Виктория закашлялась резко, лающе. Мама вздрогнула от этих звуков.

– Элла у Бабушки Гессенской на Вильгельминенштрассе, – ответила Орчи и, положив руку Аликс на спину, направила ее к выходу.

Миссис Орчад (так правильно звучало ее имя) всегда была одета в серое платье, белый фартук и белый чепец. Она казалась похожей на курицу, особенно своими полными бедрами. И точно так же кудахтала.

– Элле сейчас нельзя оставаться в одной комнате с больной Викторией.

– А что с ней случилось?

– Это нам доктор скажет, – ответила Орчи. – Вы с Мэй можете пока побыть в своей комнате и тихонько поиграть.

И вот куклы уже были сняты с полок. Некоторые из них заболели. Им нужно было дать воображаемое лекарство. Потом девочки подошли к окну, подышали на холодное стекло и принялись пальчиками рисовать узоры на запотевших местах. Когда и это наскучило, они встали в дверном проеме.

Мама выходила и снова возвращалась в комнату Виктории. Миссис Джексон, гувернантка старшей пары, надела шляпку: она собиралась повести Ирен к стоматологу. По коридору спешила Орчи, неся на подносе странный предмет: глиняный горшок с длинной трубкой.

– Что это? – спросила Аликс, указывая на него.

– Это чтобы Виктория подышала паром, это нужно для горла.

– А нам можно пойти погулять? – спросила Аликс.

– Погуляйте немного до завтрака, – разрешила Орчи.

Она открыла девочкам двери в сад, и Аликс с Мэй побежали по траве – туда, под раскидистые шатры голых ветвей, к кустам роз, покрытых острыми шипами.

Они обошли пруд, где лилии, сжавшись от холода, подтянулись к середине. Девочки раскинули руки и вообразили, будто летят.

«Пролетая» мимо большого дерева с раздвоенным стволом, Аликс вдруг резко остановилась:

– Мэй, смотри, Maronen!^[2]

На земле лежала рассыпь игольчатых шариков, внутри которых блестели красно-коричневые угловатые орешки. Их так любил Папа, когда их прокаливали на жаровне.

– Нам нужно отнести это на кухню! – скомандовала Аликс.

Мэй присела на корточки рядом с ней и начала вместе с сестрой собирать каштаны. Некоторые уже наполовину раскрылись, другие оставались плотно закрыты в своих коробочках.

– Как их тут много! – воскликнула Мэй.

– Да, действительно, много. Нам их в руках не унести. Встань, расстегни пальто и подставь подол юбки! – распорядилась Аликс.

Когда подол юбочки Мэй наполнился каштанами, идти домой пришлось очень медленно. Аликс внимательно следила, чтобы сестренка ненароком не просыпала орешки. Когда на кухне фрау Шмидт воскликнула: «Gut, gut, kleine Prinzessinnen!»^[3] – Аликс преисполнилась гордости.

Девочки поднялись наверх в комнаты и обнаружили, что теперь и Ирен лежала в постели! Стоматолог даже не стал осматривать ее зубы: оказалось, что у нее тоже поднялась температура, и врач велел ей вместе с миссис Джексон возвращаться домой.

За столом к младшей паре все же присоединился брат Эрни, только что вернувшийся с прогулки со своим гувернером.

– Нам без Эллы так грустно! – пожаловалась ему Аликс.

– Да, очень! – подтвердила Мэй.

– Значит, мне достанется больше хлеба с маслом! – заявил в ответ Эрни.

Он схватил с блюда два куска хлеба, по одному в каждую руку, и принялся их попеременно кусать – то один, то другой, все быстрее и быстрее. Крошки так и полетели во все стороны. Девочки рассмеялись.

В это время в комнату вошла Мама.

– Эрни, прекрати немедленно! Что ты устраиваешь здесь беспорядок? – отчитала она его, улыбаясь при этом. Мама обожала Эрни, своего единственного сына. У нее был еще один сын, Фритти, но он давно умер.

– А ну-ка выпрямись, Солнышко, и убери локти со стола! – велела Мама.

– Мама, я и Мэй сегодня насобирали Maronen и отнесли их фрау Шмидт на кухню.

– Мы с Мэй насобирали сегодня каштанов, – поправила ее Мама. – Вы умницы!

– А когда Элла к нам вернется? – поинтересовалась Аликс.

– Когда Виктория и Ирен поправятся, – ответила Мама.

* * *

Среди ночи Аликс проснулась оттого, что горло страшно болело и было трудно глотать. Она позвала Маму, та пришла к ней вместе с Орчи и с тем самым маленьким горшочком. Но он почти не помогал. Аликс сидела у Мамы на коленях, перебирала в руках ее гладкий серебряный крестик, который Мама носила не снимая, и слушала, как Мама переговаривалась с Орчи:

– У малышек горлышки такие узенькие, им опасней всего. Принесите ко мне сюда ребенка!

Когда Орчи подняла Мэй из колыбельки, головка малышки запрокинулась назад, а ручки и ножки безвольно повисли.

– Ш-ш-ш, Мама, она крепко спит, – прошептала Аликс, приставив пальчик к губам.

– Вот и ты засни поскорее, Солнышко, – Мама заботливо поправила ей одеяло.

И вот, чуть ли не через мгновение, Мама вновь склонилась над ней, теперь уже чтобы разбудить ее. Рядом со своей кроватью Аликс увидела важного остроносого человека в черном сюртуке, от которого пахло улицей. Он велел ей сесть в постели и открыть рот.

Придерживая ложкой ей язык, человек осмотрел ее горло и произнес:

– Ja, bestimmt, Diphtherie^[4].

Рука Орчи резко взметнулась ко рту, но Мама осталась спокойной:

– Доктор, пойдемте, осмотрим старших девочек!

В середине дня у Аликс начался страшный кашель. За плачущим дождевыми каплями стеклом на ветру вздымались и опадали ветви высокого дерева. Вот бы вернуться во вчерашний день, где они вместе с Мэй собирали Maronen!

* * *

Все ее лицо пылало. Было больно закрывать глаза – под веками жгло и нестерпимо чесалось. Даже лежа она ощущала, как кружится голова. Аликс старалась сосредоточить взгляд на веселых цветочных россыпях на портьерах: букетики прелестных розовых розочек с нежными зелеными листочками покачивались туда-сюда перед ее глазами.

Вошла Орчи с кружкой прохладной воды – той самой, белой, эмалированной, любимой. Аликс с трудом прохрипела:

– Хочу к Маме.

– Мама сейчас занята. Теперь и ваш брат заболел. И Мэй тоже очень больна, – ответила Орчи. – Ей совсем плохо. У нее сильный жар.

Орчи обложила горло Аликс теплыми влажными полотенцами. Когда их убрали, Аликс осторожно потрогала шею и убедилась, что ее горло сильно распухло. Наверное, она выглядела ужасно – точно так же, как больная Виктория.

Позже днем в комнату вошла Мама с двумя незнакомыми горничными. Мама поцеловала Аликс в лоб, а потом строго велела:

– Уберите здесь все как следует. И вынесите кукол, а также этот старый сундук с платьями.

«Куда вы это уносите?» – хотела спросить Аликс, но распухшее горло не позволило вымолвить ни слова.

* * *

Это Орчи плачет там в коридоре? Или это только снится?

Аликс насмотрелась за последнее время много разных снов. Некоторые были до резкости яркими и неправдоподобными. В других она летела в бесконечном падении в кроличью нору и оказывалась заперта в погребе, темные углы которого кишели странными тварями, готовыми наброситься на нее в любое мгновение.

Она лежала лицом к двери, прижавшись пылающей щекой к прохладной подушке. На пороге появился Папа и замер, пристально глядя на нее. У Папы большая голова с открытым высоким загорелым лбом и спутанной каштановой бородой. Обычно он такой улыбчивый. Мама руководит всем в доме, а Папа любит шутки, игры, веселую кутерьму. Он притворяется, будто Аликс и Мэй сбивают его с ног, картинно падает и катается по полу, якобы страшно напуганный, выкрикивая при этом:

– Bitte habt Gnade!^[5] Пожалуйста, пощадите!

Это ужасно весело.

Но сейчас он был мрачен – наверное, потому что Аликс была так больна и не могла поиграть с ним.

– Бедняжка Аликс! Осталась одна без своей дорогой подружки-сестрички, – тихо вздохнул он.

«Приведите же мне Мэй!»

Но слова по-прежнему не выговаривались, да еще и голову тяжело было оторвать от подушки.

* * *

Наступил день, когда, ощупав горло, Аликс поняла – оно больше не было таким раздутым. Вошла Орчи, и Аликс спросила:

– А что можно поесть?

Няня принесла ей мясной бульон и немного хлеба. Аликс съела все до крошки и попросила добавки. Потом огляделась. Комната казалась совсем пустой – ни Мэй, ни кукол, ни сундука с платьями.

– Принесите сундук обратно. Я не буду наряжаться, только разбирать и рассматривать платья, – попросила Аликс.

– Этих платьев больше нет, – ответила Орчи.

– Как это – нет? Они же наши! Мои и Мэй! – Аликс вспыхнула от возмущения. Болела она вовсе не так уж долго!

– Платья пришлось сжечь. Доктор опасался, что на них могла сохраниться инфекция.

Аликс не мигая уставилась на Орчи, не зная, что сказать.

– А Мэй уже об этом знает? – наконец спросила она.

Орчи, ничего не ответив, вышла из комнаты вслед за Мамой.

* * *

Мама была одета в черное платье, лицо у нее было странное: бледное и пустое. Как будто его опустошил ветер. Мама села на кровать, и Аликс забралась к ней на колени.

– Мэй будет очень огорчена, что все платья сожгли, Мама! Как мы ей об этом скажем?

Мама произнесла в ответ:

– Мэй теперь на небесах, моя дорогая.

Она крепко сжала Аликс в объятиях.

– На небесах? А это где? За облаками? – принялась выспрашивать Аликс. Ей было очень трудно все это себе представить.

– Да, где-то там. – Мама пригладила Аликс волосы.

– Но Мэй не любит ходить в незнакомые места без меня.

– Настанет день, и ты к ней там присоединишься. Все мы когда-то будем там.

– Все вместе в одно время?

– Нет, когда Господь призовет каждого из нас. Когда мы умрем.

– Умрем? Я должна умереть? – Теперь Аликс стало страшно.

– Нет, моя дорогая, ты идешь на поправку. Спи побольше, не волнуйся, отдыхай.

В комнату вошла Орчи. Ее лицо покраснело и распухло от слез. Они с Мамой стали о чем-то перешептываться. После этого Мама поправила Аликс одеяло, и они вместе с няней ушли.

Аликс лежала в постели и чувствовала себя разбитой. Все тело у нее болело. Из окна было видно, что сегодня стоял ясный день. По небу изредка проплывали белые пушистые облачка. Может, Мэй приплывет на одном из них и, глянув оттуда вниз, увидит Аликс? И тогда помашет ей рукой?

* * *

На следующий день Орчи принесла записку от Эрни. Она вела пальцем по строчкам, чтобы помочь Аликс прочитать письмо. Аликс читала вслух: «Дарагая Аликс. Я пачти здароф и съел очен кароши зафтрак».

– Ваш брат путает слова из немецкого и английского, – Орчи огорченно покачала головой.

– Мама всегда говорит, что Эрни, как внук королевы, должен вырасти настоящим английским джентльменом и стать достойным герцогом Гессенским, – напомнила ей Аликс.

– А это значит, что ему нужно быть прилежным на уроках, – улыбнулась в ответ Орчи. – Посмотри! Он здесь перечислил все свои игрушки. Подчеркни те, которые хочешь взять у него на время.

Аликс выбрала бронзовых зверюшек. Жираф из них самый лучший. У него длинная шея и хорошенькие маленькие ушки, немного похожие на собачьи. Аликс расставила всех зверей вокруг себя на постели.

В тот же день после обеда Эрни пришел к ней сам, в ночной длиной рубашке и в тяжелых башмаках – вместе это выглядело комично. Волосы на затылке у него торчали от долгого лежания в постели. Они вместе с Аликс устроились на полу поиграть бронзовыми зверюшками.

Эрни ничего не сказал о том, что Мэй теперь на небесах. Может, это и неправда. Ну, или, может быть, это ненадолго, а потом она вернется назад. Ей ведь тоже захочется поиграть в зверюшек Эрни.

* * *

Потом заболела Мама. Она лежала в постели целыми днями. Орчи утверждала, что Мама себя измучила, ухаживая за всей семьей.