Вскоре после этого я начал вести себя совершенно по-другому. Стал все время носить одну и ту же одежду, убеждая себя в том, что определенный прикид скроет мои недостатки, и я буду выглядеть худее. В безразмерных футболках, решил я, мое тело выглядело пропорционально меньше, и было несколько любимых вещей, которые, как я считал, лучше всего скрывали мои недостатки. Разумеется, выглядел я все так же. Просто пухлый ребенок носит ту же свободную одежду, что и вчера. И хотя ежедневное появление в школе в одной и той же одежде, безусловно, не прибавляло мне очков, я все равно чувствовал себя в безопасности. Я ужасался при мысли о том, что меня заметят, но все же убедил себя, что, если бы я каждый раз выглядел одинаково, на меня перестали бы обращать внимание. Однако это возымело совершенно противоположный эффект: пытаясь быть незаметным, я как раз наоборот привлекал к себе нежелательное внимание.

Помимо того, что я пытался спрятаться в одежде, появились другие признаки странного поведения. Я стал издеваться над телом. Чтобы выглядеть худее, я втягивал живот и, сколько мог, оставался в таком положении. Некоторое время, когда я вставал и шел куда-либо, я задерживал дыхание, тщетно надеясь, что скрою недостатки тела. Тогда мне еще не пришло в голову, что из-за этой некомфортной позы мне приходилось еще больше, чем обычно, выпячивать пухлую грудь, подчеркивая отвисшие сиськи, которые появились из-за лишнего веса. Вскоре некоторые одноклассники прилюдно стали указывать на мои недостатки, отчего я начинал стесняться еще больше.

Но я решил, что продолжу втягивать живот, правда, на этот раз это было не столько умышленной стратегией, сколько подсознательной реакцией. Представь, что стоишь таким способом, что ты невидим. Я так боялся быть увиденным, что пытался спрятаться в собственном теле. Опустив голову, втянув живот и подняв плечи до ушей, я шатался по школьным коридорам, смотря в пол и тревожно надеясь, что дойду до следующего кабинета, ни с кем не вступив в зрительный контакт и не заговорив.

Спустя время страх и тревога проявились новыми способами. Одеваясь каждый день в одно и то же, я преследовал практическую цель, но теперь стал и непроизвольно следовать рутине, отражавшей мою растущую одержимость симметрией и балансом. Если я открывал дверцу шкафчика, мне нужно было открыть вторую, обе их закрыть, затем повторить процесс в обратном порядке. Я начинал весь этот процесс снова, в противоположном порядке, и наконец в третий раз, когда я открывал и закрывал обе дверцы одновременно – тогда все было правильно, сбалансировано и равномерно. Я нервно выстукивал зубами ритм, используя обе стороны челюсти, чтобы была некая последовательность, потом делал это в обратном порядке, чтобы все было уравновешенно. Этот ритуал мог продолжаться неопределенное количество времени пока кто-нибудь милосердно не отвлекал меня от него.

И хотя я себя уже во многом так не веду, что-то все равно осталось: все выключатели в доме должны быть установлены определенным образом. Когда в магазине я достаю продукты с полки, то по-прежнему придерживаюсь определенных схем и чувствую себя напряженно, если игнорирую это желание. И обычно я по-прежнему каждый день ношу одну и ту же одежду. Если заглянешь в мой гардероб, то найдешь несколько пар черных джинсов и семь или восемь вариаций одной и то же черной футболки без рисунка.

Но, как бы уныло и мрачно все это ни звучало, были и увлекательные изменения. В середине 80-х культура скейтборда переживала лучшие времена. Скейтеры вроде Тони Хоука и Кристиана Хосоя стали знаменитостями. Их смелый и отчаянный атлетизм и панк-рок Западного побережья превратили их в кумиров для меня и моей небольшой компании относительно маргинальных друзей. Нам нравилось, что в культуре скейтбординга чувствовался дух неповиновения. В моде был неряшливый вид, который оставлял большое пространство для креативности и самовыражения. Даже в самом катании на доске было что-то бунтарское. Надевая заклеенные скотчем кроссовки, безразмерные футболки и армейские куртки, мы превращали сонные улицы Вильямсбурга в свой скейтпарк. Я не был лучшим в нашей компании. Пока друзья учились выполнять акробатические трюки, я лишь старался не отставать от общей тусовки. Но мало кого беспокоило, что катался я дерьмово. Дух товарищества, который я ощущал, был якорем спасения, потому что впервые в жизни я почувствовал себя личностью.

Помимо того, что я открыл для себя и влюбился в культуру скейтбординга, в моей жизни стала формироваться еще одна сила, и она оказалась гораздо мощнее: музыка. В молодости, я был очарован группами KISS, Van Halen, Lynyrd Skynyrd и другими замечательными коллективами 70-х, которые звучали на восьмидорожечном катушечном магнитофоне в комнате старшего брата. Благодаря ему я уже давно отлично разбирался в хард-роке.

К тому времени я открыл для себя гораздо больше современных метал-групп вроде Iron Maiden, Def Leppard, Twisted Sister и Mötley Crüe – все они добились успехов в мейнстриме. До этого момента музыку я только слушал. Но потом мне пришла в голову идея, что я могу попробовать ее поиграть. Не ту, что была в пятом классе на уроке музыки, когда я постоянно нервничал на своей позиции третьего барабанщика. Вместо этого я хотел играть музыку, которую слушал и даже стал видеть по телевизору.

В это время по МTV, который только недавно появился в нашем районе, каждый день крутили музыкальные клипы. Канал еще не скатился в драматическое говно с кучей реалити-шоу. Каждый день, после обеда, я приходил домой из школы и наблюдал, как мастера вроде Эдди Ван Халена и Принса без труда вытворяют невероятные чудеса на своих инструментах. Я не мог насмотреться. Для меня и миллионов других молодых фанатов музыки MTV создал новое, более прямое отношение между музыкой, которая нам нравилась, и теми, кто ее исполнял. Было нечто пленительное в том, чтобы видеть, как артисты выступают на сцене. Видеть, как музыканты взаимодействуют и каждый играет свою важную роль в деле, было сродни волшебству.

Особенно меня завораживали гитаристы. Молниеносное соло Стива Стивенса в песне Билли Айдола «Rebel Yell», воздушные соло-партии Гэри Ричрата в концертном клипе REO Speedwagon «Ridin' the Storm Out» и дерзкие движения бедрами Брайана Сетцера в песне Stray Cats «Stray Cat Strut» завораживали меня. Я хотел быть в группе и играть на гитаре. И верил, что это возможно. А мне было 12 лет.

Но была одна маленькая проблемка: я ничего не знал про гитары. Видя, как я открываю для себя различные интересы, родители поддержали меня в моих поисках гитары. Я просматривал объявления в местной газете и нашел скромную модель гитары для начинающих, которую мне купили. Весьма приличная цена: 15 долларов. И жизнь тут же изменилась.

Хоть я тогда и не понимал, что такая классическая гитара с нейлоновыми струнами – странный выбор для начинающего рок-музыканта, это было не важно. Я даже не знал, как настраивать свой новый инструмент – но и это было не важно. Я просто пытался понять, как издавать на ней звуки. Как только я понял, как ставить пальцы между ладами, чтобы сыграть ноту, я начал набирать обороты. Я рвал струны, думая, что играю, как мне казалось, песню The Clash «Should I Stay or Should I Go». Играя на одной струне, я также пытался ударять по струнам между нотами, и мне казалось, что у меня все получается. Затем последовала «You Really Got Me» группы The Kinks, тоже на одной струне и, вероятнее всего, не в той тональности. Но мне было плевать, потому что я становился гитаристом.

Однако, несмотря на прогресс, я все равно остался недоволен. Я не мог заставить гитару звучать так, как мне бы того хотелось. В музыке, которая мне нравилась, присутствовала тяжелая гитара, которая каким-то образом звучала… громко. А для этого нужна была электрогитара. И снова на помощь пришли родители: безжалостно насилуя нейлоновые струны на акустической гитаре, я все же дорос до первой электрогитары и небольшого усилителя. Еще один странный выбор для новичка: гитара была Hondo, копия Gibson Explorer. Огромная, тяжелая, и держать ее было неудобно. Но мне она безумно нравилась. Еще был усилитель Crate. Эта новая аппаратура гораздо лучше соответствовала моим целям, но я все равно хотел добиться идеального звука. Оказалось, я искал дисторшн. Вот благодаря чему гитары перегружены и звучат тяжелее! Я добавил педаль эффектов и все сразу встало на свои места. Единственной проблемой было то, что я понятия не имел, как играть. Нужны были занятия.

Я стал ходить к местному музыканту по имени Кабот Уэйд. Кабот был моим первым феноменальным учителем. Он был терпелив, полон энтузиазма и умел вдохновить. Он играл в местной рабочей группе с богатым репертуаром чужих песен и своих. Кабот был профессиональным музыкантом и уже успел отыграть концерты, да и опыт работы в студии у него имелся. В начале 1970-х он был женат на актрисе Гленн Клоуз, когда оба выступали в некоммерческой организации Up with People.

Полтора года я брал уроки у Кабота, сидя в смежной комнате в местной звукозаписывающей студии Fresh Tracks. Я был внимательным студентом, правда, со временем делал то, что в итоге делают большинство учеников: я стал играть то, что мне хотелось играть, вместо того, что было велено. Гораздо прикольнее было пытаться понять, как играть риффы AC/DC и Van Halen, нежели разучивать теорию музыки. Все же я развивался и не стоял на месте, научившись благодаря нашим урокам неплохо играть основные аккорды и гаммы, но при этом не забывал выучить какие-нибудь крутые риффы и песни. Кабот даже организовал мне первое выступление. Собрал несколько детей, которых обучал, в небольшую случайную группу, чтобы выступать на местном фестивале искусств в Вильямсбурге. Я играл на басу, потому что один из его учеников играл на гитаре чуть лучше меня. Но это едва ли имело значение. Я с радостью сыграл бы и на треугольнике.

Не замечаешь парадокса? Стремление выступать на сцене противоречило – и противоречит – моей застенчивой и интровертной природе. Нужно еще понять сей парадокс, но это вполне распространенное явление среди музыкантов. Хотеть быть на сцене в свете софитов, но при этом одновременно ужасаться, что тебя увидят под этими софитами – наверное, я никогда этого не пойму. Если не брать во внимание психологических загадок, наша небольшая группа сыграла «Every Breath You Take» (The Police) и «Wipeout» (The Ventures). Это было пугающе и бодряще, хотя знаю, что выступили мы так себе. Единственное, что имело для меня значение, это то, что я наконец почувствовал, будто теперь могу в чем-то преуспеть. Я был целеустремленным. Благодаря поддержке родителей и терпению Кабота я учился играть.

Моя новообретенная одержимость гитарой и тем, что меня принимают в местной тусовке скейтеров, стала положительным признаком. И хотя я продолжал дерьмово кататься, было здорово находиться среди друзей, и культура давала нам чувство товарищества. Также я тянулся к другим ребятам, которые умели играть, и не упускал возможности побренчать вместе с ними. У моего друга Кларка была барабанная установка и клавишные, и он неплохо справлялся. Мои предки разрешили Кларку притащить к нам в дом барабанную установку, решив несколько часов потерпеть шум в комнате над гаражом, где мы и собрались. Еще один друг, Джоэл, уже к средней школе здорово умел играть на пианино. Легко мог сыграть Van Halen «Jump» и Mötley Crüe «Home Sweet Home» на клавишных, а этого уже более чем достаточно для того, чтобы научиться «снимать» относительно элементарные гитарные партии. Иногда по выходным я ночевал у Джоэла, и мы играли эти песни снова и снова. Он был более продвинутым, чем я, но всегда терпеливо соглашался на мои просьбы сыграть их еще раз.