Как назло, на глаза ему никто не попадался, хотя автомобильная стоянка была забита машинами, а дома́, среди которых бродил Тим, выглядели обитаемыми: кое-где рядом с верандами дымились мангалы, стояли велосипеды, за окнами маячили человеческие силуэты. Заметив вдалеке скопление народа, Тим поспешил туда, но вскоре с разочарованием понял, что это дети, резвящиеся на детской площадке. Убедившись, что взрослых поблизости нет, Тим собирался повернуть назад, но его внимание привлекла одна из деревянных фигур, установленных между качелями и пластмассовыми горками: уж очень пугающе она выглядела для того, чтобы служить забавой для детей.

Фигура напоминала языческий тотемный столб, вытесанный из толстого высокого бревна, бо́льшую часть которого занимала голова с длинным лицом, покрытым глубокими бороздами старческих морщин. Тело было вдвое короче, и его прикрывали скрещенные руки, удерживавшие охапку шаров, размером и формой напоминавших крупные луковицы. «Луковая ведьма!» – осенило Тима. Древесная поверхность «тотема» потемнела и расслоилась, отчего «тотем» казался очень древним в отличие от остальных фигур на площадке, изображавших вполне симпатичных персонажей русских сказок, – дерево, из которых они были изготовлены, еще не утратило светло-золотистого оттенка и поблескивало толстым слоем лака, лишь слегка облизанного ветрами и дождями. Зато в углублениях «тотема» зеленел мох, а вдоль основания столба расползлись пятна лишайника. Глаза ведьмы, вырезанные небрежно, смотрели в разные стороны, создавая впечатление безумия. Тим невольно поежился. Наличие этого «тотема» на детской площадке казалось лишним и даже диким. Интересно, зачем руководству турбазы понадобилось устанавливать его здесь? Или, быть может, виноват был дизайнер, который оформлял детскую площадку по своему усмотрению и несколько увлекся?

Неподалеку играли дети, не обращая на «тотем» никакого внимания. Они весело галдели и смеялись, катаясь с горок и раскачиваясь на качелях. Тиму показалось странным, что их не пугает эта жуткая фигура. Может быть, дети просто не видят того, что видит он? Или он просто слишком впечатлительный?

Он прикоснулся к «тотему», провел ладонью по шершавому лицу ведьмы, исследуя пальцами трещины и углубления, словно это могло помочь ему разгадать древнюю и зловещую тайну, которую, казалось, «тотем» хранил в себе.

Время шло, и нужно было идти дальше, но что-то удерживало Тима, и он продолжал стоять перед «тотемом», как загипнотизированный. Резкий окрик, внезапно прозвучавший где-то позади, вывел его из оцепенения.

– А ну, брысь отсюда, шантрапа босоногая!

Тим вздрогнул и обернулся, в первое мгновение подумав, что эти слова адресованы ему, но мужчина, мчавшийся к детской площадке и изрыгавший на ходу ругательства, смотрел мимо него, на детвору, веселившуюся рядом. Судя по униформе, это был охранник. На поясе, притороченная к ремню, болталась черная дубинка. Тяжелые ботинки выбивали из земли столбики пыли.

– Пошли прочь, шпана, кому говорят! – вопил он, молотя кулаками воздух перед собой.

Тим решил, что охранник сумасшедший. Разве можно так орать на детей, да к тому же на детей клиентов турбазы?! И главное, ведь дети ничего плохого не делали, просто играли.

Раскинув руки, Тим преградил охраннику дорогу.

– Послушайте…

Тот уклонился в сторону, обходя его, и коршуном налетел на детвору, резво улепетывавшую прочь. Схватив за шиворот двух мальчишек лет шести, охранник гневно прорычал:

– До каких пор вы сюда шастать будете?! Вот пожалуюсь вашему директору, пусть он запрет вас в темном чулане с пауками и крысами, чтоб знали, как нарушать!

Мальчишки заверещали по-поросячьи, но выглядели не очень испуганными – похоже, подобная встряска была для них делом привычным. Остальные дети остановились на безопасном расстоянии от охранника и принялись кривляться и дразнить его.

– Злы-ыдень!

– Злючка-вонючка!

– Как дам по башке – улетишь на горшке!

– Командир полка – нос до потолка, уши до забора, сам как помидора!

Только тут Тим заметил, что все они чумазые, одинаково одеты и у всех однотипная стрижка – очень короткий ежик, сквозь который просвечивает кожа.

Внезапно на детской площадке появилась запыхавшаяся женщина лет пятидесяти, крепкая, статная и очень сердитая. Однако она не производила впечатления злой, хотя было видно, что именно такое впечатление ей и хотелось произвести: ее черные глаза гневно сверкали, а в правой руке угрожающе подрагивала длинная хворостина. Тим не видел, как подошла эта женщина, и заметил ее лишь тогда, когда она закричала, обращаясь к детям:

– Ах вы, негодники! Вот вы где! Почему опять удрали без спросу?!

Физиономии у ребят тотчас вытянулись, а сами они разом приосанились и повернулись к ней, потеряв интерес к охраннику.

– Аллапална, простите, мы больше не бу-удем! – запричитали они хором.

– Конечно, не будете, потому что всех вас теперь отправят в специнтернат с решетками и колючей проволокой, а воспитывать вас будут вот такие злые дядьки с большими дубинками! – ответила она, указывая хворостиной на охранника, и вдруг переключилась на него: – А ну отпусти детей, ирод! Убудет от тебя, что ли, если они пару раз на каруселях прокатятся?!

Охранник послушно разжал руки, и мальчишки, шмыгая носами и опасливо косясь на женщину, которую, судя по всему, звали Аллой Павловной, примкнули к стайке прижавшихся друг к другу ребят.

– Эх, Митрич, Митрич! Нету в тебе ничего человеческого! Они же сиротки, неужто не жалко?! – продолжала распекать охранника Алла Павловна, укоризненно покачивая головой.

– Да я-то что, мне без разницы! Будь моя воля, пусть хоть весь день тут скачут, так ведь хозяин не дозволяет! Еще раз, говорит, детдомовских пустишь – уволю. А где я другую работу найду, на шестом-то десятке? – Митрич виновато потупился и принялся ковырять ботинком выпиравший из земли корень.

– Скупердяй твой хозяин, так ему и передай! – Сплюнув охраннику под ноги, Алла Павловна скользнула по лицу Тима безразличным взглядом и зашагала прочь, увлекая за собой детей.

Глядя ей вслед глазами побитой собаки, Митрич вздохнул и покосился на Тима, словно ища у него поддержки:

– Видал, какая женщина? Гроза!

– Строгая, – кивнул Тим.

– Не то слово! Ее даже хозяин мой побаивается, сам он с ней никогда не связывается, меня науськивает. Вот и получается, что я злодей. А мне, может, совестно сироток прогонять! Но что я могу поделать?

– Сочувствую… – сказал Тим, размышляя, как бы сменить тему и узнать у Митрича дорогу в «Лучики».

– Алла – воспитательница в детском доме. Она и сама там выросла. Мамаша бросила ее и еще двоих своих деток. Вот ведь кукушка, представляешь?! Правда, ей не позавидуешь. Бог ее наказал: крыша у нее поехала, и ее в психушку упекли. С тех пор о ней ни слуху ни духу. Видать, сгинула. Ну и поделом ей!

– Кто сгинул? Алла Павловна? – переспросил Тим, углубившись в свои мысли и упустив суть рассказа.

– Да не-е, типун те на язык! Не Алла, а мать ее, Федора! Она, говорю, бросила трех деток своих и в психушке сгинула.

– Вон как! – Тима меньше всего интересовала судьба неизвестной ему Федоры. Его не на шутку тревожило то, что день начинал клониться к вечеру, а он все еще не добрался до «Лучиков». Тем временем Митрич никак не умолкал, а перебивать его Тиму было неловко. Он злился на себя за свою нерешительность и ждал удобного момента, чтобы вставить слово. К счастью, такой момент вскоре представился.

По аллее мимо детской площадки плавно дефилировали две вальяжные дамочки предпенсионного возраста в ярких обтягивающих спортивных костюмах. Их восторженные возгласы и восхищенные взгляды, блуждавшие по территории, выдавали в них туристок, приехавших на эту турбазу либо впервые, либо после долгого перерыва. Дамы то и дело чем-то умилялись: то беседками, то цветочными клумбами или альпинариями, то белками, грызущими орехи в красивых резных кормушках, а то, вот, заметив сказочные фигурки на детской площадке, остановились и принялись охать так, словно перед ними были – ни больше ни меньше – лучшие экспонаты из Эрмитажа. Вдруг одна из дам, с высокой, похожей на тюрбан прической, брезгливо сморщилась и, царственно вскинув массивную руку, указала длинным наманикюренным ногтем в сторону неприглядного «тотема»:

– Галя, ты только глянь, какая уродливая штуковина!

– И правда! – согласилась с ней ее спутница, потряхивая короткими огненно-рыжими кудрями. – Не понимаю, зачем сюда воткнули это убожество?!

Митрич, тараторивший без умолку, оборвал свой рассказ на полуслове и, оставив Тима одного, решительно направился к туристкам.

– Затем, чтоб вы спросили! – не очень вежливо сообщил он им на ходу.

Дамы укололи его быстрыми неприязненными взглядами из-под возмущенно задрожавших ресниц и демонстративно отвернулись – и от Митрича, и от «тотема».

– Еще и охрана хамоватая! – нарочито громко произнесла женщина с высокой прической, обращаясь к своей рыжеволосой приятельнице.

– Ну почему никогда не бывает так, чтобы все было идеально?! Непременно найдется какой-нибудь изъян, а то и не один, – прогнусавила та, но без особого недовольства, а скорее, из солидарности, и кокетливо взбила свои пламенеющие под солнцем кудри.

– С чего это я хамоватый? – Митрич дружелюбно улыбнулся дамам, словно осознал вдруг, что произвел на них неприятное впечатление, и спешил это исправить. – Я ж пошутил… – Он кивнул в сторону «тотема». – Многие замечают эту фигуру и гадают, зачем она здесь стоит, такая страшная, а я всем о ней рассказываю, кому интересно. Если хотите, могу и вам рассказать.

Дама с «тюрбаном» на голове закатила глаза, презрительно фыркнула и, взяв под руку свою рыжеволосую спутницу, протрубила на всю турбазу:

– Пойдем, Галя!

Однако та не позволила себя увести и, одарив Митрича игривым взглядом, попросила:

– Расскажите, будьте так любезны!

Митрич подошел к «тотему» и деловито похлопал ладонью по его деревянной макушке.

– Это, стало быть, фигура Луковой ведьмы, и нашли ее на Луковом острове. Дело было давно, когда турбаза наша еще только строилась, а сколько лет самой фигуре, никому не ведомо, как неведомо и то, кто и зачем ее изготовил и на Луковом острове установил.

– Может, там была секта? – предположила рыжеволосая, а дама с «тюрбаном» прижала ладонь к своей груди и тихо ахнула.

– Там был лагерь, – пояснил Митрич и добавил, спохватившись: – Пионерский! А пионеры, как известно, ни в каких ведьм никогда не верили и всяких идолов себе не изготавливали.

– А кто же тогда? – спросила обладательница огненных кудрей.

– Теперь уже и не важно. Тех, кто это сделал, давно нет на Луковом острове. Зато там осталась ведьма, которой они поклонялись через этого идола, и с тех пор она убивает всех, кто тревожит ее покой. История, надо признаться, жуткая, даже не знаю, рассказывать ли вам ее во всех подробностях… – Митрич замолчал, собираясь с мыслями.

– Конечно, во всех подробностях! Обожаю жуткие истории! – с придыханием произнесла дама с прической-«тюрбаном».

– Что ж, потом на меня не пеняйте! Если что, я предупредил! – кивнул Митрич и, прочистив горло, вновь заговорил: – Стало быть, все началось с того, что дети в пионерлагере стали жаловаться, будто в окна их спален по ночам заглядывает какая-то старуха, страшная, как сама Смерть. Никто из взрослых, понятное дело, им не верил, ведь дети вечно что-то выдумывают, особенно в лагерях: озорничают, подшучивают друг над дружкой. Это же нормально, на то они и дети. Но однажды случилось страшное…

Дальше Митрич стал рассказывать о том, что Тим уже слышал от своего отца: о «луковых» следах, которые оставляла ведьма, о гибели детей на реке и о расследовании, которое не дало результатов. Собираясь незаметно уйти, Тим начал понемногу отдаляться, но остановился, услышав, что речь зашла о событиях, произошедших после закрытия пионерлагеря.