* * *

Она никогда не поднималась по лестнице в доме выше своего этажа. Не было ни повода, ни любопытства. Границы ее передвижений были строго очерчены, и эта лестница в них не входила. За пределами квартиры Мара бывала только в двух местах. Первое находилось в том же доме, на первом этаже, рядом с входной дверью. Это было дополнительное помещение при квартире, кладовка, где прежде хранили уголь. Пространство около четырех квадратных метров, куда из подъезда вела старая металлическая дверь. Внутри – три голые бетонные стены и железная заслонка, открывавшаяся на улицу. Она приоткрывалась чуть больше чем на пядь: раньше через нее засыпали уголь, теперь это было окно для «курьерской доставки». Каждый вечер Мара выходила из квартиры, спускалась по лестнице, открывала кладовку и забирала из стоящей под люком продуктовой тележки доставленные за день посылки. Второе место она посещала лишь раз в неделю – между двумя и тремя часами ночи. Тогда она выходила, открывала кладовку, брала тележку и толкала ее сначала к банкомату на главной улице, а затем к круглосуточному супермаркету в пятистах метрах от дома. Делала покупки, расплачивалась только наличными и возвращалась. Других выходов из квартиры не предусматривалось – ни ежемесячных, ни ежегодных, хотя иногда все же случались исключения: например, обязательные медицинские осмотры. Валерия, которая первой попросила ее быть осторожнее, не слишком благосклонно отнеслась к такому добровольному затворничеству. Даже не раз намекала, что у Мары развилась агорафобия – вполне частое явление у тех, кто долго остается запертым в одном и том же месте. Но Мара прекрасно знала, что ее уединение не связано с какой-либо патологией. Ей было одинаково комфортно и в открытых, и в закрытых пространствах. Она просто приняла решение больше не выходить. Потому что, как ей казалось, врачи ошиблись – она вовсе не вылечилась. Оставаясь дома, она по крайней мере никому не навредит.

Первый лестничный пролет остался позади.

Она не бывала в таком чужом месте со времен локдауна, когда, как ни странно, приходилось чаще выходить из дома, даже днем, чтобы сдавать анализы. На вершине второго пролета лестницы была дверь квартиры. Мара вздохнула, досадуя на то, что хотела бы избежать этой ситуации. Она надеялась, что ей не придется вести светскую беседу: постучит, сообщит о протечке, услышит обещание вызвать сантехника и вернется к себе. Надеялась, но не верила. Подойдя к двери, она заметила, что на ней нет таблички, а на звонке снаружи была лишь белая этикетка. Она позвонила. Подождала полминуты и позвонила снова. Вздохнула. Многие не открывают на звонок, притворяясь, что их нет дома, надеясь, что звонят с улицы, от подъезда. Но когда стучат – это уже другое дело.

Она постучала.

Когда постучала во второй раз, дверь приоткрылась. Внутри горел свет, пахло приятно – аромадиффузором, а на дизайнерской вешалке у входа висели пальто и шляпа. Мара узнала их и толкнула дверь.

– Можно? – спросила она.

Недалеко от вешалки стояла пара мужских туфель, дорогих, брендовых.

– Добрый день, я соседка с нижнего этажа.

Тишина. Она шагнула в прихожую

сектор А

и огляделась. Квартира была точной копией ее собственной, с идентичной планировкой, если не считать Башни, конечно. Обставлено уютно, хотя Мара не помнила, чтобы кто-то сюда въезжал.

Впрочем, мебель могла быть здесь и с давних времен, как в квартире напротив, где постоянно сменялись жильцы. Но что-то было не так. Слишком чисто. Сидя у окна, Мара всегда замечала, кто входит и выходит из дома, и в последнее время чужаков не видела. Представить же элегантного господина моющим полы или вытирающим пыль она не могла. Однако, возможно, она ошибалась. Мешало предубеждение, устаревший взгляд на вещи.

– Простите, что вошла, – продолжила она, обращаясь к пустоте перед собой, – но у вас течет вода, и она капает прямо ко мне в квартиру.

Она сделала несколько шагов вперед. Сначала посмотрела налево, где была кухня – современнее ее собственной, но такая же маленькая

сектор В

затем направо.

сектор F

Там была гостиная с телевизором, стереосистемой и видом на крышу соседнего дома. На миг ей захотелось подойти к окну и сравнить, насколько отличается перспектива с верхнего этажа, но она удержалась. Осторожно продвигаясь дальше по коридору, она собиралась было что-то сказать, как вдруг заметила: по полу к ней лениво ползла тонкая струйка воды.

вода

а внизу моя Башня!

Она отбросила сомнения и решительно пошла вперед, держась левой стороны, ступая боком – именно здесь, в ее квартире, находился Узкий проход

Узкий проход

и она привыкла идти именно так. Она не стала заглядывать в среднюю комнату

сектор C

которая в ее квартире была почти недоступна, но заметила, что спальня элегантного господина находилась в том же месте, что и ее собственная.

сектор D

Вода добралась и туда – текла под уклон. Повернув за угол, Мара оказалась перед дверью ванной, такой же, как у нее, с матовым стеклом. Дверь была закрыта, но внутри горел свет.

ему стало плохо

или он умер

принимал ванну, его хватил удар, и он умер

утонул в ванной

с открытым краном, идиот

Она уже собиралась войти, но остановилась. Вода просачивалась из-под двери; если открыть, она хлынет потоком. Мара повернулась к кладовке – той самой, что у нее завалена коробками.

сектор Е

Открыла и, как надеялась, увидела полки с домашним бельем. Схватила стопку полотенец и разложила их на полу в полуметре от двери ванной, затем вернулась за новой партией.

если он и правда мертв, мне придется все объяснять

если он умер – я позвоню Валерии.

и она со всем разберется

Устроив барьер из полотенец, Мара, в промокших войлочных тапочках, открыла дверь ванной, опираясь на раковину, чтобы не поскользнуться. Как и ожидалось, вода хлынула потоком. Мара молча оглядела ванную.

Да, элегантный мужчина был мертв.

Вместо ванны здесь была душевая кабина, довольно современная, с большой насадкой для душа, лежащей на полу. Вода капала, понемногу, но не стекала, как полагается – слив был забит маленьким полотенцем, плотно засунутым внутрь. Элегантный мужчина лежал рядом, полностью одетый. Мара не стала гадать, поскользнулся ли он и ударился головой или у него случился приступ. Она сразу поняла, от чего он умер. Вокруг рта – темные пятна, губы – синюшные, на щеках – следы пены. Глаза налились кровью, под веками – мелкие красные точки. В воздухе – сладковатый запах.

отравление дигитоксином

Мара посмотрела на свою левую руку, лежащую на дверном косяке, а потом на правую, сжимающую край раковины.

сколько отпечатков я оставила по всей квартире?

слишком много

Она отступила, тут же начиная подсчитывать, сколько у нее времени и что она успеет сделать. Дойдя до двери, она вышла, бросив напоследок взгляд внутрь. Ее накрыло волной ностальгии – квартира была в точности как у нее, какой она увидела ее в первый день. Тогда она еще не знала, сколько времени займет постройка Башни. Столько же, сколько ей потребовалось, чтобы стать Марой Паладини.

До того она была Мариэле Пировано, женщиной, которая летом 2011 года отравила смертельной дозой дигитоксина всю свою семью.

27 июля 2011 года

Первым из машины скорой помощи выскочил Франческо Бракали, фельдшер, семь лет проработавший в Красном Кресте. За решетку широко распахнутых ворот коттеджа цеплялась молодая светловолосая женщина в слезах.

– ОНИ В ДОМЕ! – кричала она. – ПОЖАЛУЙСТА, СКОРЕЕ, ОНИ В ДОМЕ!

Не теряя ни секунды, Франческо бросился вверх по ступеням, опередив двух коллег. Внутри, несмотря на открытые окна, остро пахло рвотой. По рации сказали, что звонила женщина – вероятно, та, что у ворот, – и сообщила о трех отравленных. На первый взгляд в просторной гостиной, почти полностью белой и залитой светом, никого не было. Но, обогнув диван, фельдшер заметил темное пятно и остановился: на полу лежал ребенок, на боку, на губах пузырилась пена. Он тяжело дышал, хрипло постанывая. Франческо бросился к нему, перевернул, проверяя пальцами дыхательные пути. К нему подбежала Арианна Изолери, самая младшая в бригаде «скорой».

– Что у нас? – спросила она, запыхавшись.

– Мальчик, лет одиннадцать-двенадцать. Где-то еще двое, найдите их.

Она умчалась, а следом прибежал Джузеппе Мезьяно, самый опытный из троих.

– Ты справишься? – спросил он, проходя мимо.

– Вызови центр, нужна еще одна машина, – ответил Франческо, проверяя зрачки мальчика.

Повернув его, он заметил под ним лужу рвоты. Хороший знак, если отравление было пищевым или медикаментозным, или плохой, если речь шла о химикатах. Губы мальчика были синюшными, но ожогов, которые обычно появляются при употреблении кислот и тому подобных веществ, не было.

– Они выживут?

Голос донесся сзади. Женщина – видимо, мать – рыдала навзрыд.

– Мы сделаем все возможное, – ответил он, и в этот момент сверху раздался крик Арианны:

– Нашлись!

Франческо поднял взгляд и рассмотрел плачущую женщину. Если бы не зеленоватое пятно на платье, она могла бы сойти за модель с обложки журнала. Очень красивая, хрупкая, изящная, безупречно одетая, накрашенная и причесанная.

– Вы можете рассказать, что произошло? – спросил он.

Она покачала головой, но все же ответила – этот жест он запомнил и позже упомянул в своих показаниях.

– Мы ели. Все вместе, а потом Клара начала задыхаться.

– Кто такая Клара? – спросил он, измеряя жизненные показатели мальчика.

Уровень содержания кислорода в крови был критически низким.

– Моя дочь. Ей всего восемь.

С верхнего этажа по лестнице сбежал Мезьяно.

– Франческо, наверх.

– Но мальчик…

– Вторая машина уже едет, им займутся. Скорее.

– Держите его голову чуть приподнятой и не двигайтесь, – сказал Мезьяно женщине. – Если что-то случится, неважно, что, зовите меня.

Не дожидаясь ответа, он помчался обратно. В отличие от нижнего, верхний этаж был ярким, разноцветным: на дверях детских комнат висели деревянные буквы, составлявшие имена – Андреа и Клара. В ванной мелькнули оранжевые куртки с флуоресцентными полосами. Чтобы попасть туда, Франческо пробежал через спальню родителей и заметил на полу мужчину, слабо стонавшего, почти без сознания. Он лежал на боку, в той же позе, что и мальчик.

Должно быть, так их уложила женщина – в безопасную позицию, которой учат на курсах первой помощи. В ванной Джузеппе и Арианна реанимировали девочку, которой на вид не дать больше семи лет.

– Пульс потеряли, не дышит, – доложила Арианна.

Франческо занял ее место, убрал кислородную маску и попытался открыть девочке рот – челюсти были сжаты. Губы девочки были темными и холодными, под глазами начали проступать черные синяки. Франческо начал вдувать воздух, следуя ритму массажа сердца, который делал Джузеппе. Вдалеке послышалась сирена. Арианна выбежала, чтобы встретить вторую бригаду.

Когда ее торопливые шаги застучали по лестнице, раздался новый звук. Сначала Франческо показалось, что это свист или шипение, но потом он понял, что это кричит женщина – мать, жена, – которая вопреки его указаниям поднялась наверх. Это был непрерывный, высокий, раздражающий звук. Франческо хотел что-то сказать, но был слишком занят, пытаясь спасти девочку. Звук становился все более отчетливым, превращаясь в заунывную мантру, затем – в повторяющиеся слова, одни и те же.

– Я ошиблась, я ошиблась с дозой, я ошиблась…

2

Мара неторопливо спускалась по лестнице. В голове у нее одновременно крутились три мысли, и терять нить ни одной из них было нельзя.

Во-первых, в квартире этажом выше убит мужчина. Но она не собиралась вызывать полицию или звонить Валерии. Пусть кто-то другой поднимет тревогу, сообщит о смерти элегантного господина, уведомит тех, кому следует, – это не ее дело, и винить себя она не станет. Спешить некуда: он мертв уже несколько часов, ушел тихо, не издав ни звука. Дигоксин в первую очередь поражает легкие – даже если бы он хотел закричать, не смог бы. Ни «скорая», ни врач, ни спасатели – никто бы не помог, даже если явись они в тот миг, когда он только что принял

проглотил?

выпил?

вдохнул?

яд. Ему уже ничем не поможешь.