Дверь в комнатушку, которую выделили ей для аптеки, была приоткрыта. Нина насторожилась. Ухватив покрепче корзинку, бесшумно подошла и заглянула внутрь. Крупная фигура в строгой белой тунике стояла посреди комнаты. Лицо человека было скрыто в тени, в руках он держал узорный флакончик с маслянистым содержимым. Масло на вербене и лимоне, признала Нина свое снадобье. Человек открыл пробку и шумно втянул носом аромат. Пробормотал что-то, поставил флакон на полку. Вздохнул, плечи его опустились. Распахнув по-хозяйски дверь, Нина склонила голову перед посетителем.

– Доброго тебе дня, почтенный Панкратий. Видать, срочно какое-то из моих снадобий потребовалось, раз меня не дождался. Ты скажи, я тебе, если сразу не найду, так приготовлю.

Панкратий дрогнул пухлыми гладкими щеками. Глаза его сузились, он презрительно выпятил губы:

– Ни снадобий твоих убогих, ни помощи мне не требуется. Шел мимо, увидел, что дверь открыта, решил проверить, что это за помещение.

– Неправду говоришь, почтенный. Аптеку я, уходя, запирала. Шел ты ко мне, зная, где я притирания готовлю для василиссы. Вон и ключ у тебя на поясе от этой комнаты. Это ж тебе диэтарий дал? У его ключа этот кожаный ярлык.

Глаза Панкратия метнулись в сторону, рука сама потянулась к ключу. Он взъярился, шагнул ей навстречу:

– Как только василисса тебе доверила во дворец приходить да снадобья для нее готовить? Тебе, невежественной городской аптекарше! Неизвестно еще, что ты в эти притирания подмешиваешь!

– Известно, почтенный. Травы, для лица и тела полезные, масла самые лучшие, жир перетопленный да чистую глину. Не к лицу тебе скромную аптекаршу невесть в чем обвинять да с собой равнять. Ты же ученый лекарь, неужто с аптекаршей мериться станешь? – Нина говорила медленно, почтительно. Но в душе у нее бурлила ярость, что отвар на сильном огне.

Известно, что лекарь ее недолюбливает, ревнует, что императрица к ней благоволит да ее снадобьями пользуется. Но чтобы он в ее аптеке хозяйничал, этого Нина не ожидала. Еще подсыпет чего в снадобья, а она потом будет виновата. Придется теперь и с диэтарием ругаться да просить охрану для аптеки.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Ты – базарная баба, возомнившая себя аптекаршей! Я пожалуюсь василевсу! Тебя вышвырнут отсюда! – Он наступал на нее.

Почувствовав, что утреннее происшествие повторяется, Нина уперлась кулаками в бока.

– Вот сейчас, почтенный, убирайся из моей аптеки и ступай жаловаться, да поскорее. А то я, как истинная базарная баба, такой крик подниму, что у меня в аптеке вор, что тебе это еще долго поминать будут!

Прежде чем он успел ответить, послышались торопливые шаги и голоса. Кто-то звал почтенного лекаря. Нина сделала шаг в сторону, давая Панкратию пройти. Он сжал кулаки, задрал подбородок и выплыл из аптеки. На его спине по тонкой ткани туники расползалось темное пятно пота. Нина даже пожалела его. И правда почтенный дворцовый лекарь, а так волнуется, что василисса аптекаршу привечает. Несчастный человек.

Звавшие лекаря двое молодых помощников бросили в сторону Нины презрительный взгляд, стали наперебой объяснять, что случилось. Нина поняла из их рассказа, что у декарха^[35], которому давеча стопу придавило колесницей, дела плохи совсем. Нога посинела, кожа на ней потрескалась, гниет мясо. А дух стоит такой, что хоть святых выноси. И он с утра, говорят, от боли сильно мучился.

Нина мысленно ахнула. Посмотрела в испуге на лекаря, спасет ли несчастного. Тот направился по посыпанной мелкими камнями дорожке в сторону военных служб. По дороге задавал помощникам краткие быстрые вопросы.

Торопливо заперев дверь, Нина замотала мафорий потуже, подхватила свою корзинку и бросилась вслед. Она никогда не видела, как с такими ранами справляются. Надо бы поглядеть да поучиться.

В небольшом, отдельно стоящем доме позади дворцового храма суетилось еще несколько человек. Нина не посмела сунуться в двери, хотела пристроиться у окна. Стражники разгоняли любопытствующих слуг, но Нина показала перстень, наврала, что лекарь сам велел ей быть поблизости. Продемонстрировала корзинку со снадобьями. Ей жестом указали, что она может войти. Замешкавшись на мгновение, она проскользнула внутрь. Несколько лавок с больными стояли вдоль стен. Между ними сновали усталые молодые служки: одни намывали каменные полы, другие выносили смердящие тряпки. Запах стоял тяжелый, несмотря на старания служащих.

На Нину никто не обратил внимания. Она скользнула в следующий коридор, откуда были слышны мольбы отпустить, перемежаемые грязными проклятиями, и громкие приказы Панкратия. Комнатка была завешена плотной холстиной. Нина прижалась к стене, где оказалась небольшая ниша, чуть отодвинула колючую жесткую ткань.

В комнатке все было приспособлено для иссечений. К высокому каменному столу приделаны бронзовые кольца – через них помощники продевали веревки, которыми плотно привязывали лежащего к столу. Узкое окно давало мало света. Одного из помощников Панкратий отправил зажигать светильники. Нина видела, как у парня тряслись руки – лучина ходуном ходила, не попадая на фитиль. Видать, он впервые помогает в таком деле. В полу комнаты Нина разглядела неглубокий паз, ведущий к углублению в углу.

Не обращая внимания на выкрикивающего ругательства больного, лекарь подвернул рукава, надел через голову покрытую темными пятнами, тонкую кожаную накидку, что прикрывала спереди тунику до самых колен. Открыл стоящий на полу сундук и достал оттуда завернутые в тряпицу позвякивающие инструменты. Развернул их на стоящем рядом узком столе. Железные тонкие ножи, разнообразные крючки, щипчики, палочки блеснули в неровном свете. Повинуясь жесту лекаря, один из парней разжал декарху стиснутые челюсти и вставил ему между зубов обточенную палочку из мягкого дерева, ловко обмотал и затянул веревку вокруг головы. Тот беспомощно дернулся, застонал.

– Он пьян. – Лекарь повернулся к помощникам. – Сколько он выпил?

– Не ведаю, почтенный Панкратий. Но он, говорят, еще с утра едва не кувшин в себя влил.

Лекарь кивнул:

– Плохо. Опий с беленой ему нельзя теперь – помрет.

Молодой евнух пробежал мимо Нины, отодвинул плечом занавеску, неся в руках миску, полную какой-то жидкости. Пахнуло крепким вином.

Лекарь опустил в поднесенную мису руки, вытер чистой тряпицей. Вслед за ним то же сделали его помощники. Тот, что зажигал свечи, был бледен, как молоко, на лбу у него выступила испарина. Принесший мису поставил ее в угол, торопливо покинул комнату.

Свет огонька блеснул на отполированном железе, когда лекарь поднес инструмент к коже несчастного привязанного. С первым же надрезом крики больного усилились. Лекарь удовлетворенно кивнул. Нина перекрестилась, губы ее шевелились, шепча молитву. Вопли были невыносимы. Панкратий сосредоточенно и быстро разрезал слой за слоем, помощники пережимали ткани, чтобы остановить хлещущую кровь. Тот, у которого дрожали руки, внезапно покачнулся и мягким кулем осел на пол. Второй помощник вскрикнул. Панкратий выругался, но глаз не поднял даже.

Нина откинула занавеску, бросилась в комнату, сдернув на ходу мафорий и закатывая рукава. Бросила корзинку и мафорий в угол, торопливо окунула руки в мису с вином и поспешила к столу. Перехватила те щипцы, что уже держал второй помощник, давая тому возможность сделать работу упавшего. Панкратий бросил на нее короткий взгляд, рявкнул во всю мощь:

– Симеон!

Его призыв не был услышан, вероятно, из-за криков больного. Нина вздрогнула, не поднимая глаз, быстро и громко, чтобы перекрыть непрекращающиеся вопли, произнесла:

– Я сделаю, что скажешь, почтенный Панкратий. Лишь помочь хочу несчастному.

Лекарь резко выдохнул, точными движениями отсекая плоть, добираясь до кости. Больной внезапно затих. Нина глянула на его лицо. Глаза несчастного закатились. Панкратий замер, повернул голову к помощнику. Тот торопливо достал полированную пластину, поднес к губам больного. Пробормотал:

– Дышит, в беспамятстве.

Лекарь вернулся к работе. По виску его стекали капли пота.

– Симеон! – рявкнул снова Панкратий. Через минуту в комнату влетел молодой евнух, приносивший мису с вином. Повинуясь приказу лекаря, подошел к Нине, умело взялся за инструменты. Бросил встревоженный взгляд на лежащего в обмороке собрата. Аптекарша отступила назад.

Не поднимая глаз, Панкратий бросил:

– Уходи!

Нина, не обращая внимания на указание, торопливо подобрала свою корзинку, посмотрела на лежащего на полу помощника. Подняла мафорий, смочила его в чаше с вином. Склонилась над упавшим парнем, протерла ему лоб, растерла ладони. Тот открыл глаза, увидев склоненную на ним аптекаршу, попытался не то подняться, не то отползти. Нина помогла ему передвинуться в угол. Отыскала в корзинке кувшинчик с бодрящим настоем, заставила парня сделать глоток. Он прикрыл глаза, откинул голову на каменную стену. Бледность постепенно покидала его лицо. Аптекарша облегченно вздохнула.

Заметив, что Панкратий, взявшись за пилу, кинул на нее разъяренный взгляд, поднялась и поспешила к двери. Не дело это лекаря за работой отвлекать. А помощник оклемается, вон уже слабый румянец на щеках появился.

У самого выхода Нина обернулась на Панкратия. На лице у лекаря было странное выражение. Он как будто оскалился в улыбке, кромсая остро наточенным железом тело страдальца. Тяжелая занавеска опустилась перед лицом аптекарши.

По дороге к дворцовой аптеке Нина опустила глаза на одежду. Так и есть, испачкалась в крови. Да что ж такое, вторая стола уже за один день. Она вздохнула. Ладно, попросит кого из евнухов позвать Хлою, одну из служанок императрицы. Та сама с удовольствием отнесет притирания в гинекей. Авось василисса не осерчает.

Выбралась Нина из дворца уже под вечер. Шла, запахнувшись в плотный плащ, скрывая от прохожих перепачканную одежду. Нанятый для сопровождения воин шагал чуть позади, позвякивая оружием на поясе.

Улицы затянуло густыми сумерками, напоенными ароматами жаренного на вертеле мяса из таверн, приглушенной музыкой, запахами жимолости и акации из богатых садов. Мимо проплыли роскошные носилки, в выглянувшей из шелковых занавесок женщине Нина признала Цецилию – хозяйку болтливой Клавдии. Патрикия окинула взглядом Нину, задержавшись взглядом на испачканном кровью подоле. Нина торопливо запахнула плащ плотнее. Но Цецилия не подала и виду, что что-то заметила, лицо ее скрылось за струящимся шелком. Нина выдохнула.

Войдя в аптеку, она устало присела на скамью, разожгла масляный светильник, огляделась. На столе поверх чистой холстины лежали вымытые ракушки. На восковой табличке, лежащей на краю стола, аптекарша прочла послание своего подмастерья: «За желчью мясник наказал поутру прийти». Она кивнула, ну поутру так поутру. Поежилась от вечерней прохлады, заползающей через окна.

Едва успела растопить очаг, как в дверь постучали. Нина едва не застонала от досады. Ни поесть, ни переодеться. Открыв окошечко в двери, поднесла светильник. За дверью стоял Никон. Аптекарша застыла.

– Нина, ты дверь-то открой. Или так и будем через окошко друг на друга любоваться? – проворчал сикофант.

Впустив гостя, Нина заперла за ним дверь, почтительно кивнула, жестом пригласила присесть на сундук с подушками. Сама настороженно опустилась на скамью у стола. Сикофант оглядел хозяйку аптеки, покачал головой:

– Ну что молчишь, даже не спрашиваешь, по какому делу я к тебе пришел?

– Да уж в ночи с добрыми вестями не приходят. Случилось что, почтенный Никон?

Никон кивнул. Поднял глаза к потолку, где привязанные пучки ароматных трав отбрасывали причудливые тени, перевел взгляд на ряды кувшинчиков и глиняных горшочков на полках, снова внимательно посмотрел на аптекаршу.

– Как твой подмастерье? Помогает?

Нина вздохнула:

– Не томи, почтенный, если дело какое – поведай. А нет – не обессудь, устала я, пустые разговоры вести не могу. – Она развела руками. Плащ при этом разошелся, обнажив темные пятна на столе.

Сикофант нахмурился:

– Что это у тебя на одежде?

– Ох ты ж. – Нина опустила глаза на столу. – Да я во дворце лекарю Панкратию помочь пыталась. Одному несчастному пришлось ногу отнимать. Я под рукой оказалась, вот и перепачкалась. Да только вот в дом вошла, переодеться не успела.

– Поблагодарил тебя почтенный Панкратий за помощь? – усмехнулся Никон.