Лежа в больнице, я не пускал к себе репортеров. Не хотелось выдумывать историю, да к тому же я мог сказать что-то не то и разозлить ФБР. Даже на шоу Опры не пошел. Мама, когда узнала об этом, чуть голову мне не откусила.

Родные приехали прямо перед выпиской. Поймите меня правильно, я искренне люблю свою семью. Они хорошие люди. Чокнутые, но хорошие.

– Выглядишь дерьмово, парень, – вот первое, что сказал отец, увидев мое лицо.

Мой отец – честный гражданин, герой войны и бывший спецназовец. Все сослуживцы его уважают, но дома он всегда был замкнутым, суровым и с нами, детьми, общаться не умел. В детстве я думал, что он нами недоволен и не особо-то нас любит, поэтому, чтобы завоевать отцовскую любовь, решил пойти по его стопам. А вот мой младший брат с этим справлялся иначе: бросил школу ради своей рок-группы, хотел играть хеви-метал. Когда я отучился на бухгалтера, они как раз заключили контракт с одним лейблом и занырнули в море диких тусовок и горячих фанаток. Где-то меня в этой жизни накололи.

Отцу, похоже, немного стыдно было, что меня, здорового молодого лося, умеющего стрелять (потому что он меня правильно воспитывал), отделал какой-то толстяк. Сожри меня Хаффман – отец бы сильнее переживал не о моей безвременной кончине, а о том, что один из Питтов лег в драке. В последний раз он так явно меня стыдился, когда мне дали от ворот поворот в армии из-за плоскостопия и того, что в детстве болел астмой. Тяжелый был для него день.

Он растил своих сыновей, надеясь, что они пойдут по его стопам. Даже имя мне дал в честь пистолета-пулемета Оуэна, спасшего ему жизнь где-то в Камбодже, на войне, которой официально никогда не было. Ему нравилось имя, да и пушка здорово выручила: помогла косить повстанцев-коммуняк, когда он оказался в глубине вражеской территории, хоть и была австралийской пукалкой старше него самого…

Да, я с детства помню все его истории.

– О, деточка! Бедный, бедный мой малыш! Как это случилось? Бедняжечка мой! – первым делом воскликнула мама и несколько минут душила меня объятиями и поцелуями, то и дело промакивая глаза салфеткой. Она у нас была единственным чувствительным человеком в семье. А еще выражала свою любовь, стараясь нас накормить, поэтому в детстве я был пухлым ребенком. В нашем доме недокормленный – значит недолюбленный, так что все Питты – люди здоровенные.

Они отвезли меня на квартиру и, к моему удивлению, решили остаться. Я пытался убедить их, что со мной все будет в порядке и помощь не нужна, но от парня, который еле ходит и весь в бинтах, как мумия, звучало это неубедительно.

Шли недели, я понемногу выздоравливал, и после нескольких осмотров швы наконец сняли. Признаю, я любил мамину стряпню, и моим ослабевшим мышцам обеды на три тысячи калорий здорово помогли, я начал снова набирать вес.

Расплата пришла в форме постоянных вопросов. А почему у тебя нет девушки? Когда же ты наконец женишься? Когда найдешь работу? Что же ты теперь собираешься делать?

После этого всегда следовало приглашение вернуться домой: там и хорошая работа, и славная девушка подвернутся!

Несколько раз заходили друзья. Мама взяла в прокате кучу фильмов. Я снова начал читать, параллельно просматривал объявления о работе.

Отец в основном играл в гольф.

Все это время та визитка лежала в тумбочке у моей кровати. Я все думал позвонить, но не мог себя заставить. Куда проще было не думать о мире, в котором существовали создания вроде мистера Хаффмана.

Но сложнее всего оказалось об этом молчать.

Однажды вечером позвонил мой брат Мош. На самом деле его звали Дэвид, но, кроме родителей, никто давно его так не называл. Так как он, кроме меня, ни с кем больше в семье не общался, да и то редко, о моем «несчастном случае» он узнал поздно и тут же позвонил, требуя подробностей. Мы поболтали, я скормил ему версию ФБР. Мне ужасно хотелось рассказать Мошу правду, но получить пулю в лоб от федералов не улыбалось, так что я сдержался.

Я спросил, как он. Оказалось, хорошо: его группа «Безумная овощерезка» собиралась выпустить в следующем месяце новый альбом «Держи свинью крепче». Он обещал прислать мне кассету и VIP-пропуска, когда концертный тур приведет их в Даллас. Если меня до этого не прибьют, конечно. Я пообещал, что постараюсь дожить.

Мои родители все же собрались лететь домой, и накануне вечером отец вдруг отвел меня в сторонку, поговорить. Дождался, пока мама займет кухню, готовить очередной ужин из четырех блюд, и поманил меня в гостиную.

– Оуэн, нужно поговорить.

– Конечно, пап. Что такое?

Отец нечасто изъявлял желание со мной поболтать. Обычно он просто отдавал приказы, но сегодня как будто нервничал.

– Слушай сюда, сын. Скажу тебе прямо: я знаю, что ты не все нам рассказываешь.

– Чего? – Это было внезапно. – Ты о чем?

– Видел твои ранения. Я знаю, как выглядят резаные раны, сам немало народу порезал, черт возьми. И тебя ранили не ножом.

Он меня поймал. Я не знал, что ответить, и просто кивнул.

– А еще я знаю, как ты заработал на учебу, хоть ты нам не говорил, чтобы мама не волновалась.

Вот тут я чуть не подпрыгнул. Понятия не имел, что он знает.

– Пап, ты о чем? Я работал на складе.

– Может и работал недолго, а потом пошел в байкерский бар вышибалой и дрался за деньги на подпольных боях.

– Как ты узнал?

– Помнишь чокнутого Чарли с моей работы? Он игроман, готов на что угодно ставить. Так вот, попал однажды на твое выступление. Позвонил мне на следующий день, рассказал, как мой парень дерьмо выбивал из серьезных бойцов. Так что я поспрашивал… Платили хоть хорошо?

Я довольно рано обнаружил у себя талант к выбиванию дерьма, и отец его вовсю развивал. К тому же я всегда умел держать удар, так что иногда у меня получалось неплохо поднимать. Конечно, бухгалтером трудиться приятнее, но у работы, где надо бить людей в лицо, есть свой шарм.

– Двадцать процентов, если победил, пять – если проиграл. Вчерную, понятно. Но я недолго этим занимался, обычно просто работал вышибалой. Меня звали, если проблемы начинались, а пока было тихо, сидел за учебниками. – Я не стал говорить, что проблемы возникали каждый час. Санитары скорой помощи наш адрес наизусть знали – вот какой это был бар. – Но это недолго длилось… просто чтобы на учебу заработать.

Тоже ложь, но рассказывать отцу правду о том, почему я ушел, было стыдно.

– Почему ты мне ничего не говорил? – спросил я, помолчав.

Он как будто смутился немного, но тут же собрался, пробурчал:

– Не мое дело, ты ж уже взрослый был.

Кажется, это было самое близкое к комплименту, что он мне когда-либо говорил.

– В общем, я к чему веду. Что делать против ножа, ты знаешь, опыт есть. – О да, опыт у меня имелся, отец и половины не знал. Шрамов у меня и до случая с Хаффманом было немало. – Поэтому я хочу знать, как этот мудак умудрился вытереть тобой пол, поломать стены и мебель, получить десять выстрелов, а потом тебя еще и порезать.

– Под кайфом был, наверное, – вот и все, что я смог ответить.

– Я видел парня, разорванного тигром. Вот он выглядел похоже. Весь располосованный, потому что зверюга с ним поиграла, потаскала туда-сюда. Правда, она ему еще всю спину обглодала, будто жареному цыпленку. А потом перевернула и на сладкое еще кишки выела. – Эту историю я помнил. У нее была еще долгая, более кровавая версия, которую отец мне, шестилетке, рассказывал перед сном.

– Не знаю, что тебе ответить, пап.

Он пристально взглянул мне в глаза. Несмотря на возраст, отец остался пугающим мужиком, физически и эмоционально.

– Послушай, я знаю, что в мире какие-то странные вещи творятся. Слышал истории от людей, которые врать не станут, и сам видел такое, что логикой не объяснишь. – Он потряс головой, будто пытался выкинуть из головы какое-то воспоминание. – В общем, я хочу сказать, что понимаю: ты не с обычным человеком дрался. Если захочешь мне все рассказать, я выслушаю.

Я не ответил.

Он нахмурился и, устав ждать, молча вышел. Наверняка ему опять стало за меня стыдно.

На следующий день они с мамой улетели домой.

* * *

Я выругался, прыгая по квартире и стукаясь костылем обо все подряд. В дверь снова позвонили, на этот раз неизвестный прижал кнопку и не отпускал. Ну и пронзительный же у меня звонок, оказывается!

– Минутку! – заорал я, хромая вокруг кушетки. Ноге стало лучше, но наступать на нее было все еще неприятно – эта рана заживала дольше всех. Все остальное восстанавливалось быстро, и даже с руки гипс сняли. Прыгая через гостиную, я пообещал себе, что, если это какой-нибудь долбаный журналист трезвонит, ему костылем грудину пробью и к стене в коридоре пришпилю, как предупреждение его дружкам.

Я глянул в глазок, но увидел темноту – кажется, лампочка опять перегорела.

– Кто там? – крикнул я, готовый в буквальном смысле накостылять гостю, если услышу название какой-нибудь газеты или телеканала. Журналисты на мою историю слетались просто как мухи на варенье, наверное из-за того, что она прямо отдавала киношностью: серийного убийцу выкинули из небоскреба, это же сенсация!

– Эрл Предтеча, – приглушенно ответили из-за двери. – Виделись в больнице.

А я-то почти забыл об этой визитке. Почти.

– Что тебе надо?

– Бухгалтер нужен, налоги посчитать. Сам-то как думаешь?

Я замешкался: открывать или нет? С одной стороны, я мог вернуться к нормальной жизни, найти работу, притвориться, что опаснее всего в этом мире плохие люди, и спать спокойно. А с другой стороны, мог открыть и узнать ответы.

В конце концов любопытство победило. Я отодвинул засовы и открыл дверь.

Предтеча пришел не один.

Она была красива. Самая красивая женщина, что я видел в жизни: высокая, светлокожая, с черными волосами и большими карими глазами. Это была не искусственная красота, как у модели или актрисы, а, скорее, как у… у Елены Троянской. Будто из-за нее война может начаться. Еще она носила очки, а мне чертовски нравятся девушки в очках с диоптриями. Наверное, это что-то подсознательное: я же страшный, вдруг у меня что-то выйдет хотя бы с девушкой, которая плохо видит?

На ней был строгий деловой костюм, какие обычно не идут женщинам, но на ней смотрелся потрясающе. Лет ей было, кажется, за двадцать.

– Мистер Питт? – осведомилась она. Голос у нее тоже был красивый. Просто богиня.

Я попытался ответить, но слова не шли.

«Да говори же, идиот!»

– Э… Привет.

Вот это ты сердцеед, продолжай в том же духе!

– Можете э… меня зовут… Оуэн. Друзья зовут меня Зет. Потому что мое второе имя, оно, ну, на «З» начинается. Но, в общем, зовите как хотите. Проходите. Прошу!

Ладно, лучше не продолжай.

Она улыбнулась и протянула мне руку.

– Джули Шэклфорд, приятно познакомиться.

Рукопожатие у нее было сильное, ладонь неожиданно мозолистая, натруженная. «Я не неженка», – вот что она говорила. Я что, нашел идеальную женщину?

Глаза ее расширились, когда она взглянула на мое лицо. Ах да, шрам. Он тоже заживал, но я знал, что зрелище все еще неприглядное. Опухоль спала, и теперь лоб пересекала здоровая красная полоса, шла поперек моего много раз переломанного носа и кончалась на щеке. Брутально, что и говорить.

Джули отвела взгляд.

– Простите, не хотела пялиться, – сказала она с легким южным говорком.

– Ничего страшного, просто царапина. Шрам Гарри Поттера на стероидах, – пошутил я, чтобы ей не было так неловко. – Вы присаживайтесь. Хотите чего-нибудь выпить?

– Нет, спасибо, – ответила Джули. Джули… Такое красивое имя…

– Мне пива, – проворчал Предтеча.

– Простите, пива нет. – Я чуть не добавил, что вообще не пью, но побоялся выглядеть хлюпиком. На самом деле, я так долго работал среди алкашей, что самому даже притрагиваться к алкоголю не хотелось.