– А потом ступай в лавку мясника, к Ираклию. Я у него желчи бычьей просила давеча. Обещал приберечь. Заплати не торгуясь. – Она выложила монеты на стол. – А потом в гавани купи плоских ракушек у мальчишек. И смотри, чтобы жемчужное ложе было заметное. Постарее и потолще ракушки бери. Отмой их хорошенько и разложи сушиться.

– А ракушки тебе зачем?

– Потом расскажу. В императорской библиотеке интересный список нашла. Хочу попробовать.

Фока вздохнул.

– Счастливая ты, почтенная Нина. И во дворец ходишь, и в библиотеке там книги читаешь.

Нина глянула на него:

– Счастье – когда родные рядом, живы и здоровы. Только это цены не имеет. Все остальное – суета и хлопоты.

Она накинула мафорий, потянулась было за зеркалом.

– Ой, забыл тебе сказать, говорят, женщины в городе пропадают, – вдруг выпалил Фока. – Давай-ка я тебя провожу до дворца. К матушке соседка зашла да и поведала. А матушка наказала тебя одну никуда не отпускать.

Замерев на мгновение, Нина повернулась к подмастерью. С этим ночным визитом Романа она и позабыла про пропавших девиц.

– Не надо провожать. Я сейчас по Мезе прямо к ипподрому пойду, Галактион просил заглянуть на конюшни. А оттуда прямиком во дворец. Уж с главной-то улицы города меня не похитят поди. А назавтра, если ввечеру буду возвращаться, то стражника найму.

Подмастерье упрямо наклонил голову, но Нина отмахнулась и вышла.

Глава 4

Широкая суетливая Меза встретила Нину гомоном жителей, спешащих по своим делам, криками торговцев-разносчиков, визгливой руганью хозяек, не поделивших что-то в ближайшей лавочке. Ближе к ипподрому и площади Августеона запахи свежевыпеченных лепешек и дешевого вина, смешанные с крепким духом пота от носильщиков и водоносов, сменились тонкими ароматами амбры и розового масла от богачей, проплывающих в носилках и прогуливающихся вдоль роскошных домов. Лошадь с расчесанной гривой и шелковым седлом степенно пронесла на себе гордого патрикия. Махнув хвостом, оставила за собой пахучий комок. Нина усмехнулась. Тут и амбра не поможет. Торопливый слуга с мешком и лопаткой подбежал, спрятал лошадиный помет в поклажу. Подмигнув Нине, кинулся вслед своему важному господину.

Дойдя до каменной стены ипподрома, Нина направилась к неприметной двери меж кустами акации, постучала. Открыли ей не скоро. За дверью стоял Захар – один из конюхов. Нину он недолюбливал после того случая, как она его вилами огрела за то, что ухватил ее неуважительно. Он дернул углом рта, попытался закрыть дверь перед носом аптекарши. Но из-за его спины донесся голос Галактиона:

– Кто там, Захар? Не Нина, чай?

Захар нехотя отодвинулся, пропуская пришедшую. Нина, не удостоив Захара взглядом, приподняла повыше подол нарядной столы, которую одела специально для дворца, и двинулась за Галактионом. Мелькнула мысль, что зря она в хорошей одеже в конюшни пошла. Но уже как есть, авось обойдется. Да и чисто тут, конюхи на ипподроме усердные. Другие у Стефана и не задерживаются. Золотистая солома шуршала под ногами. Крепкие запахи конюшни все же витали здесь, несмотря на старания служителей.

Галактион подвел Нину к одному из стойл. Взял коня за морду.

– Видишь, что творится? – расстроенно произнес он.

Конь и правда выглядел больным. Парень погладил его по шее, протянул мелкое яблочко. Тот устало фыркнул, отвернул морду. Крепко взявшись за челюсть коня, Галактион заставил задрать его голову повыше, поднял губу. Над крепкими зубами на деснах видны были мелкие язвочки и припухлости. Нина подошла поближе, чтобы разглядеть. Шагнув дальше в глубину стойла, отметила выпавшие из гривы длинные волоски, повисшие на конской шкуре.

– Что здесь такое? Девиц в стойло водишь, парень? – раздался сердитый голос.

Галактион дернулся, пробормотал ругательство. Нина услышала в его бормотании «коновал». Из-за коня она не могла разглядеть мужчину. Видела лишь кожаные кампаги^[28]. Тот обошел животное, уставился на нее.

– Гляди-ка, я думал конюх блудливую девицу конями развлекает, а тут целая госпожа.

Нина подняла на него глаза. На заросшем черной густой бородой лице говорившего застыла недобрая усмешка. Взгляд черных глаз словно ожег бесовым огнем. Она нахмурилась, сжала корзинку покрепче. Глянула ему в лоб и произнесла негромко:

– И тебе доброго здравия, уважаемый.

Он перевел взгляд на коня. Лицо его изменилось. Повернувшись к Галактиону, коновал сжал кулаки:

– Что с Халым?

– Не знаю, что с ним, почтенный Демьян. Вот Нину-аптекаршу позвал посоветоваться.

– Значит, вместо того, чтобы мне доложить, ты с бабами на воде гадаешь?! – мужчина повысил голос.

– Так ты его сразу и прирежешь. Не отдам я тебе Халого. – Галактион вскинул голову, встал, загораживая коня. – Нина его вылечит.

– Ты, бестолочь, не понимаешь, что ежели у животины болезнь заразная, то всех лошадей зарубить придется? – Коновал схватил коня за морду, пытаясь рассмотреть десны.

Халый захрипел, беспокойно переступая. Нина прижалась к углу стойла. Коней она побаивалась – животные большие да не слишком умные. Рядом оказался приколоченный к доскам ящик, в котором лежало нетронутое сено. Нина, присмотревшись, склонилась к кормушке.

– Галактион, ты рожь коню приносил? – удивленно спросила Нина, разглядывая кормушку под редкими лучиками света, падающими сквозь толстые щели рядов сидений наверху. Корзинку она поставила на утоптанный земляной пол.

– Рожь? Не приносил. И нет у нас тут ржи-то для коней.

Нина, поковырявшись, достала из ящика зацепившийся в щели колосок ржи, покрытый темным налетом. Среди зерен можно было разглядеть черные кривые палочки. Бородач повернулся к Нине, уставился на колосок. Помолчал, разглядывая. И, обернувшись, закатил оплеуху Галактиону. Халый слабо заржал, затряс головой, оскалился. Парень сжал зубы и, держась за щеку, произнес прерывающимся от злости голосом:

– Я-то чем виноват?

– И правда. – Нина, похолодев, схватила мужчину за рукав. – Ежели у вас коней рожью кормить не заведено, значит, не мог ему Галактион черную рожь^[29] дать. Он же, наоборот, и меня позвал, чтобы коня спасти. Нет его вины тут.

– Тебя-то кто спрашивает? – рявкнул бородач. – Откуда же еще этот колос взялся?! Недосмотрел, коня едва не погубил! – повернулся он к Галактиону.

Нина не отступала:

– Да сам подумай. Не мог ли кто намеренно коня травить? Чей конь-то? Может, хозяин кому дорогу перешел, вот коня и травят. А спорыньи много не надо, чтобы до болезни или смерти довести. Может, принес кто-то горсть да и скормил. А один колосок выпал и меж досками зацепился. Другие-то кони здоровы. – Нина говорила торопливо, опасаясь, что тот опять Галактиона приложит. Она и знать не знала, что коновалам такая воля дана – конюхов бить. – Ты не серчай на парня-то. Я Халому вашему корень каменоломки заварю. Можно лошадям каменоломку ведь?

Коновал в ярости повернулся к ней.

– Пришла меня поучать?! Без бабьих советов разберусь! Подбирай свои тряпки и убирайся отсюда, пока тебя не выкинули. Еще не хватало, чтобы меня каждая приблуда на ипподроме поучала! – Он сжал кулаки, навис над ней.

Нина, испугавшись, отступила. Вспомнив, что корзинка осталась на полу, дернулась обратно. Но Демьян шагнул вперед, преграждая ей путь. Лицо его было бледным, черные пряди курчавых волос прилипли ко лбу. В глазах будто огонь полыхал.

Нина, попятилась, открыла было рот, чтобы позвать на помощь главного конюшего Стефана, как, споткнувшись о длинную столу, рухнула во что-то мягкое. Лишь почувствовав вонь, она поняла, что угодила задом в конский навоз. Откуда позади нее взялась низкая тележка с навозом, было непонятно. От отвращения и обиды Нина вскрикнула.

Коновал сделал еще шаг вперед, она сжалась от страха. Но из соседнего стойла вышел коренастый мужчина с редкой проседью в волосах и аккуратно подстриженной бородой. В руках у него была перепачканная навозом лопата. Увидев Нину в тележке с вонючим содержимым, он помянул нечистого и кинулся к ней на помощь, преграждая путь Демьяну. Помог подняться, прося прощения, что оставил тележку на проходе. Походя отчитал коновала, что пугает почтенных женщин. Демьян молча развернулся и ушел вглубь конюшен.

Нина, глядя на изгвазданную одежду, не смогла сдержать слез. Как она такая во дворец пойдет? Как она вообще где-нибудь покажется, если от нее, поди, за версту навозом разит? Увидев ее слезы, мужчина попытался ее успокоить:

– Ты не плачь, добрая женщина. Это дело поправимое. Я сейчас тебя в баню проведу. Вот мы тут плащ раздобудем, и проведу. Там и отмоешься, и переоденешься. Я при бане работаю, вот навоз забираю, сушу, чтобы потом печь растапливать. Это тут рядом совсем.

Галактион, услышав про баню, кинулся в переходы, вынырнул с тяжелым поношенным плащом в руках.

– Нина, ты не расстраивайся. Это же все отмыть можно. Вот Ерофей-банщик дело говорит. Он и правда при бане тут рядом работает. А я к тебе домой сбегаю за чистой одежей, хочешь?

Нина, всхлипывая, вытерла грязные ладони о безнадежно испорченную столу, кивнула. Говорить что-то боялась. Казалось, лишь откроет рот и заревет в голос. Не хотелось еще больше позориться. И так уже весь базар небось будет обсуждать, как аптекарша в навозе извалялась. Столу и тунику было жалко. Ерофей взял дело в свои руки:

– И то верно. А одежду найдем. В бане как раз женский день сегодня. У банных девушек всегда одежа запасная найдется. Ты иди, парень, что там у тебя с конем-то. А то Демьян сейчас тебе устроит. После сбегаешь.

– Так давай я хоть вас подземным переходом к бане выведу с ипподрома.

– Не надо нам подземных переходов. С тележкой, да с почтенной женщиной по переходам несподручно. Проулками доберемся. Пойдем, уважаемая, – обратился он к Нине. – То ж не беда, а так, огорчение. Сейчас все поправим.

Нина набросила плащ, и, прикрывая лицо мафорием, потерянно двинулась за банщиком, вытирая катящиеся по щекам слезы. Пока шла – мысленно посылала проклятия на голову злобного коновала.

Ерофей провел ее задворками к небольшой городской бане, стоящей в стороне от Мезы. И правда, совсем близко от ипподрома оказалось. Раньше тут был дом богатого патрикия, баня тоже была его. Да после землетрясения, говорят, он так и не отстроился обратно. Землю с уцелевшей баней продал городу. Нина там и не бывала никогда раньше. Ерофей провел ее сбоку через низкую дверцу в помещение, ведущее в подвал, к печам. Сам ушел через узкий проход в банные помещения наверх.

Нина налила из стоящей на дворе бочки на руки воды, оттерла их наконец от навоза. Окинула взглядом комнатку. Корзинки с древесным углем, с высушенными лепешками навоза, бадья с какими-то лопатками, щипцами для очага. Небольшой сундук с витиеватой надписью на арабском языке. Широкая лавка со свернутым теплым плащом, под ней – плетеный короб. В глубине, похоже, был проход к печам – оттуда тянуло жаром. Нина шагнула к теплу. От испачканной влажной одежды ей было зябко.

За гулом воды и потрескиванием углей в печах, до нее донеслись голоса. Видимо, где-то открыта заслонка. Слышно было, как горожанки делятся новостями и сплетнями. Кто-то неласково поминал мать мужа, другая жаловалась, что супруг, видать, к продажным девкам ходит да ее более ласками не балует. Кто-то упомянул эпарха, следом донеслось слово «пропала». Это было не очень хорошо слышно, видать, говорившая сидела дальше от заслонки. Вот если встать на что-нибудь да поближе к заслонке оказаться, можно, верно, расслышать. Ведь опять о пропавших девицах речь, наверное. Оглядевшись, Нина заметила при входе кадушку, прикрытую холстиной. Вот если ее перевернуть, то как раз можно поближе к заслонке оказаться. Послышались шаги, Нина торопливо шагнула к выходу. Нехорошо, коли банщик подумает, что она у него тут шарит. Ерофей протянул ей свернутый кусок ткани.

– Вот, это тебе холстина, чтобы завернуться. Я сказал работницам, что тебя один грубиян в грязь толкнул. Переодевайся и ступай наверх.

Нина в замешательстве глянула на банщика.