знать бы где он…

– Эх, Алиса! Молодость жестока, – вздыхает Генрих.

– Мне тебя так жалко! – тут же меняет тон его козочка. – Ты прости. Я просто тоже устала по дому с пипидастром в фартуке бегать.

– Не прибедняйся. Ты занимаешься только Жениной комнатой. А так-то в доме впахивает клининг. Сама ты с персоналом не очень-то церемонишься.

– Слушай, а что ты там говорил про психиатра?

– Меня напугала Женина истерика. Она ведь тоже понимает, что конец близок. От такого недолго и умом тронуться, – В голосе мужа неподдельная горечь.

– Ты хочешь положить её в психлечебницу? Они же заколют её там препаратами. Пусть лучше дома умрёт. Всё-таки мы о ней заботимся.

Ну прям мать родная! Я, конечно, в дурку не хочу, но от того, что этого не хочет Алиса мне становится не по себе.

– Алиса, какое у тебя доброе сердце. Но там бы Жене подлечили нервы.

– Пусть твой психиатр приедет и ей уколы назначит. А я сама ей смогу их ставить. Я умею.

Меня прошибает холодный пот.

– Так и поступим, – соглашается Генрих. – Слушай, принеси коньяк. Всё-таки хочу завершить начатое и забить ещё один гол в твои ворота.

– Да, любимый!

Путаясь в полах халата, пытаюсь встать, но понимаю, что не успею добраться до комнаты.

– Оденься хоть, нимфа моя.

– Не хо-чу! – Поёт Алиса и бежит к дверям.

Глава 5

Женя

Всё, что я успеваю сделать, это переметнуться в сторону, чтобы оказаться за дверью. К моему счастью, Алиса, распахнув её, оставляет открытой. Я потираю ушибленное плечо, слушая удаляющиеся шаги. Из спальни доносится тяжёлый вздох. Что за думы тебя мучают, Генрих? Как поскорее избавиться от постылой жены? Или грустишь, что у самого уже силы не те?

Пока мерзавка шарится внизу, мне нужно убираться подобру-поздорову. Незаметно проскочить мимо спальни я могла бы, будучи здоровой. Поэтому, держась за стену, пробираюсь к соседней комнате. Тихонько поворачиваю ручку, но дверь не открывается. С каких это пор муж стал закрывать кабинет и от кого? От меня? От приходящей прислуги? Что ещё за новые правила в нашем доме?

На лестнице слышатся лёгкие шаги, и я скрываюсь в кладовке в конце коридора. Плюхаюсь на тумбу при входе, пытаясь унять взбесившееся сердце. Дышу, как заядлый курильщик, поднявшийся пешком на крышу небоскрёба. Дверь в спальню захлопывается, и я решаюсь включить свет. Тут же упираюсь взглядом в три неряшливых огромных чёрных пакета. Мы в таких выносим крупный мусор. В кладовке у нас всегда порядок, вещи разложены по коробкам с этикетками. Держась за стеллажи, добираюсь до мешков и развязываю один.

Холодею, увидев сверху куртку с меховой опушкой от моего горнолыжного костюма. В двух остальных сложены другие мои тёплые куртки и пальто. Наша с Генрихом верхняя зимняя одежда всегда висела вместе в гардеробной на первом этаже. Почему вдруг она оказалась сваленной здесь? Козочка решила, что я не дотяну до следующей зимы и уже освободила место для своих нарядов? И Генрих об этом знает? Сложно не заметить такое.

Может он уже и гроб мне заказал? Почему нет? Мог вполне разместить его, например, в гараже. Сейчас всё дорожает, а Генрих мужчина рациональный. Может вообще вынесет меня на мусорку в таком же пакете вместе с моими вещами?

У меня нет сил дойти до своей комнаты, и, потерянная, я ещё долго сижу на тумбе. Мысли путаются, но одна светлая проскакивает в голове. У меня же в комнате есть ноутбук. Я могу позвонить дочери… Нет, сейчас уже поздно. Напишу ей.

В этот раз я стараюсь быстрее миновать спальню мужа. Супружеской её уже язык не поворачивается назвать. Включаю ноутбук и сталкиваюсь с новой проблемой. Генрих выключил интернет. Смотрю на белый экран с коротким советом проверить подключение к сети и обратиться к провайдеру для устранения неполадок. М-да, неполадки у меня в семье, а не в сети.

В душ идти нет сил, и я стаскиваю покрывало на пол. Меня трясёт как в ознобе. Забираюсь под одеяло и смотрю на давно остывший чай. Рядом с ним на блюдце, как всегда, лежат три маленькие печеньки и мой любимый трюфель. Внезапно приходит озарение. А что, если Алиса травит меня? Хочется пить, но я больше не прикоснусь ни к чему, что приносит мне эта мерзавка. Графин с водой тоже вызывает подозрения.

Переворачиваюсь на спину и смотрю в опостылевший потолок. Алиса появилась у нас прошлым летом, а первое недомогание я ощутила осенью. Но ещё раньше изменения произошли в наших отношениях с Генрихом. Он стал срываться на мне по мелочам, хотя такого в жизни не было… Пить хочется!

Приходится снова встать и дойти до ванной. С детства не пила воду из-под крана, но сейчас мне кажется это единственным выходом. Заодно и зубу почищу, раз нашла силы доползти сюда. Давно делаю это сидя, а сегодня заставляю себя стоять.

Когда снова оказываюсь в постели, мысли уже путаются. Подумаю обо всём завтра.

Мне кажется, что мы снова спим с Генрихом, и он, как и прежде, ласков со мной… Нет не кажется. Слишком уж всё реально. Открываю глаза и сталкиваюсь взглядом с мужем. За окном уже рассвело.

– Доброе утро, дорогая! – Генрих скользит рукой по моему впалому животу, спускается ниже, и я вскрикиваю. После случившегося мне противен муж и больно от его грубой ласки. Мне кажется, у меня там всё ссохлось и заросло.

– Что ты делаешь? – пытаюсь оторвать его руку от себя. – Уходи немедленно.

Он прижимается к моему бедру горячей плотью.

– У меня утренняя эрекция, а ты как раз вчера жаловалась, что тебе не хватает моих поцелуев.

– Уходи, – шиплю я на него. – Не смей прикасаться ко мне!

– Почему? Ты моя жена.

– Ты ведь как-то справлялся эти два месяца.

– Жил исключительно на ручном режиме, – муж засовывает мне в рот пальцы и снова просовывает мне руку между бёдер. – и всё время думал о моей маленькой сладкой девочке. Я люблю тебя, Женя.

– Нет, Генрих, – упираюсь руками в его крепкую грудь.