– Ой, не знаю. Может, и правда. – Гликерия вздохнула. – Спасибо тебе. Ты, может, зайдешь к нам еще на днях? Он тебе будет рад.

– Зайду, Гликерия. Непременно зайду. Я в последнее время и правда все чаще во дворцовой аптеке остаюсь. Патрикии да служанки принялись болеть одна за другой, отвары и настои едва не бочками готовить пришлось. Но теперь возьму себе помощницу, уже попросила разрешения у диэтария^[17]. Он пообещал прислать кого-нибудь. Будет полегче.

– Ну расскажи хоть, как там все, во дворце?

– Так про дворец мне и рассказать нечего. Выделили мне в службах гинекея^[18] комнатку. Я ж рассказывала уже тебе. Там и готовлю снадобья, притирания да помады.

– Счастливая ты. Саму василиссу лечишь!

– Нет, Гликерия, – махнула рукой Нина. – Я для ее патрикий снадобья делаю. От плохих снов да от волнений. Ну и от недержания или, наоборот, излишней крепости. Для василиссы и ее дочерей – больше притирания и помады готовлю. Для серьезного лечения у императора и императрицы настоящий лекарь есть.

– Хороший, видать, раз во дворце его держат?

– Лекарь-то хороший, знающий. Человек – так себе, – усмехнулась аптекарша. – Все на меня ярится, что я свои снадобья готовлю. Как будто боится, что из-за меня он в немилости окажется.

– А ты?

– А я о том не думаю. Делаю, что надобно, и помалкиваю. Пойду я и правда. Мне еще Фоку надо отправить с заказами.

Нина поднялась, расправила мафорий. Гликерия вздохнула:

– Погоди, я велю кому из подмастерьев постарше тебя проводить.

– Еще чего, – отмахнулась Нина. – День в самом разгаре, улица полна народу. Сама доберусь.

Гликерия сложила руки на пышной груди и открыла уже рот, но Нина ее перебила:

– Хорошо, я с сего дня Фоку с собой брать буду. Видела, как он вырос? Уже выше меня!

– И все такой же неуклюжий. Как ты его еще не выгнала?

– У него дар. А у таких-то людей всегда какой-нибудь изъян бывает. Запахи так чуять, как он, – не каждый может. А для аптечных дел это большая подмога. Да и толковый он, снадобья хорошо запоминает, уже почти все выучил. Скоро мне и делать самой ничего не придется. – Нина усмехнулась.

– Вот-вот, вырастишь на свою голову, а он тебя же и без дела оставит, – с укоризной произнесла Гликерия.

– Ничего, все одно скоро придется мне его из аптеки выставлять. Вырос он уже, тринадцатый год пошел. Непристойно женщине парня в подмастерьях держать. Вот поговорю с мироварами^[19], может, возьмут его учиться. Там его дару хорошее применение будет. Он мне помогает масла ароматные смешивать в разных пропорциях да в притирания добавлять. Порой до ночи сидит, подбирает сочетания разные. Смешивает, нюхает, бормочет что-то, руками размахивает – точно блаженный.

– Блаженный и есть, – рассмеялась подруга. – Дай хоть потом понюхать, что он тебе намешал.

Нина вышла из пекарни далеко после полудня. Ветер уже разогнал облака. Солнце подсушивало лужи на улицах, высветляло каменные стены зданий, искрясь на мраморных колоннах богатых домов.

Аптека встретила хозяйку прохладой и привычными горьковатыми ароматами трав, подвешенных к потолку. Нина поставила корзинку на один из деревянных сундуков с подушками, стоящих вдоль стены. Бросив взгляд на полки, уставленные глиняными кувшинчиками и горшками со снадобьями, вспомнила, что хотела еще разукрашенных горшочков купить для притираний. А после разговора с Клавдией позабыла о них.

Скрючившись над крепким деревянным столом, долговязый Фока опять корябал что-то на зачищенном пергаменте, бормоча под нос. Увидев Нину, обрадованно вскочил, опрокинув каламарь^[20] с чернилами. Черная густая жидкость прочертила на столе дорожку. Нина всплеснула руками.

– Прости, почтенная Нина, – забормотал расстроенный парень. – Я сейчас все отмою. Я сейчас.

Он кинулся во двор, вернулся с горшком воды и холстиной. Нина подхватила со стола пергамент, к которому как раз тонкой змейкой подступала лужица чернил. Опустилась на резную скамью у окна, отвернувшись от суетящегося подмастерья, принялась читать:

– Масло шалфея, лавандовое масло, апельсиновое, розмарин, гвоздика, ладан – это ты опять дорогие благовония на свои смеси расходуешь?! Фока, от тебя в последнее время одна потрава.

– Ты не серчай, Нина. Я вот сейчас стол отмою да и дам тебе понюхать, что получилось. Василиссе такое притирание понравится. Аромат – как в саду Эдемском. – Лицо его расплылось в довольной улыбке. – И я ни капли не использовал. Я только нитки макал. Там и расхода никакого не получилось.

– А с нитками что делал?

– А нитки раскладывал на сухой лавровый лист. В разных сочетаниях разные ароматы получаются.

– Вот как раз сегодня говорила Гликерии, что тебе к мироварам идти учиться надобно. Там твоему чутью применение будет.

– Не пойду я к мироварам. Как ты тут, почтенная Нина, без меня справишься? Да и у них строго – разобью еще какой-нибудь кувшин с дорогим маслом, тут мне и не сносить головы.

– Ага, а у меня, значит, можно кувшины бить?

– Не. – Фока потер нос перепачканной чернилами рукой. – У тебя нельзя тоже, но ты меня за столько лет еще ни разу даже не выпорола за все мои потравы. – Он смущенно посмотрел на Нину. – А василиссе точно запах понравится. Вот увидишь.

Нина вздохнула. Когда наконец стол был насухо вытерт, Фока достал с верхней полки сверток из промасленной ткани. Нина склонилась над ним, вдохнула нежный аромат. Так пахло летнее поле с цветами на рассвете. Нежный, сладкий, с легкой горчинкой запах кружил, будоражил и убаюкивал одновременно. Она растерянно посмотрела на Фоку.

– Раньше я думала, что ты просто запахи, как зверь лесной, чуешь. Теперь вижу, что и мастерить их можешь искусно, как аргиропраты – украшения. Дар у тебя, Фока, нельзя его в отварах да притираниях прятать.

– Погоди, почтенная Нина. Позволь мне еще хоть до лета у тебя поработать. Матушка болеет, так у тебя я хоть отпроситься могу, помочь ей. Опять же снадобья ты ей передаешь. Может, к лету она поправится, вот тогда и пойдем к мироварам.

Нина покачала головой, но спорить не стала. А свернутые ниточки с сожалением убрала на полку. С таким ароматом расставаться не хотелось.

Велев подмастерью растопить очаг, она принялась разбирать корзинку. Заметив на дне ее крупные черные бобы, Нина ахнула. Фока подошел:

– Случилось что? Ограбили?

– Хуже, – фыркнула Нина. – Это ж он мне в корзинку бобы свои высыпал!

Рассказав Фоке о мавританском торговце, Нина велела ему собрать бобы в холщовый мешочек. Сказала, что сама потом уберет в сундук с ядовитыми травами. Подмастерье спорить не стал, сложил бобы, растопил очаг и отправился разносить приготовленные Ниной заказы.

Нина принялась перебирать купленные травы и корни. Надо бы до вечера одни разложить сушиться, другие залить маслами и поставить настаиваться да приготовить вытяжки.

Пока хлопотала, из головы никак не шла пропавшая красавица служанка.

Глава 3

Спать Нина улеглась рано. Завтра надо будет проснуться на рассвете, собрать все нужное да спешить во дворец. Но сон не шел. В голове все вертелись разговоры про пропавших женщин. Город, конечно, большой, за всеми эпарху не уследить. Да только не дело, что столько уже пропало, а никто не знает, что с ними сталось. В лупанарии никто никого не заманивал. У них и так отбою нет от продажных девиц, что хотят иметь крышу над головой и кусок лепешки. Если только Ариста, хозяйка самого богатого лупанария, не придумала что-то новое. Эта змея вечно наготове со своими интригами. И самые страшные головорезы в городе ей служат. Так к ней опять же из девиц только что не очередь выстраивается. Говорят, что даже почтенные горожанки к ней тайком приходят не то подработать, не то распущенность свою потешить. Эти мысли навели Нину на скручивающие душу воспоминания. Поняв, что уснуть теперь не удастся, разожгла светильник, достала тунику, что требовала починки. Села с иглой и ниткой поближе к свету.

На дворе скрипнула калитка. Послышались странные шаги. Будто идет кто-то тяжелый. Дверь вздрогнула под ударом. Нина подскочила. В голове мелькнула мысль, что за ней похитители пришли. Кинулась к висящему на крюке плащу, выхватила из вшитых в него скрытых ножен острый нож, в прошлом году подаренный Салихом. Рука ее дрожала, когда она проверяла засов на ведущей во двор двери. В дверь ударили еще раз, потише. Послышался сдавленный голос:

– Нина, открой.

Узнав говорящего, аптекарша перевела дух, сдвинула засов и распахнула дверь. В темноте ночи белело знакомое молодое лицо, окруженное растрепанными светлыми вихрами. На щеке наливался багровым синяк. На спине у пришедшего виднелся не то куль, не то большой мешок. Нина не сразу поняла, что это человеческое тело.

– Галактион, ты что это по ночам… – Она осеклась, разглядев, кого он приволок.

Тот, не отвечая, прошел в аптеку, аккуратно сгрузил на лавку парня в добротной, разорванной по вороту тунике. Нина торопливо положила нож на стол, поддержала голову принесенного, помогая Галактиону. Под носом у лежащего в беспамятстве запеклась кровь, губы распухли. Нина в испуге наклонилась к неподвижному телу, проверяя дышит ли.

– Жив он, Нина. Просто пил без меры, потом буянить начал. Ему, не разобравшись, насовали. Я его в таком виде во дворец не могу вести. Может, ты отвару какого дашь?

Лежащий на лавке всхрапнул, что-то пьяно пробормотал. Тяжелый винный дух поплыл по аптеке. Аптекарша разогнулась, кинулась к полкам, собирая снадобья и приговаривая:

– Ты, Галактион, смерти моей хочешь? Вломиться среди ночи к почтенной вдове, да с упившимся до полусмерти наследником престола? Вот скажи, зачем мы с Гликерией тебя спасали?^[21] Чтобы ты потом нас в гроб загонял такими вот приключениями?

– Ну вспомнила. Твои, вон, приключения этому не чета, – усмехнулся Галактион. – Подумаешь, напился парень допьяна. Лучше скажи, что делать-то?

– Лет ему мало, чтобы так напиваться. Куда только охрана смотрела? Вот их точно подземелье и плети ждут. Что делать, говоришь? Бадейку со двора неси. Будем его отпаивать и вино выгонять.

Через пару часов обессиленный Роман II, василевс-соправитель и наследник престола^[22], уснул на жесткой деревянной скамье городской аптеки. Нина, только сейчас заметив, что она в одной тонкой тунике, торопливо ушла в заднюю комнатку, набросила столу^[23], увязала в платок волосы. Вернувшись, распахнула дверь на двор, чтобы проветрить аптеку.

Галактион сидел на сундуке, устало привалившись к стенке. Нина бросила на него взгляд, отметив, как он возмужал, поменялся.

Несколько лет назад ее подруга Гликерия спрятала у себя сбежавшего из дворца раба – мальчишку по имени Галактион. Тогда Нина тоже помогала спасти парня. Позже, когда беглого раба простили за услугу императорскому семейству, исполнилась его мечта – он стал конюхом на ипподроме. С тех пор двух женщин, спасших его когда-то от жестокой участи, Галактион считал своей семьей. Старался помогать, чем мог. Гликерия жила с батюшкой и вышла уже замуж, так что ее молодой конюх не опекал более. А раз Нина так и осталась одинокой, он и решил, видать, что будет ей не то братом, не то сыном. И вел себя в аптеке порой, как у себя дома, и выговаривал ей, как сестре, и помогал, чем умел.

Приглядевшись внимательнее, Нина достала горшочек со снадобьем от ушибов, намазала на кусок тряпицы, приложила к скуле Галактиона. Парень поморщился, шикнул, отвел руку аптекарши:

– Пойду я, Нина. Попробую пробраться к Нофу^[24], доложу, что Роман у тебя. – Он перехватил тряпицу мозолистыми пальцами.

– Что произошло хоть, расскажи сперва? – Нина налила ему настоя на яблоках и корице. – Я пока ему отвар похмельный приготовлю на утро.