Она отступила, шаг за шагом уходя в белую мглу.

– И всё же, Мартин, – сказала тихо, – не бойся. Даже у него есть слабость. Любовь замедляет всё. Даже вечность.

Она исчезла.

Не растворилась – просто перестала быть.

Как кадр, который вырезали из фильма.

Мартин стоял на мосту, слушал, как ветер гудит между балок.

Он посмотрел на реку – и понял, что в отражении воды нет его лица.

Только её.

Лея улыбалась снизу, из глубины.

Он отвернулся, пошёл прочь.

Шаги звучали глухо, но каждый удар сапога об асфальт отзывался в сердце тикающим эхом.

Тик. Так. Тик.

На перекрёстке он заметил афишу:

“Выставка: Память времени. Откройте, что забыли.”

Под афишей – логотип “Хронос Индастриз”.

Он знал, что должен туда пойти.

Не потому что это часть дела, а потому что всё остальное уже вело его туда.

Он вернулся домой под утро.

Мать не спала. Сидела в кресле, смотрела на часы.

– Они стали ходить быстрее, – сказала она. – Я слышу, как время торопится. Оно не любит ждать.

Он присел рядом.

– Мам, если бы у тебя была возможность вернуть один день, какой бы ты выбрала?

Она улыбнулась устало.

– Тот, где ты ещё ребёнок. Потому что тогда всё было честно. Тогда даже время играло по правилам.

Она замолчала.

Потом добавила тихо:

– Но, может быть, это и есть наказание – помнить лучшее слишком ясно. Время всегда мстит тем, кто его любит.

Он смотрел на неё и думал, что её глаза стали прозрачнее.

Как будто она постепенно превращается в свет.

Он не сказал ни слова.

Просто взял её за руку.

И в тот момент часы на стене остановились.

Ни звука. Ни движения стрелок.

Только их отражение в окне всё ещё шло.

И в этом отражении – он сам.

Постаревший.

Он закрыл глаза, вдохнул.

Воздух был густой, как сироп.

На языке – металлический привкус.

Он прошептал:

– Если время живое, значит, оно может чувствовать.

И если оно чувствует, значит, оно может бояться.

И тогда впервые за долгое время он улыбнулся.

Не потому, что стало легче, а потому что наконец понял:

страх – единственная человеческая часть, которой можно победить даже вечность.

Он посмотрел на часы.

Они снова пошли.

Медленно, но ровно.

Тик.

Так.

И в этом звуке он впервые услышал – не шёпот, не предупреждение.

А что-то вроде признания.

“Ты теперь внутри.”

Он закрыл глаза.

Понял, что этот день не закончится.

Потому что день – это тоже живое существо.

И кто-то только что украл его конец.

Утро началось с запаха пыли и железа.

Мартин проснулся, не чувствуя, спал ли вообще.

Мир вокруг будто не делился больше на “вчера” и “сегодня” – всё смешалось в одно вязкое мгновение, тянущееся, как растопленный воск.

Он сидел у кровати матери.

Она дышала тихо, губы шевелились во сне, будто она что-то повторяла.

Он наклонился ближе и различил слова:

– Не опоздай к самим себе… не опоздай…

Мартин сжал её ладонь.

На коже проступили тонкие голубоватые линии, словно под ней проходили крошечные реки времени.

Он чувствовал: она становится легче. Не физически – по сути.

Словно её тело постепенно перестаёт принадлежать плотскому миру.

Он поднялся, сделал пару шагов по комнате.

Окно всё ещё было запотевшим, хотя с утра отопление выключено.

Он провёл пальцем по стеклу – и в следе, оставшемся на стекле, проявились цифры.

00:41.

Секунду спустя они исчезли.

Он сел обратно, включил диктофон.

Голос звучал ровно, но внутри дрожал.

– Вторые сутки без сна. Симптомы: рассинхронизация восприятия. Время ведёт себя непоследовательно. Возможно, я тоже заражён этой аномалией.

Он выключил запись.

Пошёл на кухню.

На столе – чашка, из которой поднимался пар.

Он не помнил, чтобы наливал себе кофе.

Он коснулся чашки – горячая.

Сделал глоток. Вкус странный – как будто время заварилось слишком долго.

На холодильнике мигал красный индикатор.

Письмо.

Он открыл почту на экране.

Отправитель: Chronos Industries / Division SYNCHRON

Тема: “Подтверждение назначения. Время прибытия: 00:41.”

Ни подписи, ни вложений.

Мартин выдохнул.

– Они играют. – Слова сорвались сами.

Он оделся, вышел.

Улицы были переполнены, но двигались не так, как раньше.

Люди шли с разной скоростью: одни – стремительно, будто спешили прожить всё сразу; другие – медленно, едва переставляя ноги.

Мир потерял синхронность.

Даже звуки шли несвоевременно – шаги догоняли тела, слова появлялись с запозданием.

Он шёл в управление.

Дворник у входа стоял неподвижно, метла замерла в воздухе.

Когда Мартин прошёл мимо, дворник моргнул, и метла снова пошла по асфальту, оставляя мокрые следы.

В коридоре было темно.

Лампы мерцали, на стене поблёскивали часы – электронные, с зелёным табло.

На них время прыгало, сбивалось, пыталось поймать само себя.

В кабинете начальника – свет.

Дверь приоткрыта.

Он вошёл.

Полковник Тарасов сидел за столом.

Под глазами тени, пальцы перебирают листы.

Он поднял голову.

– Лисов, наконец-то. Где вы были?

– Работаю, как обычно.

– Как обычно? – Тарасов усмехнулся. – А вы уверены, что знаете, какое сейчас “обычно”?

– Вы про аномалии?

– Про всё. – Он ткнул пальцем в экран. – Вы видели сегодняшнюю сводку?

Мартин подошёл.

На мониторе – карта города.

Красные точки – “временные провалы”.

Их было сотни.

– Мы фиксируем потери суток у тысяч людей. Некоторые помнят понедельник, но не знают, куда делась среда. У других – наоборот. Старение ускоряется. Вчерашний подросток утром выглядел как тридцатилетний.

– “Хронос Индастриз”?

– Они молчат. У них своя сеть лабораторий, свои сервера, свои архивы. У нас – ноль доступа. И самое интересное – у всех потерпевших в записях одинаковая временная отметка.

– 00:41, – тихо сказал Мартин.

Тарасов поднял брови.

– Откуда вы знаете?

– Совпадения, – ответил Мартин. – Я встречал это время на всех делах.

Тарасов откинулся на спинку кресла.

– Вы же понимаете, что это уже не совпадения. Это шаблон. Кто-то создаёт систему синхронных провалов. Возможно, чтобы…

Он не договорил.

На секунду лицо его исказилось – не от боли, от удивления.

Губы открылись, но звука не вышло.

Потом Тарасов медленно наклонился, взгляд стекленел.

Время вокруг замерло.

Мартин встал.

– Эй.

Ответа не было.

В воздухе застыл пепел сигареты.

Дым не поднимался – просто висел, как отпечаток.

Он шагнул к окну.

Снаружи всё стояло.

Машины, люди, птицы.

Город превратился в фотографию.

Мартин выдохнул.

Пар изо рта не пошёл – воздух не двигался.

Он сделал шаг к двери – и в тот момент услышал звук.

Не громкий.

Тихий, как дыхание между тиками часов.

Из динамиков на столе шёл шёпот.

– Ты смотришь не туда.

Он обернулся.

Тарасов сидел всё так же, но теперь его глаза двигались.

Слишком быстро.

Как будто кто-то листал время внутри его головы.

– Кто ты? – спросил Мартин.

Губы Тарасова дрогнули.

– Мы.

– Кто “мы”?

– Те, кто остался между секундами.

– Хронофаг?

Тишина.

Потом снова шёпот:

– Он уже смотрит тобой.

Мартин выхватил диктофон, включил запись.

– Контакт с неизвестным субъектом. Временной сбой тотальный. Время остановлено.

Он подошёл к двери.

Но когда открыл её – коридора не было.

Только белый свет, ровный, без источника.

Он шагнул вперёд – и оказался в другом помещении.

Пустая комната.

Пол из зеркального стекла, стены дышат светом.

На одной – часы.

Они шли вспять.

Мартин ощутил головокружение.

“Не сон,” – подумал он. – “Это пространство изнутри времени.”

Посреди комнаты стояла фигура.

Человеческая.

Без лица.

В руках – огромный маятник, светящийся, как сердце.

– Ты… кто?

Голос прозвучал сразу в голове:

– Я – тишина между твоими вдохами.

Он хотел ответить, но язык не двигался.

Фигура подошла ближе.

Тело её переливалось, как поверхность воды.

Каждое движение оставляло за собой след из секунд.

– Почему ты забираешь их дни? – мысленно произнёс он.

– Потому что вы тратите время, как мусор. Я собираю отходы вечности.

– Люди умирают.

– Они не умирают. Они возвращаются в исходный ритм. Ваше время – это долг. Я лишь взыскиваю проценты.

Мартин хотел сделать шаг назад, но не мог. Пространство сжималось.

– Что ты хочешь от меня?

– Чтобы ты стал свидетелем. Чтобы ты записал, как мир перестал быть человеком.

– Почему я?

– Потому что ты слышишь. Потому что ты ещё помнишь, что такое любовь.

Фигура приблизилась. Её рука коснулась его груди.

Холод обжёг кожу.

В глазах вспыхнули образы: мать в молодости, Лея, ребёнок с рисунком, старик из ларька.

Все они стояли неподвижно.

Все смотрели на него.

– Скажи мне… – прошептал он. – Это конец?

– Нет. Это начало обратного отсчёта.

Мир дрогнул. Свет погас.

Когда он открыл глаза, снова был в кабинете.

Тарасов сидел за столом, спокойно курил.

– Всё в порядке? – спросил начальник, как ни в чём не бывало.

– А вы… вы помните, что только что произошло?

– Произошло? – Тарасов поднял бровь. – Мы разговаривали о сводке, вы задумались.

Мартин хотел ответить, но замолчал.

На экране за спиной Тарасова мелькнуло его собственное лицо.

Только старше.

Седина на висках. Глаза усталые.

Он моргнул – изображение исчезло.

– Возьмите отпуск, Лисов, – сказал Тарасов. – Вы выглядите так, будто не спали неделю.

Мартин кивнул.

– Да, пожалуй.

Он вышел из кабинета.

Коридор снова был полон звуков. Люди ходили, телефоны звенели, кто-то смеялся.

Мир будто снова завёлся.

Он шёл к выходу и чувствовал – в груди что-то изменилось.

Сердце било неравномерно.

Каждый удар сопровождался лёгким эхом, словно за ним билось ещё одно.

И где-то глубоко под этой новой пульсацией шёл ритм, чужой и бесконечный.

Он вышел на улицу.

Воздух был холодный, но живой.

Город двигался, хотя казалось – его просто крутят вручную, как старую плёнку.

Мартин остановился у киоска с кофе.

Продавщица улыбнулась:

– “+3 минуты бодрости”?

Он посмотрел на часы.

00:41.

И ответил:

– Лучше – минус три.

Она не поняла, но налила.

Он сделал глоток, посмотрел на небо.

Оно двигалось.

Но теперь он точно знал – это не ветер, а время, медленно поворачивающееся лицом к нему.

И впервые за много дней он не испугался.

Он просто тихо произнёс:

– Я тебя вижу.

И в ответ в ушах прозвучал знакомый шёпот:

– Тогда не отворачивайся. Скоро ты узнаешь, кто ворует твои дни.

Он улыбнулся.

Потому что понял – теперь всё началось по-настоящему.

Ночь была слишком тихой.

Даже дождь, обычно неумолчный, замер где-то над крышами – будто сам воздух прислушивался.

Мартин стоял у окна, смотрел на город, где каждое окно казалось чьим-то глазом.

Город спал, но во сне его что-то будило.

И это «что-то» становилось всё ближе.

Он не зажигал свет.

В темноте всё выглядело честнее.

Тени не врали. Они просто были.

На столе – досье, наброски, схемы “Хронос Индастриз”.