Меня завораживают глупейшие мелочи. Как прядь волос падает ему на глаза. Как натягивается короткий рукав рубашки на мускулистых плечах. Как его гитара – потертая, со множеством отметин, – хранит массу воспоминаний. Я не слышу практически не единой песни из сета. Целых двадцать минут я погружена в транс – до тех пор, пока они не уходят со сцены, и тут с меня спадает оцепенение. Я поспешно оглядываюсь по сторонам, переживая, как бы кто не заметил, как пристально я его разглядывала, но за столиком все болтают между собой, не подозревая, как грохочет мое сердце, как вспотели ладони.

Наконец бас-гитарист снова появляется в зале и начинает продираться через толпу вокруг столиков.

К нам.

Паника сковывает все конечности. В голове у меня один за другим проносятся дурацкие сценарии – как он разглядел меня в толпе. И тут он криво улыбается, слегка кивает в знак приветствия и…

Целует Ивонн, которая мгновенно встает ему навстречу.

Я просто растоптана.

Сбита с ног, уничтожена.

Сгорая со стыда, я отвожу взгляд и пялюсь на едва початый бокал вина. Сердце бьется как сумасшедшее, я буквально чувствую, как оно отдается эхом в стопах, в зубах – во всем теле. Надеюсь, никто не заметил моего унижения.

– Нейт, – приветствует басиста Ли, когда тот садится рядом с Ивонн и приобнимает ее за плечо. – Это наша новая соседка по квартире, она из Америки. Эбби, это Нейт.

Я не знаю, куда деть руки. К счастью, Нейт не заморачивается с нормальным рукопожатием, только кивает, когда Джек протягивает ему пиво.

– Ясно, значит, Эбби. – У него низкий, хрипловатый голос.

С британцами никогда не поймешь, что они хотят сказать такими фразочками.

– Э-э-э… да. Хорошо сыграли.

Я мысленно корчусь и пинаю себя. Я уже умудрилась показать себя одержимой дурочкой. Я играла в куклы дома у Стивена Тайлера и каталась верхом на ферме «Скайуокер», а теперь вот сижу, вся в восторге от какого-то чувака, играющего в пабе на западе Лондона. Ненавижу себя.^[15][16]

Чувствуя, как подступает нервная тошнота, я залпом осушаю бокал. Сидящий рядом со мной Джейми весело изгибает бровь в молчаливом вопросе.

– Еще? – наконец подает голос он.

А почему бы и нет.

– Пожалуйста.

Как только он встает, все начинают выкрикивать, кому что взять. Джейми пробирается к бару, остальные болтают, а я с трудом пытаюсь изобразить интерес к их разговору. По мере того как пустеют бокалы, разобрать слова с их акцентом становится все труднее.

– Спроси Эбби, – вдруг говорит Селеста. Не знаю, что там надо у меня спросить.

Я поворачиваюсь к ней.

– А?

– Она своего рода эксперт. – Селеста смотрит на Нейта, так что мне тоже приходится посмотреть на него. Пульс снова ускоряется.

– Ты занимаешься музыкой, Эбби? – Темные брови вопросительно изгибаются.

– И близко нет. – Я пыталась играть на гитаре и на барабанах, когда была помладше. Даже некоторое время брала уроки фортепиано и скрипки, когда папа решил, что смена жанра поможет разжечь творческие жилки и дремлющий во мне талант. Он ошибался.

– Ее папа – Ганнер Блай, – сообщает Ивонн.

– Правда? – Нейт аж подается вперед. Проводит рукой по щетине вдоль точеной челюсти. На лице его – нечитаемое выражение, по нему ничего нельзя понять. – Он ведь сам записал все инструментальные партии для песни «Аппарат», да?

– Ну да.

Нейт слегка оживляется.

– Я слышал, он написал черновики партий, сидя в автобусе, пока ездил по гастролям во время второго тура по Европе.

Я киваю.

– Кое-какие мастер-записи конфисковала польская полиция. Они обыскивали автобус, пока он выступал на сцене в Варшаве.^[17]

Джек, до этого что-то печатавший на телефоне, заинтересованно поднимает голову.

– Что, просто украли?

– Но ведь он их вернул, да? – спрашивает Нейт, с любопытством уставившись на меня.

Отвести взгляд оказывается не так-то просто.

– Папин гастрольный менеджер, Томми, чуть в тюрьму не попал за то, что ввязался в драку с копами и требовал вернуть записи. Он, кстати, мой крестный. У него до сих пор шрам в том месте, где его огрели дубинкой.

– Огрели? Какого черта там произошло? – Джек открыто ухмыляется, отпивает пива, и мое внимание переключается с глаз Нейта на губы Джека.

Мое бедное сердце совсем сбито с толку: оно все еще лихорадочно бьется, но уже не понимает, из-за кого. Потом решает, что из-за обоих, и заходится пуще прежнего. Класс. Я оказалась в центре любовного треугольника, созданного исключительно моим чрезмерно активным воображением. Потому что в реальном мире Нейт явно с Ивонн, а Джек относится ко мне как к младшей сестре.

– Эббс? – подает голос Джек.

Я пытаюсь вспомнить, о чем мы говорили.

– Ой, точно. Так вот, Томми видит, что офицеры забрали из автобуса записи и положили их в полицейский автомобиль. Рассказывает об этом моему папе, а тот подходит к одному из работников зала, где он выступал, и говорит: «Мне нужна труба или что-нибудь в этом духе. Что-нибудь тяжелое».

Посреди предложения я вдруг осознаю, что занимаюсь тем же, чем частенько занимаются дети знаменитостей и что всегда вызывало у меня отвращение: подаю себя сквозь призму того, кто мой отец. Дома я почти никогда не рассказываю такие байки. Может, потому что большую часть моего детства его имя гремело повсюду.

И вот теперь меня будто прорвало. Слова сыпятся из меня как из порванного мешка. Мне никак не заткнуться, а собственную речь я слышу будто со стороны.

– Работник дает ему стальную цепь, и папа разбивает стекло полицейской машины вдребезги. Томми хватает мастер-записи и тут же получает дубинкой. Падает на землю, сует папе записи и кричит: «Старик, беги! Забудь обо мне».

Все за столом хохочут.

– Дичь какая! – восторженно восклицает Ли.

– Так что папа сматывает удочки. Ловит попутку рядом со стадионом, а за ним бегут копы. Томми умудряется вернуться в автобус, водитель трогается с места. Папу высаживают в аэропорту, он тут же звонит Томми и говорит, мол: «Тащи сюда свою задницу. Убираемся к чертям собачьим из этой страны».

Я смотрю на Нейта. Он смеется, качая головой. От меня не укрывается, что самые интересные истории в моей жизни – не обо мне.

– В общем, теперь папа не может вернуться в Польшу. Ему нравится рассказывать людям, будто Интерпол выдал ордер на его арест, но это только слухи.

Стол снова взрывается смехом, и тут как раз возвращается Джейми. Он ставит на стол несколько бокалов.

– Что я пропустил?

– Папа Эбби – международный преступник в бегах, – поясняет Ли.

Джейми отмахивается, будто говоря «я и не такое могу».

– Я не рассказывал, как один мой приятель привез на самолете девчонку с Ибицы, а в аэропорту его поджидала кучка крупных парней в костюмах и черные внедорожники? Он практически похитил дочку кронпринца.

Наша компания быстро расправляется с очередной порцией алкоголя и заказывает следующую. Хотя до остальных мне далеко, я чувствую, как вино успокаивает мозг. До тех пор, пока не остается лишь тепло легкого опьянения.

В какой-то момент мы перемещаемся к мишеням для игры в дартс. Оказывается, Джейк и Джейми – отчаянные соперники во всех играх, какие только можно найти в пабе.

– Что у тебя за стратегия? – спрашивает Джек, собирая дротики, запущенные Джейми. – Собираешься попасть во все места, кроме денежных?

– Давай-давай, придурок. – Оказывается, у Джейми здорово развязывается язык, когда он выпьет, и мне это даже нравится.

Они играют до тех пор, пока не добиваются ничьей. Ни один в итоге не удовлетворен, и их противостояние вскоре перерастает в препирательство, когда каждый пытается оскорбить оппонента как можно сильнее.

– Все это очень увлекательно, – подает голос Ли, встав рядом со мной. – Но я сваливаю. Не дай этим дуракам поубивать друг друга.

Я сдержанно улыбаюсь в ответ.

– Скажи усатому Джорджу, что я передаю привет.

Он подмигивает в ответ, целует на прощание сестру и устремляется к выходу.

– Смирись уже, а? Ты меня никогда не одолеешь, – Джейми попал в единицу. Не знаю, что он пил, но нахлебался он достаточно, потому что теперь совершенно уверен в своей неуязвимости.

– Можешь отложить дротики и поставить локоть на стол, – Джек похрустывает костяшками пальцев, поигрывает бицепсами, явно вызывая Джейми на сражение по армрестлингу.

– Неси дартс, и я приму меры, – бормочу я себе под нос.

Я осознаю, что произнесла это вслух, только услышав за спиной смешок. Это Нейт. Я поглядываю на него через плечо. Плохая идея. У него веселый взгляд, и я будто застываю. Между нами мелькает искра… не знаю, понимания, что ли. Осознания происходящего. А потом она исчезает, и только Джек издает победный вопль, попав прямо в яблочко.

Джеку удается уговорить меня сыграть вдвоем против Джейми и Селесты, благодаря чему Нейту и Ивонн удается спокойно пообниматься в стороне. В какой-то момент они вместе исчезают из паба. Вот так я встретила и потеряла любовь всей своей жизни – за один вечер.

Кажется, я люблю Лондон.

Кажется, я его ненавижу.

Сентябрь

7

Голова просто раскалывается, и, если я сяду слишком резко, меня, наверное, вытошнит. Вчерашний макияж размазался по подушке. Вчера вечером, вернувшись из паба, мы с Ли вооружились маркером и тарелкой бекона – жевали и рисовали друг на друге, так что теперь вся рука у меня в каракулях. Мы сидели в кухне, а Джейми на втором этаже забавлялся с очередной девицей – так, что стены ходуном ходили. При воспоминании об этом я улыбаюсь.

Стало быть, я постепенно обретаю почву под ногами в новом городе.

Закончилась первая неделя занятий, и я не отстаю. Разве что преподаватели периодически напоминают, что написание некоторых слов должно быть британским, а не американским. Отчасти я беспокоилась, что и неделю не протяну. Где-то в глубине моей души – в самом темном ее уголке – живет пессимистичная сучка, которая вечно твердит, что мне не выжить за пределами папочкиного дома, без его постоянной заботы, что, оказавшись одна в большом мире, я непременно иссохну и рассыплюсь пеплом. Что соседи будут меня ненавидеть, одногруппники – презирать, а преподаватели – обижать.

Черт, а ведь я практически деловой взрослый человек!

Я медленно сползаю с кровати, натягиваю спортивные брюки и шлепки. У двери меня настигает сомнение, стоит ли выходить в таком виде – бюстгальтера под топом нет. Я подумываю надеть его, а уже потом спуститься, но в итоге напоминаю себе, что теперь это и мой дом, а потому я вполне могу позволить себе ходить без лифчика – так, как мне удобно. Бюстгальтеры – просто отстой.

Я спускаюсь на кухню в полной тишине. Мы вчера развели порядочный бардак и ничего не убрали. В основном это вина Джейми – нечего было пытаться испечь блины в три часа ночи.

Я насыпаю себе миску хлопьев, когда пол под ногами начинает дрожать – стало быть, Джек спускается по лестнице. Он, как всегда, без рубашки. Вечный загар с Золотого берега и перекатывающиеся под кожей мышцы быстро избавляют меня от остатков сна. Когда Джек направляется к раковине, я замечаю, как низко сидят у него на бедрах спортивные брюки, и все мысли тут же вылетают из головы.^[18]

Несправедливо, что он просто… вот так поступает. Не знаю, выживу ли я в этом доме, если он и дальше продолжит хвастаться своей шикарной физической формой как какой-то австралийский Супер-Майк. Каждый раз, когда он заходит в комнату, меня охватывает головокружительное и дурацкое ощущение.^[19]

Не помогает делу и то, что я почти каждую ночь кончаю, фантазируя о нем.

От воспоминания об этом у меня вспыхивают щеки, а соски напрягаются. Отлично. И где же бюстгальтер, когда он так нужен?

– Доброе утро, – поворачивается ко мне Джек.

– Доброе.

Он насыпает в миску с йогуртом мюсли, сверху наливает капельку меда, слизывает остатки с пальцев… и все это время не сводит с меня глаз.

– Ты в курсе, что в этой футболке видно, как у тебя соски торчат? – любезно спрашивает он.

Боже мой.