Я судорожно пытаюсь стереть кофейные пятна бумажными салфетками, но только размазываю их еще больше.

Мужчина стоит неподвижно, наблюдая за мной. Его лицо – маска, но я чувствую, как от него исходит волна холода.

Он делает шаг вперед, и я отступаю, чувствуя себя виноватой школьницей.

– Простите… я… – начинаю, запинаясь.

Брюнет хмурится, внимательно рассматривая меня.

– Кажется, я вас где-то видел, – произносит, прищурившись. – Вы случайно не были на открытии выставки авангардной скульптуры в прошлом месяце? В галерее «Артефакт»?

Мое лицо заливается краской.

Конечно, он меня помнит. Я же умудрилась тогда уронить вазу с орхидеями прямо на куратора выставки.

– Эм… да, была, – признаюсь, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Там были… – он делает паузу, подбирая слова, – весьма экстравагантные цветочные композиции. Не могу сказать, что я поклонник столь вызывающего подхода к флористике.

– Это была моя работа, – говорю, стараясь сохранить хоть какое-то подобие достоинства.

– Вот как? Что ж, – он обводит взглядом испорченный эскиз и поднимает бровь. – Кажется, вы продолжаете в том же духе.

Я чувствую, как краснею еще сильнее. Его слова, сказанные с такой неприкрытой насмешкой, задевают меня за живое.

Хочется провалиться сквозь землю.

– Я… мне очень жаль, – бормочу, пытаясь хоть как-то исправить ситуацию.

Внезапно моего слуха касается чей-то восторженный шепот:

– Ой, смотрите, это же Марк Волков! Тот самый арт-дилер!

– Да, он самый. Говорят, у него нюх на таланты. Интересно, что он тут делает?

Я невольно бросаю взгляд на Марка. Его лицо остается непроницаемым, но я замечаю, как он слегка поправляет воротник пиджака. Он явно привык к такому вниманию.

Марк Волков… Имя кажется смутно знакомым. В голове всплывают обрывки статей и светских хроник. Тот самый, который называет цветы «жвачкой для глаз»?

Кажется, я попала в очень неприятную ситуацию.

Марк переводит взгляд с меня на испорченный эскиз, и в его глазах появляется неприкрытая злость.

– Вы хоть понимаете, что это такое? – спрашивает он, указывая на растекшееся по бумаге кофе. – Это не просто рисунок. Это эскиз, который я должен был сегодня представить коллекционеру. Очень ценному коллекционеру.

Он делает паузу, сжимая кулаки.

– Теперь я сомневаюсь, что он вообще захочет на него смотреть.

– Знаете что? – говорю, отдавая проходящему мимо официанту поднос и доставая из сумочки кошелек. Пальцы дрожат, но я стараюсь говорить твердо. – Сколько там стоит ваш эскиз? Я возмещу ущерб.

Волков смотрит на меня сверху вниз, и в его взгляде появляется что-то… опасное. Он обводит взглядом мое платье, мои шпильки, а потом с презрением смотрит в глаза.

– Серьезно? – усмехается, и от этой его усмешки я съеживаюсь, ощущая себя мелкой букашкой под его пристальным взглядом. – Думаете, у вас хватит денег компенсировать причиненный ущерб? Да даже если продадите все свои «милые букетики», этого не хватит.

Я вскидываю подбородок, чувствуя, как внутри закипает гнев. Закрываю кошелек с громким щелчком.

– А ваше высокомерие компенсирует отсутствие таланта? – выпаливаю, не сдержавшись.

Толпа замирает. Даже организатор выставки, подошедший разнимать нас, застывает с открытым ртом.

Марк вдруг улыбается. Неприятно, с вызовом.

– Вы интересны, милочка. Как ураган в хрустальной лавке. Жаль, что так безнадежно наивны.

– А вы – типичный сноб, который боится признать, что в мире может быть что-то прекрасное без ценника.

Он наклоняется ко мне так близко, что я чувствую запах его одеколона – древесного, с горьковатыми нотками.

– Красота без ценности – это просто… декор.

– Как и ваши слова без смысла.

Мы замираем, сверля друг друга взглядами. Вокруг нас шепчутся, кто-то хихикает.

– Марк, – вздыхает организатор, – может, хватит?

Он отступает на шаг, но не отводит глаз.

Его серые глаза, холодные как зимнее море, приковывают меня к месту. Я чувствую, как мои длинные светлые волосы, которые я так тщательно укладывала сегодня утром, прилипают к вспотевшей шее.

Марк Волков – воплощение мужской самоуверенности: широкие плечи, идеально сидящий пиджак на накачанном торсе, резкие черты лица, которые могли бы принадлежать греческому богу, если бы не это выражение презрения.

– Надеюсь, мы больше никогда не встретимся, – произносит он, и его губы изгибаются в едва заметной усмешке.

Я поднимаю подбородок, чувствуя, как каблуки впиваются в паркет.

Мое платье – нежно-голубое, с кружевными вставками – теперь кажется мне глупым выбором для этого вечера.

Особенно когда я стою перед ним – этим воплощением мужской элегантности в идеально сшитом костюме, который я только что испортила кофе.

– Взаимно, – стараюсь, чтобы голос не дрожал.

Он медленно проходится взглядом по моей фигуре, от кончиков туфель до растрепавшихся прядей волос. Этот взгляд – будто прикосновение, от которого по коже бегут мурашки.

– Жаль, – говорит неожиданно мягко. – В вас определенно что-то есть. С таким огнем в глазах можно было бы горы свернуть… Если бы вы не тратили его на защиту безнадежных идеалов.

Я чувствую, как щеки горят еще сильнее. Он считает меня наивной дурочкой, живущей в мире розовых пони?

– Идеалы, в отличие от ценников, нельзя купить, – выпаливаю, стараясь скрыть под колкостью растерянность.

Губы мужчины снова искривляются в улыбке, но на этот раз в ней что-то… другое. Не презрение, а скорее вызов.

– О, я уверен, мы еще не раз столкнемся, – произносит, поворачиваясь к выходу.

Его спину, широкую и сильную, обтягивает мокрый от кофе пиджак, но даже это не портит картину.

– Вряд ли, – бросаю я ему вслед.

Он останавливается у двери, не оборачиваясь:

– Кстати… вам идет этот цвет.

– Какой? – не могу удержаться от вопроса.

– Ярко-красный. Как ваш гнев. Он так вам к лицу… Подчеркивает природную страсть. Жаль только, что вы направляете ее не туда.

Машинально прикладываю поочередно ладони к щекам, которые полыхают, словно раскаленная печь. Ну вот, еще и высмеял меня за то, что покраснела.

Только что это за намеки такие? Этот циничный сноб что же, хочет сказать, что такую энергию, как у меня, можно потратить с большей… пользой?

И прежде чем нахожусь что ответить, дверь за Волковым закрывается с тихим щелчком, оставляя меня наедине с липким ощущением унижения и странным желанием доказать ему, что он ошибается… во всем.

Я остаюсь стоять среди толпы, ощущая себя не проигравшей в битве, а скорее вызванной на дуэль.

Глава 2

Ровно семь дней.

Сто шестьдесят восемь часов.

Десять тысяч восемьдесят минут.

Именно столько прошло с того дня в галерее «Арт-Хаус».

А я, как назло, до сих пор вижу во сне эти пронзительные серые глаза. Словно он заколдовал меня своим снобистским взглядом.

Даже когда поливаю капризные орхидеи в нашем цветочном «Райском уголке», мне кажется, что за спиной раздается его насмешливый баритон.

И сразу хочется окатить его лейкой с удобрениями.

– Вероничка, ну ты меня вообще слушаешь или как? – голос бабушки Лиды вырывает меня из плена кофейно-волковых фантазий.

Моргаю, осознавая, что уже пять минут тупо режу салат, уставившись в одну точку.

Нож замер над несчастным помидором, превратив его в некое подобие современной инсталляции.

Кажется, я начинаю понимать это высокое искусство. Бессмысленно и дорого.

– Конечно, бабуль. Ты рассказывала про новый рецепт пирога с ревенем, – вру я, как опытный политик.

– Я говорила про Марту! – Лида хлопает ладонью по кухонному столу, заставляя подпрыгнуть банку с солеными огурцами. – Моя давняя подруга, помнишь? Бабушка Марта.

Напрягаю мозг, как извилину в старом радиоприемнике. Да, есть у бабушки подружка с таким именем.

Судя по рассказам бабули, в юности они были не разлей вода, потом жизнь раскидала их по разным городам. А пару лет назад эта Марта даже приезжала в гости. Помню, они с Лидой весь вечер пили чай с вареньем и вспоминали свои бурные двадцать лет.

Интересно, а что ждет меня в мои двадцать с хвостиком?

Пока, кажется, только перспектива вечного противостояния с родителями и навязчивые воспоминания о серых глазах.

Родители мои живут в соседнем городке и считают, что я должна была пойти по их стопам – получить престижное экономическое образование и строить карьеру в банке.

– Флористика – это не серьезно! – уверен отец.

А я мечтала о цветах, о красоте, о своем маленьком уголке, где каждый букет – это произведение искусства. В итоге, после очередной бурной ссоры, я сбежала. Сбежала в этот уютный приморский городок к бабушке Лиде.

Здесь тишина, свежий морской воздух и… свобода заниматься тем, что люблю. Хотя, конечно, иногда накатывает тоска по дому и ощущение, что я их разочаровала.

– Марта вернулась, представляешь? – радости бабули нет предела, словно она выиграла в лотерею гектар на Луне.

– Ну и что? Ты же говорила, что она переехала к сыну в Питер насовсем, – я недоверчиво хмурюсь, откладывая нож. – Решила вернуться?

– А вот! Говорит, соскучилась по родному городу. Да и… – она делает многозначительную паузу, словно сейчас раскроет тайну мироздания, – ее внук как раз вернулся из Лондона. Такой воспитанный молодой человек, между прочим! Марком зовут. Марк Волков, у него свой бизнес в Питере, но сейчас он планирует открыть филиал и в нашем городе.

Я начинаю понимать, что мироздание решило надо мной злостно поиздеваться.

– Внук? – ложка, которую я держала в руках, выскальзывает у меня из пальцев с оглушительным звоном, едва не оставив вмятину на бабушкином любимом паркете. – Волков? Марк Волков?!

Бабушка замирает с тем самым выражением лица, которое я помню с детства – когда она задумала что-то эдакое, что закончится для меня либо конфетами, либо нотациями.

– О-о-о, так вы уже познакомились? – протягивает она, и я вижу, как в ее глазах загораются искорки заговорщицкого огня. Она, кажется, предвкушает нечто эпичное.

– Мы… – я глотаю комок в горле, чувствуя, как жар предательски разливается по щекам, как будто я только что выпила залпом чашку горячего чая. – Случайно столкнулись на выставке.

– Столкнулись? – Лида поднимает одну седую бровь, словно профессор, ожидающий ответа на каверзный вопрос. – Интересно, как именно…

Я судорожно пытаюсь придумать правдоподобную историю о мимолетном знакомстве, но тут раздается звонок в дверь. Сердце делает кульбит, пытаясь выпрыгнуть из груди и предприимчиво зацепившись за миндалины.

– Кого там принесло в такую рань? – ворчит бабушка, направляясь к двери.

– Я сама открою! – выпаливаю, перехватывая инициативу.

Лида останавливается, подозрительно прищурившись. Кажется, она что-то заподозрила.

– Ты уверена? Может, это какой-нибудь поклонник с цветами? – поддевает она.

Бабуле и невдомек, что я таким образом просто сбегаю от расспросов.

– Нет у меня никаких поклонников! – отрезаю, чувствуя, как краска снова заливает лицо. Похоже, сегодня я рискую превратиться в перезрелый помидор.

Спотыкаюсь о коврик – неудача, преследующая меня во всех волнительных ситуациях! – но героически сражаюсь с замком и, с третьей попытки, тяну дверь на себя.

А на пороге стоит он.

Марк Волков собственной персоной.

Высокий, как сосна в бабушкином саду, и такой же недоступный на вид. В безупречном костюме, который, наверняка, стоит больше, чем мой месячный доход. Его идеальная укладка слегка растрепалась, будто он только что выскочил из машины, и в серых глазах плещется неподдельное… изумление?

– Вероника? – выдыхает удивленно. – Что вы здесь делаете?