Мартин почувствовал лёгкую улыбку на губах.

Такой рассинхрон обычно случается только в лабораториях или…

Он не стал заканчивать мысль.

Сквозь шум дождя пробивался голос диктора с уличного монитора:

«…по данным городских служб, наблюдаются кратковременные расхождения хода времени в пределах одной-двух секунд. Учёные заверяют, что угрозы нет. Рекомендуется воздержаться от паники…»

Он выключил радио и подумал:

Паника – это тоже способ почувствовать, что ты жив.

На следующем перекрёстке часы на башне мигнули.

Один удар колокола прозвучал раньше, другой позже.

И где-то между ними, как слабый вдох, Мартин услышал едва различимый шёпот:

– Ты опять опоздал.

Он не понял, откуда пришёл голос – из радио, из головы или из самой башни.

Просто посмотрел на часы в зеркале заднего вида.

00:41.

Он вздохнул и поехал дальше, туда, где время всё ещё делало вид, что существует.

К полудню дождь стал тише, но город не проснулся.

Он просто поменял ритм.

Движение улиц стало вязким, как сироп, свет фонарей – усталым, а воздух – тяжелее, чем обычно.

Казалось, что само время натянуто на невидимую рамку и вот-вот порвётся.

Мартин остановился у перекрёстка, где светофор мигал зелёным уже третью минуту подряд.

Водители не сигналили, не ругались – просто ждали.

Некоторые смотрели в телефоны, кто-то курил, кто-то дремал прямо за рулём.

Никто не удивлялся.

Словно в этом городе давно привыкли, что реальность может зависнуть, как старая видеоплёнка.

Он медленно вырулил в сторону старого района, где находился департамент.

Дороги здесь были неровные, дома – потускневшие, но именно в этом запустении чувствовалось нечто настоящее.

На углу стоял киоск с надписью “ХРОНОКАФЕ – КОФЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО НЕ УСПЕВАЕТ”.

Под вывеской стояла девушка, продавала бумажные стаканы с надписью “+3 минуты бодрости”.

Он остановился, взял один – не из жажды, из любопытства.

– Это как? – спросил он, глядя на логотип – песочные часы с крыльями.

– Добавляем концентрат нейротоников, – ответила она, улыбаясь. – Мозг воспринимает время чуть медленнее. Кажется, что день длиннее.

– Кажется, – повторил Мартин и расплатился.

Кофе был обычным.

Но он поймал себя на том, что глоток длился дольше, чем должен.

Не потому, что пил медленно, – просто момент растянулся.

И эта растянутость была почти приятной, как сон, в котором не нужно спешить.

Он доехал до здания отдела.

Серый фасад, облупленные буквы “ГОРОДСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ ПО АНОМАЛИЯМ”, мокрые ступени, дежурный у входа, который каждое утро говорил одно и то же:

– Опоздали на минуту, следователь.

Сегодня он произнёс это, не глядя на часы.

Мартин прошёл мимо, не ответив.

В коридоре пахло бумагой, кофе и озоном от старых серверов.

На стене висел экран синхронизации – зелёные цифры “универсального времени”.

Обычно они мигали с точностью до миллисекунд.

Теперь же каждая строка шла с разрывом: 11:59:59… пауза… 12:00:00… 12:00:00… ещё раз…

Система будто не могла решиться, наступил ли уже полдень.

На своём столе он нашёл конверт – без марки, без адреса, просто положенный поверх бумаг.

Плотная бумага, чернильный штамп: “Отделение 4. Временные сбои. Внутренний доступ.”

Внутри – фотография.

Та самая квартира, где он был ночью.

Только на снимке часы на стене показывали другое время – 00:43.

На обратной стороне подпись:

“Время меняет улики. Не опоздай к самим себе.”

Он медленно положил фото обратно в конверт.

Подписей, печатей, почерка – ничего.

И всё же он чувствовал, что послание предназначено лично ему.

Компьютер на столе включился сам.

Монитор мигнул, открылось окно с внутренней базой данных.

Внизу, в строке состояния, появилось уведомление: “Новая загрузка: Дело № 7/ХИ. Обновление данных.”

Он открыл.

В базе появились записи о “Хронос Индастриз”: список сотрудников, патенты, внутренние протоколы.

В строке “исчезнувшие” – знакомое имя: Грег Саймон.

Дата последнего выхода на связь: вчера.

Час – 00:41.

Мартин усмехнулся, но усмешка вышла усталой.

Совпадения были слишком точными, чтобы быть случайными.

И слишком странными, чтобы быть намеренными.

Он щёлкнул по документу.

Экран мигнул, затем из динамиков донёсся короткий звуковой импульс – словно кто-то на другом конце провода хотел что-то сказать, но не успел.

На мониторе всплыло короткое видео – без звука, серое, зернистое.

Камера фиксировала лабораторию, похожую на ту, что он видел ночью в квартире Саймона.

В центре кадра – массивная установка, похожая на гигантские часы без стрелок.

Вокруг ходили люди в белых халатах.

Всё выглядело рутинно – пока один из них не поднял голову.

Мартин увеличил изображение.

Лицо было неразборчивым, но глаза…

Они смотрели прямо в камеру, слишком осознанно.

Как будто видели не объектив, а зрителя.

Потом изображение дрогнуло и замерло на одной секунде.

00:41.

Он выключил экран, снял очки и провёл ладонью по лицу.

Сон? Нет.

Галлюцинация? Возможно.

Но не впервые.

С того момента, как его мать начала стареть быстрее времени, он научился различать, где ложь восприятия, а где – чужое дыхание в пространстве.

Телефон зазвонил.

Звонок был старый, аналоговый – короткие импульсы, как пульс.

Он взял трубку.

– Лисов, – сказал он.

На том конце молчали.

Потом – шёпот. Не голос, а как будто звук скребётся по металлу.

И среди этого шороха – слова, глухие, но различимые:

– Оно проснулось.

Он замер.

Секунда. Две.

Линия оборвалась.

Экран телефона мигнул – “Неизвестный номер. Время вызова: 00:41.”

Мартин долго смотрел на цифры.

Они не менялись.

Он положил трубку, включил диктофон и ровным голосом произнёс:

– Входящий звонок. Неизвестный абонент. Содержание – «Оно проснулось». Время вызова зафиксировано ошибочно. Проверить сервер журнала. Возможна аномалия связи.

Он выключил запись.

Сел.

И понял, что воздух вокруг стал плотнее.

Не шумнее – именно плотнее.

Как будто каждое движение требует усилия, как во сне, где тело не слушается.

Он поднялся, подошёл к окну.

На улице не было ничего необычного – те же машины, тот же дождь.

Но у рекламного экрана “Хронос Индастриз” теперь стояла женщина.

Без зонта.

Просто стояла и смотрела на светящееся лицо на экране.

Мокрые волосы прилипли к щекам, руки опущены.

Мартин прищурился – и вдруг понял, что она похожа на ту женщину с фотографии, которую он вчера нашёл в кафе.

Ту, которую, по словам новостей, не видели три года.

Ле́я.

Он моргнул.

Женщина всё ещё стояла, но теперь повернулась.

Смотрела прямо на него.

Не на здание, не на окно – на него.

И в её взгляде было узнавание.

Никакой паники, никакого удивления.

Только усталость.

И тихая просьба.

Мартин прижал ладонь к стеклу.

Женщина сделала то же самое.

На миг их движения совпали идеально.

А потом – её силуэт растворился.

Не исчез, не ушёл – просто перестал быть.

Как изображение, которое выключили.

Он стоял, не двигаясь, не отрывая руки от стекла.

Пальцы были холодными, а под ними – лёгкая вибрация.

Будто само стекло дышало.

Из-за спины донёсся гул вентиляции, и он понял, что в офисе стало темнее.

Лампы не погасли, просто свет их будто “потёк” вниз, как вода.

Мартин сел обратно.

Открыл блокнот.

Написал:

12:47. Возможное наблюдение объекта. Женщина идентифицирована визуально как Лея. Контакт не зафиксирован. Исчезновение мгновенное, без следов. Примечание: ощущение плотности воздуха сохраняется.

Он отложил ручку.

Почувствовал, как где-то под кожей, под черепом, внутри самого дыхания что-то сдвинулось.

Словно внутренние часы его тела сделали лишний тик.

Он закрыл глаза.

И в этой тишине услышал, как где-то за стеной снова заработали старые часы.

Низкий, упрямый звук маятника.

Тик – пауза – тик.

Каждый удар казался чуть громче предыдущего.

Мартин встал.

Пошёл на звук.

В конце коридора, в архиве, где давно никто не работал, стояли напольные часы.

Он помнил их – старый механизм из довоенной коллекции.

Они не работали уже лет пять.

Но теперь шли.

Ровно, чётко.

Он посмотрел на циферблат – стрелки двигались плавно.

Внизу маятник отражал свет.

И в этом отражении на долю секунды мелькнуло чьё-то лицо.

Не его. Не отражение.

Другое.

Постаревшее.

Но с теми же глазами.

Мартин не отпрянул.

Просто стоял и слушал, как в каждой секунде теперь прячется дыхание.

И понял: кто бы ни умер ночью, его смерть – не конец.

Это было начало.

Начало разговора.

Он тихо прошептал:

– Я слышу.

И маятник, качнувшись, будто ответил ему тем же шёпотом, который он уже однажды слышал:

– Не забудь время.

Морг встретил его белизной, которая не светит – шуршит.

Коридоры здесь были узкие, как мысль, доведённая до конца; запах – формалин, холод, металл, и ещё что-то неуловимое, как след дождя на резиновом коврике. Двери с матовым стеклом пропускали молочный свет. За ними шуршали халаты, потрескивали лампы дневного света, и в этом потрескивании было больше жизни, чем хотелось бы для места, где жизни больше нет.

Кравец ждала в конце прохода, возле каталок. Волосы собраны в тугой узел, перчатки до локтя, взгляд спокойный. Она кивнула – деловито, без лишних слов. На её бейджике отражалась лампа, буквы расплывались, будто в них попала вода.

– Пойдёмте, – сказала она. – Хочу показать вам кое-что до протокола.

Он молча шагнул за ней. Они вошли в помещение, где было слишком чисто. Чистота тоже бывает разной: иногда – как уважение, иногда – как попытка стереть сам факт. Здесь – второе. На столе лежал он – мужчина из ночной квартиры. Снятое лицо имени – те же виски, как пепел под дождём, та же складка у рта, говорящая, что когда-то он улыбался неохотно, но искренне.

На стене – электронные часы. Их цифры были яркими, злорадно точными. Но секундная точка… не мигала. В кабинете стоял беззвучный счёт чужого времени.

– Смотрите, – сказала Кравец, указывая на экран монитора. – Это спектр кожи. Возрастные маркеры. Видите пики? Они не на своих местах. Они как будто переставлены.

На экране бегали графики – линии, торопливо карабкающиеся вверх и вниз. Он понимал ровно настолько, чтобы зацепиться: биология кричала о возрасте, а документы – нет. И кричала как-то неправильно, будто торопясь догнать собственное эхо.

– И ещё, – она подвела его к другому столу, где лежали распечатки. – Биологическая оценка волоса. Преждевременное старение кутикулы, но без причин, которые обычно мы видим: ни химиотерапии, ни токсинов. Как будто… – она поискала слово, – как будто кто-то перемотал плёнку на десять лет вперёд.

– Кто-то или что-то? – спросил он.

– Вы любите правильные вопросы, – ответила она так, будто ставила галочку в невидимом списке. – Я не знаю.

Они замолчали. Тишина здесь была не пустотой – работой. Где-то сбоку щёлкнул прибор, медленно поползла полоса данных. Вентилятор ровно гнал холодный воздух. Лёгкий скрип тележки докатился из соседней комнаты и растворился, как капля.

– Термошкаф, – сказала Кравец, кивая на панель с красными цифрами. – Он сегодня ведёт себя странно. Держит температуру, но дисплей показывает между. Видите? Не “четыре” и не “пять”. Как будто не желает принимать решения.