– Что? – Мартин наклонился ближе.

– Я видел во сне. Пришёл человек в белом. Он открыл часы и вытащил из них день. Сказал, что заберёт её туда, где время не двигается.

Мартин посмотрел на рисунок.

На листе был нарисован циферблат, внутри которого стоял человек без лица. В руках – огромный ключ.

Подпись детским почерком: “Хронофаг.”

Он почувствовал, как мурашки пробежали по коже.

Ветер стал холоднее.

Он посмотрел на женщину.

– Вам нужно пойти в управление. Я пришлю людей.

Она кивнула, не глядя.

Мартин поднялся и пошёл дальше.

Вдоль аллеи – ряд рекламных экранов.

На всех – ролики “Хронос Индастриз”.

Но теперь вместо лозунгов о будущем – черно-белые кадры лиц.

Мужчины, женщины, дети.

Под каждым – дата рождения.

И дата смерти.

Только вторая дата – пустая.

Мартин остановился.

Один из экранов дрогнул, и вместо рекламы появилось его собственное лицо.

Он стоял неподвижно, глядя прямо в камеру.

Подпись внизу: “Обновление времени выполняется. Не выключайте устройство.”

Он моргнул.

Картинка исчезла.

Вдалеке зазвучал церковный колокол.

Но удары шли неравномерно – то слишком быстро, то с длинной паузой.

Он посмотрел на телефон.

Экран показывал 12:00.

Затем 12:03.

Потом снова 12:00.

Он шёл дальше, стараясь не думать.

Чем больше думал, тем сильнее ощущал, что реальность под ногами мягкая, податливая, как резина.

У входа в метро стояла очередь. Люди молчали.

Над турникетами висели большие цифровые табло: “Ожидание – 00:41”.

Все линии – закрыты.

Он вошёл внутрь.

Там пахло металлом и озоном.

На стенах – граффити: “Время не принадлежит тебе.”

Издалека слышался шум – то ли поезд, то ли дыхание.

Он спустился ниже.

На платформе – пусто.

Только один мужчина сидел на лавке.

Седой, в длинном пальто, с тростью.

Лицо знакомое. Он не сразу понял – где видел. Потом вспомнил: архив, фотография из дела Саймона.

– Вы Грег? – спросил Мартин.

Мужчина медленно повернул голову.

– Был. Сейчас… не уверен.

– Я получил твою записку. В “Вечном утре”.

– Тогда ты знаешь, что всё уже началось.

Мартин сел рядом.

– Объясни.

– Это не болезнь, не вирус, – сказал Грег. Голос дрожал, но не от страха – от усталости. – Это реакция времени на собственную утечку. Кто-то открыл контур. “Хронос Индастриз” строила прототип синхронного ядра. Они хотели объединить сознания в одной временной петле, чтобы остановить старение. Но петля не замкнулась. Время стало искать баланс. Оно начало забирать у одних и давать другим.

– А ты?

– Я был в команде. Думал, смогу остановить процесс. Но теперь понимаю – он не останавливается. Он учится.

– Учится чему?

– Быть живым.

Мартин посмотрел на него.

– Живым?

– Да. Мы создали существо. Не по телу, а по принципу. Оно существует в каждой секунде, которую мы теряем. Мы назвали его “Хронофагом”. Вначале – шутливо. А потом поняли, что это не метафора.

Он сделал паузу, посмотрел в темноту тоннеля.

– Каждый раз, когда ты чувствуешь, что момент длится слишком долго – это он. Он смотрит. Слушает. Ему нравится, когда ты замечаешь время.

Мартин ощутил, как холод пробежал по позвоночнику.

– Почему всё начинается в 00:41?

– Это момент первой активации ядра. Время, когда мы сломали симметрию.

– Можно ли вернуть всё назад?

Грег покачал головой.

– Назад – уже его территория. Мы можем только идти вперёд, пока он позволяет.

Из глубины тоннеля донёсся гул.

Потом – лёгкое дрожание земли.

Мартин встал.

– Что это?

– Он просыпается, – тихо сказал Грег. – Не в метафоре. В буквальном смысле. Он растёт. Поглощает секунды, чтобы стать минутой. Потом – часом. Потом – миром.

Мартин хотел что-то ответить, но свет над платформой мигнул.

На стенах побежали тени, как от бегущего механизма.

Из тоннеля выползла темнота – густая, как жидкость.

Она шевелилась, текла, обвивала колонны.

Грег встал, с трудом опираясь на трость.

– Уходи, Мартин. Пока ещё есть время.

– А ты?

– Моего уже нет. Я – из тех, кого он забрал. Я просто задержка сигнала.

Он улыбнулся, и Мартин понял, что лицо его начинает растворяться.

Не боль, не кровь – просто исчезновение.

Как если бы кто-то стирал его слой за слоем.

Мартин побежал к лестнице.

Свет погас.

Шаги отдавались эхом, но не его собственным – будто кто-то следовал за ним вровень.

Он выскочил на улицу.

Воздух был холодный, сухой.

Небо – неподвижное.

На мгновение показалось, что весь город застыл.

Ни звука, ни движения.

Он посмотрел на экран телефона.

Время – 00:41.

Он закрыл глаза.

И в этой тишине услышал знакомое дыхание.

Женское.

Тёплое.

– Лея, – прошептал он.

И где-то рядом, совсем близко, прозвучало:

– Не опоздай к самим себе.

Он открыл глаза.

Перед ним – зеркальная витрина.

В отражении стояли двое.

Он и женщина.

Она улыбалась.

Но в отражении её лицо было старше.

И только глаза – те же.

Он потянул руку к стеклу.

Она сделала то же.

И в тот миг стекло дрогнуло.

Изнутри послышался тихий звон – как будто часы заводили пружину.

Мартин выдохнул.

– Что ты от меня хочешь?

Ответа не было.

Только тишина.

И лёгкий шёпот, как касание губ к уху:

– Верни украденное. Пока ещё помнишь, что значит жить.

Он отступил.

В отражении осталась только она.

И за её спиной – город, где солнце вставало и садилось одновременно.

Он стоял один на пустой улице, держа в ладони часы девочки, которые теперь снова тикали.

Каждый удар отдавался в сердце.

И он понял: с этого момента времени у него стало меньше.

Но цель – яснее.

Он поднял голову и шёпотом сказал:

– Я иду.

Ни небу, ни женщине.

Самому Времени.

Город дышал медленно, будто кто-то невидимый управлял его лёгкими.

Ночью Мартин почти не спал – он сидел у окна, наблюдая, как неоновые вывески мерцают в тумане.

Иногда они вспыхивали слишком ярко, а потом на долю секунды темнели, будто кто-то выключал само время.

Каждая вспышка напоминала сердечный удар – рваный, неравномерный.

Он записывал всё, что происходило.

“02:17 – свет замирает. 02:19 – снова вспыхивает. 02:21 – слышу звук часов, хотя в комнате их нет.”

Чернила растекались на бумаге, как будто спешили исчезнуть.

Мартин откинулся на спинку стула.

За стеклом проплывали редкие машины, и каждый их след света оставался на секунду дольше, чем должен.

Он поймал себя на мысли, что видит не просто город, а воспоминание о нём – как если бы прошлое не успевало исчезать.

Телефон мигнул – входящее сообщение.

Отправитель неизвестен.

Текст: “Твоё время тоже начали считать. Не оглядывайся на отражения.”

Он не стал отвечать.

Просто встал, подошёл к зеркалу в прихожей.

Посмотрел.

Сначала всё было обычно – серое лицо, усталые глаза, складки под ними.

Потом отражение дрогнуло.

На долю секунды оно запаздывало за каждым движением.

Когда он моргнул – отражение ещё смотрело.

Он сделал шаг ближе.

И увидел: в глубине зеркала что-то мелькнуло.

Не он. Не Лея.

Кто-то другой.

Тень, похожая на человека, но будто сотканная из отсчётов секунд.

Она двигалась рывками, как старое видео.

И в тот момент, когда Мартин хотел отпрянуть, тень наклонилась и прошептала:

– Её осталось шесть.

Он моргнул – и всё исчезло.

Отражение снова стало обычным.

Он выдохнул, провёл рукой по лицу.

“Шесть чего?” – подумал он.

Секунд? Дней?

Может, шагов, которые остались до того, как всё рухнет?

Он вышел на улицу.

Ночь была плотной, как дым.

Фонари мерцали жёлтым светом, и от этого асфальт казался жидким.

Он шёл, не думая, куда именно, просто двигался – лишь бы не стоять.

С каждым шагом улицы будто растягивались.

Казалось, он идёт часами, хотя прошёл всего квартал.

На углу он увидел ларёк, надпись выцвела: “АРХИВНЫЕ ГАЗЕТЫ. ПРОШЛЫЕ ДНИ.”

Тонкая ирония – продавать прошлое по номеру.

Он подошёл.

Внутри сидел старик, глаза мутные, пальцы дрожат.

На прилавке – стопки старых газет, каждая с датой, зачёркнутой чёрным маркером.

– Что продаёте? – спросил Мартин.

– Дни, – ответил старик просто. – Люди приходят, покупают, читают – и вспоминают, что тогда ещё были живы.

– Сколько стоит?

– Зависит от года. Старые – дороже. Недавние никому не нужны.

Мартин взял одну наугад. Газета за прошлую среду.

Заголовок: “Время в городе снова сбоит. Власти не комментируют.”

Он усмехнулся.

– У вас есть что-то… необычное?

Старик посмотрел поверх очков.

– Не ищи то, что само тебя найдёт.

Он положил на прилавок монету.

Старик протянул ему свёрнутый лист.

– Это не газета. Это дата. 18 апреля 2039 года. День, который никто не помнит. Береги его.

Мартин хотел спросить, что это значит, но старик уже закрыл глаза и замер, будто выключился.

Он вышел из ларька, развернул лист.

На бумаге – ничего, только бледный отпечаток времени, как если бы кто-то стёр слова, оставив лишь пустоту.

Но чем дольше он смотрел, тем яснее видел: цифры проступают изнутри.

00:41.

Он сжал лист в руке и ускорил шаг.

Улица вывела его к мосту.

Река внизу светилась – не отражением неона, а собственным светом, ровным и белым.

На середине моста стояла женщина.

Тонкая, в длинном пальто. Волосы намокли, прилипли к лицу.

Он узнал её сразу.

– Лея.

Она не обернулась.

– Ты начал слышать, да?

– Что слышать?

– Как время разговаривает. Сначала шёпотом, потом громче.

Она повернулась к нему. Её глаза были странные – в них отражались разные мгновения. В одном зрачке – ночь, в другом – день.

– Почему ты исчезаешь? – спросил он.

– Потому что живу не здесь. Я между.

– Между чем?

– Между тем, что ты называешь “вчера” и тем, что никогда не наступит.

Она подошла ближе.

От неё пахло дождём и железом.

– Ты чувствуешь, как всё ускоряется? Как дни становятся тоньше? Люди стареют не потому, что проходят годы. Они стареют, потому что время больше не верит в них.

– Как это возможно?

– Возможно всё, что замечают. Реальность держится на внимании. Когда никто не смотрит – она осыпается.

Он посмотрел вниз, на воду.

Река текла странно – волны шли не вперёд, а навстречу течению.

– Что мне делать?

– Не спеши спасать. Сначала пойми, кто крадёт.

Она коснулась его руки.

Кожа её была холодной, почти прозрачной.

– В “Хронос Индастриз” есть сердце. Машина, которая держит все секунды. Найди её. Пока ты ещё можешь дышать внутри времени, а не снаружи.

Она хотела уйти, но он удержал её за запястье.

– Ты же знаешь, что со мной происходит.

Она посмотрела прямо в глаза.

– Да. С тобой делают то же, что со всеми. Просто медленнее.

– Почему?

– Потому что ты нужен ему.

– Кому – ему?

– Тому, кто видит. Хронофагу.

Она сказала это спокойно, будто произносила имя бога.

– Ты думаешь, расследуешь преступление. А на самом деле ты участвуешь в ритуале. Каждое слово, каждая мысль, каждая секунда твоей жизни – часть его роста.

– И что будет, когда он вырастет?

– Тогда времени больше не будет. Только он.