След этот тянется и по сей день: каждый раз, когда на Луковом острове появляются люди, кто-нибудь погибает. Луковая ведьма жестоко расправляется с теми, кто пришел нарушить ее покой. Ей приписывают немало жертв, а тем счастливчикам, кому после встречи с ней удалось уцелеть, не позавидуешь: говорят, она продолжает преследовать их во сне и наяву, являясь к ним в виде призрака и превращая их жизнь в один сплошной кошмар.

Глава 1. Черный альбом

Тим проснулся от пронзительного крика и, соскочив с кровати, стремглав бросился в комнату матери, на ходу прогоняя остатки сна. Крик резко оборвался, и это показалось ему тревожным знаком. Неужели снова сердечный приступ?! Сколько он себя помнил, приступы у матери случались почти каждый год, и почему-то всегда в августе, а перед этим ее мучили кошмары, от которых она жутко кричала. Августовскими ночами их с отцом часто будили ее душераздирающие крики, а однажды крик обрывался от того, что у нее прихватывало сердце. Похоже, что сейчас именно это и случилось.

Бежать было недалеко, до соседней двери всего два прыжка. Из темноты узкого коридора вынырнул отец с белым, как известка, лицом. Тим столкнулся с ним перед дверью в комнату матери, и вместе они ворвались внутрь. В первое мгновение Тиму показалось, что над кроватью, расположенной напротив двери и занимавшей бо́льшую часть комнаты, метнулось что-то темное и трепещущее, похожее на призрак тощей женщины с длинными волосами. Тим застыл на долю секунды, но, увидев, как колышется штора, потревоженная сквозняком, понял, что это была всего лишь игра света и тени.

Тем временем отец уже лихорадочно копался в ящике тумбочки, забитом лекарствами. Упаковки с таблетками и пластмассовые баночки градом сыпались на пол. Спохватившись, Тим бросился к матери и попытался прощупать пульс. Жилка на ее запястье слабо дрогнула под его пальцами, и он, обернувшись к отцу, крикнул внезапно охрипшим голосом:

– Звони в «скорую», пап! У мамы губы синие и весь лоб в испарине! – Затем, низко склонившись над матерью, прошептал: – Держись, мам, держись!

Перед мысленным взором пронеслись картины из детства, где Тим лежал в кровати, пышущий жаром от высокой температуры, а мать, склонившись над ним, участливо и тревожно разглядывала его, прикладывая к горячему как раскаленная сковородка лбу свою мягкую прохладную ладонь. Или читала ему сказки, когда он был еще совсем маленьким. Ему нравилось засыпать под ее тихий ласковый голос, шепчущий что-то о драконах, богатырях и волшебниках.

Тим зажмурился от того, что глаза обожгло слезами, и разозлился на себя: времена, когда проблемы решались с помощью слез, давно прошли; ему уже восемнадцать, борода растет, какие могут быть слезы!

Отец оттеснил его и, трясущимися руками раскрыв матери рот, положил ей под язык таблетку нитроглицерина. Через несколько бесконечно долгих минут ее веки наконец дрогнули. Тихо закашлявшись, она открыла глаза и растерянно посмотрела на отца, не замечая Тима, заслоненного его спиной.

– Луковая ведьма опять приходила… – сорвался с ее губ слабый шепот.

– Все будет в порядке, дорогая, «скорая» уже едет, – попытался успокоить ее отец, поглаживая по голове.

– Погоди-ка! Кажется, она еще здесь! – Приподнявшись на локте, мать встревоженно уставилась в дальний угол комнаты. – Вон, ее космы торчат из-за шторы!

Удерживая мать за плечи, отец обернулся, и, окинув взглядом окружающее пространство, отрицательно помотал головой.

– Ерунда! Нет здесь никакой ведьмы. Ведьм не бывает!

– Бывает, ведь ты сам ее видел – там, на острове. Все ее видели! – выдохнула она, оседая на подушки.

– Нам показалось, Лиза!

– Если бы! – Мать горько усмехнулась. – Ведьма убила их всех, а нас с тобой случайно упустила, вот с тех пор и нет нам от нее покоя. Она ведь и к тебе приходит, я чувствую… Но ты разве признаешься?!

– Ну что ты, никто ко мне не приходит! – Отец через силу улыбнулся. – Ты сама себя накручиваешь. Конечно, тот ужасный день на реке невозможно забыть, но ведь столько лет прошло, Лиза… Почти вся жизнь пролетела… Хватит уже бояться!

– Как же не бояться, Коля?! Она же и после смерти от нас не отстанет! Я умру и окажусь в своем кошмаре, от которого уже никогда не смогу избавиться!

– Ну что за фантазии! Ты прямо как маленькая! – воскликнул отец с наигранной строгостью и погладил ее по плечу.

Из приоткрытого окна донесся вой сирены. Привстав с кровати и вытянув шею, Тим увидел, как желтый реанимобиль с красным крестом на капоте въезжает в запруженный автомобилями двор, тычется, как слепой пес, пытаясь подобраться поближе к подъезду, и в конце концов останавливается. Мотор глохнет, хлопают дверцы, и белые фигуры проплывают во тьме, направляясь к дому.

Мать, наконец заметив присутствие сына, удивленно ахнула:

– Тим, и ты здесь?! Ох, что-то я разболталась! Ты не слушай меня, это все чепуха. Мне снова кошмар приснился.

Через пару минут двое медработников вошли в комнату, и отец кивком указал Тиму на дверь, пытаясь его выпроводить.

– Давай-ка, иди, не мешайся тут пока, – буркнул он, увидев, что сын не реагирует на его намеки.

Тим нехотя сполз с края кровати и с тяжелым сердцем поплелся к выходу, как будто чувствовал, что еще нескоро увидит мать в следующий раз. Через полчаса ее вынесли на носилках, и Тим слышал, как врач резко сказал отцу, провожавшему их в прихожей:

– Есть признаки обширного инфаркта, так что сами понимаете, какие могут быть прогнозы… Может, она и выкарабкается, но, учитывая, что инфарктов у нее было уже несколько, вы должны быть готовы…

Со звуком пушечного выстрела захлопнулась входная дверь, сотрясая все пространство довольно просторной трехкомнатной квартиры.

Вернувшись в комнату матери, Тим замер у окна, наблюдая за тем, как мать, лежащая на носилках, медленно исчезает в чреве реанимобиля и желтые дверцы с красными крестами закрываются за ней. Эта картина вызвала у Тима ассоциацию с моргом: ему представилось, как патологоанатом задвигает в ячейку носилки с безжизненным телом, и он ощутил волну колючих мурашек, прокатившуюся по спине. Ноги вдруг стали ватными, а внутри клубком скользких слизней заворочался страх. Из приоткрытого окна дохнуло липкой сыростью, как из свежевырытой могилы, и край надувшейся от ветра шторы защекотал его плечо. Тим вздрогнул от ощущения, что вместе со шторой к нему прикоснулось что-то еще – чуждое, нематериальное, но, тем не менее, осязаемое, некое порождение потустороннего мира. Голос матери, слабый и испуганный, прозвучал в его голове:

«Здесь Луковая ведьма!.. Вон, ее космы торчат из-за шторы!»

Тим резко обернулся, уткнулся лицом в штору и, пытаясь отбросить ее в сторону, запутался в ней. Ему почудилось, будто кто-то держит штору с обратной стороны, и на миг Тим впал в ступор, охваченный кратковременным приступом паники, жгучим, как удар хлыста. Совладав с собой, он наконец высвободился из образованного шторой кокона и окинул взглядом пустую комнату, уделив особое внимание темным углам. Конечно же, ведьмы нигде не было, да и быть не могло. Ведьмы существуют лишь в сказках – Тим осознал это раньше, чем пошел в школу, но теперь, вот, выяснилось, что и в воображении матери прочно обосновалась какая-то ведьма. Интересно, почему она «Луковая»? И что произошло на реке с его родителями много лет назад? Кого тогда убила эта ведьма? Случайно подслушанный разговор матери с отцом вызывал у Тима много вопросов. Подумав, что задаст их отцу, когда тот вернется, Тим решил прибраться в комнате и принялся собирать рассыпанные на полу лекарства. Его внимание привлек выдвинутый ящик комода, из которого торчал ворох бумаг. Вероятно, отец доставал оттуда документы матери и впопыхах переворошил все, как и в тумбочке с лекарствами.

Торчавшие наружу бумаги не позволяли задвинуть ящик обратно, и Тим полностью вынул его из комода, чтобы навести там порядок. Присев на край кровати, он разместил ящик на полу перед собой и начал вынимать бумаги, складывая их аккуратной стопкой рядом с ящиком. Под ними обнаружился увесистый фотоальбом в обложке из черного бархата, старый, но идеально сохранившийся – нигде никаких потертостей, словно к нему почти не прикасались или обращались с ним бережно, как со священной реликвией.

Положив альбом себе на колени, Тим не спешил открывать его, ощутив внезапную тревогу: черный бархат обложки придавал альбому траурный вид. Интересно, почему альбом был спрятан на дне ящика под кипами бумаг? И почему Тим не видел его раньше? Ведь бывало, родители устраивали совместные просмотры фотоальбомов и охотно рассказывали Тиму о запечатленных на снимках моментах из своей молодости и его раннего детства, но они никогда не показывали ему этот черный альбом.

Тонкая полоска света, ознаменовавшая наступление утра, пробилась сквозь неплотно задернутые шторы, и полумрак, наполнявший комнату, слегка отступил, а вместе с ним и тревога, терзавшая Тима. Он откинул тяжелую корочку, и та сухо хрустнула, напомнив ему хруст сломавшегося зуба. С выцветших фотографий на него глянули улыбающиеся детские лица, обрамленные траурными рамками. Под каждым портретом – пожелтевшая газетная вырезка с короткой заметкой-некрологом. Тим пробежался взглядом по строчкам.

«Ксения Медведкина, 12 лет. Светлая память о ней будет вечно жить в наших сердцах».

На снимке – девочка с умными добрыми глазами и торчащими в стороны тугими косичками. Правая щека отмечена крупным родимым пятном в форме крыла бабочки.

«Илья Никитин, 13 лет. Его задорный смех и веселые шутки никогда не затихнут в нашей памяти».

У Ильи круглое лицо, улыбка до ушей, безупречность которой нарушает щербина в верхнем переднем зубе; лоб до самых бровей скрыт под белесой челкой; на макушке топорщится густой вихор – такой не покорится ни одной расческе.

Взгляд Тима выхватил более крупную газетную вырезку, размещенную центре альбомной страницы.

«15 августа 1987 года в пионерском лагере «Лучики» произошел трагический случай, унесший жизни двадцати пяти детей и двух взрослых…»

Дальше текст расплывался из-за пятен клея, проступившего сквозь газетную бумагу, и Тим, как ни старался, не смог больше разобрать ни слова. Он по привычке потянулся за телефоном, чтобы поискать информацию в интернете, но передумал, решив, что сделает это позже, и продолжил листать альбом. Страницы переворачивались с неприятным хрустом, царапавшим слух. Шуршала пергаментная бумага, проложенная между альбомными листами. Мелькали детские лица. Много разных лиц – добродушных, озорных, радостных, восторженных… Все они были объединены одной трагедией, собравшей их в этом жутком альбоме-некрологе. Кто все эти дети? Как они связаны с его родителями?

Защелкал, открываясь, замок входной двери. Тим вздрогнул, поднял с пола ящик, запихнул в него альбом и бросился к комоду, спеша поставить его на место, но не успел: в комнату, тяжело ступая, вошел отец. Заметив ящик в руках сына, он нахмурился и с тяжелым вздохом опустился на край кровати.

– Не ожидал от тебя, – устало произнес отец, смерив Тима суровым взглядом. – С каких это пор ты без спросу копаешься в наших вещах?!

– Ни с каких, пап… —Виновато потупившись, Тим сел рядом с отцом. – Я просто прибраться хотел… Начал складывать документы, а они не вмещались, вот я и вытащил ящик.

– Так старательно складывал, что перевернул все вверх дном? – недоверчиво усмехнулся отец и заметил с упреком: – Этот альбом лежал на дне ящика, а не сверху.

– Мне захотелось взглянуть на фотографии. А что, это какая-то страшная тайна?

Отец помолчал, словно раздумывал, стоит ли откровенничать с сыном или лучше замять разговор.

– Как мама? – спросил Тим, с тревогой заглядывая ему в лицо.

– Врач пообещал, что в этот раз все будет хорошо, – последовал ответ. – Однако прогнозы неутешительные. Следующий сердечный приступ может стать последним. Каждый инфаркт оставляет необратимые последствия, а их у мамы было уже несколько. По мнению врача, просто чудо, что она еще жива до сих пор.