На завалинках сидели благообразные старички и старушки. Где-то раздавались звенящие голоса парней и девушек, и неслась залихватская песня – слов было не разобрать, но мотивчик явно весёленький. Ни дать ни взять, народное гуляние. Ночь перед Рождеством, только летом.

– Ну, зачем пожаловали? – провожатая обернулась и улыбнулась во весь рот, показав ровные белые зубки. Мимо прошла ватага парней, и "наша" помахала им рукой, перебросившись парой шуток с одним рослым парнем с кудрявым завитым чубом и в лихо сдвинутом на один бок картузе.

– Да так, – подала голос я, видя, что Елистрат молчит. – С инспекцией пришли посмотреть, что да как у вас, проверить, всё ли в порядке.

– Новенькая, значить! – скрыга снова захохотала, но на этот раз смех был очень мелодичным и нежным. – С инспекцией, говоришь? Ой, посмотрите, какая барыня-сударыня к нам пожаловала! – бабки с окрестных лавочек вытянули шеи. – Да отродясь в деревню Яги с инспекцией не заходили! Следили только, чтобы всё честь по чести было. А ты прям сюда явилась, не запылилась! Смелая ты девка, как я погляжу. Или глупая?

– Ну надо же с чего-то начинать, – я понемногу стала заводиться.

– Ну, начинай, Ягиня, – благосклонно кивнула скрыга. – Мы ничего не прячем, мы ничего не скрываем, завсегда Ягиням рады. За погляд денег не берем. Только провожать, извини, недосуг.

Она снова улыбнулась, в её улыбке отчётливо мелькнули острые треугольные зубы, демонстративно потеряла к нам интерес и присоединилась к проходящей мимо стайке молодёжи.

– Что делать будем? – спросила я, оставшись наедине со своей командой. Совершенно некстати подумалось, что фразу "слабоумие и отвага" мы вполне можем взять себе вместо девиза. Подходит.

Огляделась – общество по-прежнему старательно нас не замечало. И я бы даже сказала, слишком старательно.

Переигрывают твари.

– Иди быстро, куда тебя тянет, – ответил Елистрат и едва заметно шевельнул мечом, который и не собирался прятать. – Мы с котом прикроем. Быстро, пока не опомнились!

– Бальтазар?

– Что Бальтазар? – прошипел кот. – Выбора-то нет, заберём и попытаемся сбежать. Или дадим бой и помрём героями, я уже говорил. Или ты думаешь, что за час что-то радикально изменилось?

Я махнула рукой, зов становился нестерпимым, зудящим, вибрирующим, отдающимся во всем теле.

Сначала он тянул вдоль центральной улочки, потом мне захотелось свернуть направо, в какой-то закоулок с огородами. К нам никто не приставал, но при этом создавалось очень неприятное ощущение, что за нами всё время следят.

То тут, то там дорогу переходила какая-то странная компания девушек и юношей. Причём я готова была поклясться, что один приметный красный платочек я видела минимум дважды. Пробегали дети, хором желая доброго здоровьечка. Старики на завалинках приветливо улыбались.

А после переулка всё, как выключило – только огороды да бурьяны вдоль полузаброшенной тропки, да глухие стены крайних хат.

– Мне вот интересно, – инстинктивно я теснее прижималась к богатырю. Кот рысил справа. – Это что, вся деревня полна вампиров? Или скрыг?

– Вся деревня проклятая, вся деревня вурдалачья, – шёпотом, совершенно спокойно ответил Елистрат. – Ты же знаешь, что такое вурдалак? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Вурдалак – заложенный покойник. Мертвец, который после смерти встаёт и пьёт кровь.

– Вампир?

– Да не вампир, удумали слово, новомодное, романтизированное, да юношей бледных со взором горящим, —раздражённо проворчал кот. – Вурдалак пьёт кровь, и что самое неприятное? Он всегда приходит за родственниками! Вурдалак в первую очередь изводит свою семью, всю, от мала до велика! А потом приходит за соседями, друзьями, просто прохожими! Если их не остановить, выкашивают всю деревню. Все из семьи вурдалака становятся вурдалаками.

– То есть, все семьи здесь – это… Господи, – я судорожно сглотнула. Да, я подозревала, что что-то похожее здесь происходит, но чтобы настолько…

– Да, это не дома, это склепы. Склепы с упырями, – безжалостно припечатал баюн, – не свезло деревеньке. Сюда мы не ходим, да и они отсюда не выходили. Можно сказать – вежливый нейтралитет. Кроме вурдалаков здесь есть ещё и скрыги – это кладбищенские твари.

Бальтазар взял драматическую паузу, давая мне возможность проникнуться моментом. Как по мне, сейчас самое умное было с визгом ошпаренной хрюшки ломануться отсюда на все тридцать два румба одновременно. Интересно, чем меня опоили на полянке, что я ещё держусь, а не бегаю кругами в приступе неконтролируемой паники?

– Если упыри – заложенные покойники, то есть, они были когда-то людьми, то скрыги – демонические твари, изначальные навьи, часто со скрыг и идёт эпидемия смертей в отдельно взятой деревне. Скрыг всегда меньше, чем упырей, одна-две на деревню, редко три. Обитают на погостах, изначально падальщики, потом нападают на человека, и так мы получаем "нулевого пациента". Не всегда, но как правило. Конкретно эта деревня в какой-то момент провалилась между мирами и застряла здесь, в Нави. Вся целиком, как есть.

В горле внезапно пересохло и засвербело ощущение опасности.

Мы стояли перед деревенским погостом. Крестов не было, вместо них покосившиеся обломанные столбы, комья земли, будто вывороченные и поросшие сорной травой. Тишина стояла нереальная, гробовая, могильная, склепная. Ни ветерок не шелохнётся, ни травинка не зашуршит, ни птиц, ни кузнечиков. Ворота были открыты нараспашку, а над разрушенной церковью стояла проглядывающая из-за плотного облака полная красноватая луна.

Зов нестерпимо тянул мимо разрушенных могил к церкви, требовал, настаивал, царапал кожу изнутри сотнями мелких острых коготков.

– Ну, гости незваные, да долгожданные, понравилось вам, али ещё что показать да рассказать? – раздался сзади знакомый голос. Я медленно обернулась. Кажется, здесь собралась вся деревня. Показное добродушие слетело с них, как пух с одуванчика, лица были хмуры, сосредоточены, а глаза пустые и абсолютно мёртвые. Впереди стояли две девочки лет десяти в рубашонках с вышивкой и веночках и клыкасто улыбались.

– Бежим! – первым сориентировался Бальтазар, и мы бросились вперёд, оставив позади немного сбитых с толку нашей прытью вурдалаков.

Мы бежали, не разбирая дороги. Зов звучал уже набатом. Это было не робкое предчувствие пути или направления, как раньше, нет, это был уже полноценный зов, тот самый, которому невозможно противиться, от которого невозможно отвертеться.

Сзади раздавался слаженный топот ног. Богатырь поудобнее перехватывал меч, баюн с каждым прыжком всё больше увеличивался в размерах, пока не стал снова с лабрадора. Я перебирала в голове арканы, пытаясь вспомнить нужный, но так не нашла. Алатырь? Что-то ещё. Как же плохо быть необразованным! Как там кот говорил? «Жизнь научит»? Вот она и учит! С размаху оглоблей! Господи, что за бред лезет в голову с перепугу!

– Ну всё, сейчас до церкви, спину прикроем и дадим бой! – выдохнул богатырь в такт бегу.

– Сюда, сюда! – неожиданно позвали нас чуть сбоку. Я скосила глаза на низенький проём почти обвалившейся пристройки рядом с церковью. У чудом сохранившейся крепенькой низенькой двери стоял маленький мальчик, лет шести-семи, не больше, белёсый, в рубашонке, стриженный под горшок. Он призывно махал руками:

– Дяденька, тётенька, сюда, сюда! Здесь можно спрятаться!

Богатырь даже не стал думать, свернул в дверь, чуть не сметя мальчика, и втащил меня за собой. Последним прискакал кот. Дверь захлопнулась, лязгнул засов. С другой стороны послышался разочарованный вой, и в дверь заскребли, забарабанили, но та даже не шелохнулась.

Я привалилась к стене и выдохнула. Горло пересохло, а по лбу скатывались капельки пота.

Елистрат стоял перед мальчиком, опустив меч, но во всём его облике чувствовалась настороженность. И я его понимаю. Несмотря на то, что сюда тварям явно не было хода, мы, по сути, оказались заперты в ловушке.

Мальчик же, напротив, смотрел огромными доверчивыми глазами и вдруг тихо спросил:

– А можно погладить кисю? – «кися» от таких слов обалдела и села на пол, глядя глазами величиной с блюдце. Большего сюрреализма невозможно было представить: толпа вурдалаков за дверью и малыш, которого интересует огромная кися. И только она.

– Ты кто? – аккуратно спросила я и огляделась: место напоминало или келью, или какую-то хозпостройку – кладка грубого камня, сверху маленькое окошечко, бочка вверх дном, на бочке с треском чадит сальная свечка на плошке, в углу ворох соломы, прикрытой тулупом, а на тулупе валяется деревянная игрушка – схематичный конёк.

– Я Ивашка, – спокойно ответил мальчик и доверчиво протянул ладонь к баюну. Кот уменьшился в размерах и снисходительно боднул детскую руку. Хороший знак. Наверное.

Откуда здесь ребёнок? Судя по всему, обычный ребёнок, раз Бальтазар не кидается. А может, проверяет?

– А что ты тут делаешь, Ивашка? – уточнил витязь, впрочем, не убирая меч. Упыриное племя продолжало ломиться в запертую дверь, но никак не могло открыть этот засов.

На века делали.

Ребенок никак не реагировал, продолжая наглаживать кота. Баюн снизошёл наконец до мурлыканья, больше похожего на негодующий кашель.

– Как ты здесь оказался? – не отступал Елистрат.

– А меня мама здесь оставила, – сказал мальчик, не отрываясь от Бальтазара. Кот мужественно терпел. – Она велела запереться и никому, никому не открывать до самого утра, даже ей. Велела ждать, пока ночь не закончится. А ночь не заканчивается, не заканчивается и не заканчивается. И мамы нету. И кушать хочется. Мама оставила кусочек хлеба, но я его весь съел.

Мальчик вздохнул и продолжил:

– А выйти я боюсь, там страшно, и мама сказала, что нельзя выходить и двери знакомым открывать.

– А почему нас тогда впустил? – недоверчиво уточнила я, вслушиваясь в рычание за дверью. Зов стал нестерпимым, болезненным. Осколок точно где-то рядом.

Мальчик пожал плечами и ткнул пальчиком в нос баюну. Бальтазар запнулся на полумуре и смешно скосил глаза на палец. Я невольно хихикнула.

– Вам тоже надо было спрятаться, – грустно ответил он. – Я знаю, ночью надо прятаться, а вы не знали. Вы не тутошние.

Елистрат сунул меч в ножны, бесцеремонно вытряхнул меня из котомки, запустил туда руку и протянул Ивашке добытые сухарь и яблоко.

– Спасибо, дяденька! – просиял ребенок, схватил угощение и убежал в свой угол. Уже с тулупа, с хрустом разгрызая сухарь, поведал: – Тут ещё один дяденька приходил, он обещал маму мою найти и за мной вернуться. Но пока не вернулся. Хороший дяденька, он мне кусок сахару дал и хлебушка белого. А потом ушёл.

– Дяденька? – насторожился богатырь. – Какой дяденька?

– Рыжий такой, – поведало доверчивое дитя. – На тётеньку вашу дюже похожий.

Мы переглянулись.

– И давно он был?

– Нет, недавно, – задумался Ивашка. – Вот буквально только что. Вы с ним не встретились?

Отец? Только что был здесь? Мы точно попали!

– Есть идеи? – шёпотом спросила я. Елистрат покачал головой. – Что вообще происходит?

– Да что тут думать, – трагическим голосом поведал Бальтазар. – Ивашка ваш – призрак. Дух неупокоенный. Время здесь каким-то образом остановилось, закапсулировалось, он всё ещё живёт в той ночи. Точнее, думает, что живёт. Он не может отсюда выйти, пока не закончится ночь, а к нему не могут зайти его односельчане. Патовая ситуация.

Я думала, меня уже ничем не удивить, но кот смог!

– Как призрак?

Бальтазар стеганул хвостом по бокам и снизошёл до ответа.

– Этот… кхм, сарайчик представляет собой такую небольшую капсулу времени. Тут всегда та самая ночь. Поэтому спрашивать, когда здесь был рыжий дяденька, – он хмыкнул, – бесполезно, для него всё прошло недавно; он всё будет воспринимать как только что произошедшее событие.

– Какой ужас, – похолодела я.

Значит, моего отца не было. Точнее, был, но это не значит, что он был прямо сейчас. Понятнее не стало, но стало спокойнее.

– Как образовалась эта капсула времени? – влез богатырь.